Лигея

отчёт в том, что Лигея едина и нерушима, поэтому проникся гордостью при мысли, что его «Лигея» и есть та самая Лигея, кроме которой другой такой и быть не может никакой. Стало быть, - и у него пробежали мурашки по всему его телу, - если он творит единую «Лигею», кроме которой нет никакой другой Лигеи, это может означать только одно - он сам и есть Лигея!
И жуткий страх, и ликование овладели им. Ему открылась Истина, да-да, та великая Истина, что открывается лишь единым единственным единицам! Лигея! Я - Лигея!!! С непередаваемым трепетом он осознал, что, следовательно, закончил Лигею. Апогей! Апофеоз!.. Он подождал, пока трепет немного уймётся. Затем, тупо уставившись на только что ещё вытекавший из-под его руки текст, на эти бессчётные исписанные страницы, загромождавшие стол и лежавшие горами на полу, он отметил как бы стороннюю мелькнувшую догадку о том, что давно уже не вникал и не смог бы вникнуть в смысл того, что писал. То есть у него возникла догадка о том, о чём он уже давно не догадывался, и не сумел бы при всём желании.
«Лигея» окончена, с торжественной суровостью изрёк он мысленно. Ну, что ж... Посидев молча над неизвестно когда утратившими смысл страницами, он осторожно и медленно отложил «перо»-авторучку и сделал движение, напоминающее закрывание тетради. Он сымитировал закрывание тетради после долгой писанины, таким усталым и довольным жестом, но тетради перед ним не было - был хаос разрозненных измятых листов, испещрённых абсолютно непонятными никому знаками, чем-то подобными иероглифам. Это он отметил тоже и удовлетворённо хмыкнул - ведь «Лигея» и не должна быть понятной, точнее - она должна быть непонятной никому, непонятной каждому.
Он встал из-за стола и горделиво выпрямился. Сжав окаменевшие губы, оглядел свой кабинет. В нём гудел и подвывал ветер, но ничто не шелохнулось, не колыхнулось. Поглядев в окно, он ничего за ним не разглядел, кроме ветра и песка. Медленно развернувшись, он покинул своё обиталище. Перед ним расстилалась бескрайняя пустыня. Он не удивился, так как в принципе подозревал об этом и раньше, просто не замечал. Сделав первый шаг за пределами жилища, он погрузился в песок и засмеялся. Это было так забавно! Ещё несколько шагов, и каждый раз он увязал почти по колено в песке. Непрохладный ветер обдавал его лицо слегка колючими песчинками. Это было новым ощущением. Он стал бодро выдирать ноги из песка и старался побыстрее передвигаться по бархану. Было неудобно. Он пытался как-то приспособиться. Долго не получалось, но он очень усердствовал и вдруг ощутил, что способен перемещаться с необыкновенной лёгкостью и быстротой, при этом не страдая от жары и не потея. Он полз шустрыми ловкими извиваниями. Навстречу ему попались туристы, вероятно, из Америки, - в бурых шортах и бурых панамках на кучерявых белокурых головах. Виднелись загорелые красные лица. Ему стало смешно - бледнолицые с красными лицами! У них висели на груди либо массивные бинокли, либо массивные фотокамеры. Увидя его, они закричали в испуге и залопотали что-то по-английски, кажется. Потом рассмеялись и стали наводить на него объективы. Он с презрением высунул навстречу им свой расщеплённый надвое длинный узкий язык и проверещал что-то, ему самому неясное, затем свернулся кольцами.


2005 г., сентябрь