Долина высохших рек

Растекшееся небо напоминало подгоревший блин – такое же плоское и коричневатое оно застряло в каменных сводах.

В маленькой пещерке проснулось лохматое существо на дух не переносившее закаты. Какое-то время оно усиленно пыталось вспомнить свой сон, но мысли юркими тараканами прятались в темные щели памяти. Наконец, не отыскав нужных приманок, еще не совсем очнувшийся мозг неуверенно потащил тело к выходу.

Сухой ветер наполнил легкие коричневатой пылью. Существо закашлялось. Постепенно глаза привыкли к свету заходящего солнца – под прожаренным небом во все стороны расстилалась бескрайняя долина, изрезанная руслами высохших рек. Существо присело на край своей смотровой площадки и только сейчас заметило у себя на руке кожаный браслетик с надписью « Успех ». Слово для существа совершенно бессмысленное.

Солнце лениво сползло за горизонт, и над обезвоженным пространством застыла луна. Долина преобразилась – теперь она напоминала декорацию к какой-нибудь легенде индейцев племени Навахо – почему именно Навахо Существо не знало, но это не имело большого значения.

С момента пробуждения пролетело пять лун. Все это время двуногое нечто бродило по окрестностям, иногда любуясь, иногда утомляясь пейзажем. Ему даже удалось отыскать в этом пустынном месте несколько наскоро сколоченных деревянных домиков, пару шалашей и один забор, возле которого Существу и пришла первая Интересная Мысль. Смотря через грозящие занозами доски, оно вдруг подумало, что пора бы, наверное, как-нибудь назваться, как-нибудь длинно и красиво. Одушевленный Предмет Успех, например.

Правда, забор был примечателен не только Интересными Мыслями, но и самим фактом своего существования. Некто гениальный вбил девять сколоченных вместе досок поперек огромнейшего песчаного пространства, а затем старательно выцарапал на них два бессмысленных слова: кричащее о себе «ПЛЯЖ» и стесняющееся себя «граница». Задумавшись, Успех присел на горячий песок.
- Ты это… с досками поосторожней – занозы выковыривать нечем.
За символической оградой стояло почти просвечивающее Нечто с такими же растрепанными каштановыми волосами. Не дождавшись ответа, Оно не торопясь обошло забор и огромной тенью зависло над удивленным существом.
- Подвинься.
- Зачем?
- А под тобой песок не такой горячий.
- Правда?
- Нет.
Существо подвинулось. Помолчали.
- Слушай, по-моему, знакомятся не так.
- Не так, но мы-то уже знакомы.
- Да?
- Конечно, тут все друг друга знают, только не всегда помнят.
Существо задумалось. Помолчали.
- Ну и кто ты?
- Как кто? Я.
- А имени нет?
- А зачем? Ты забываешь, что Ты – это Ты?
- Нет, но… - существо смутилось, - как же без имени-то?
- Во сне – сложно: там нас много. А тут раз, два и обчелся.
Нечто вздохнуло.
- Все мы тут просыпаемся, бродим каждый по своему миру, иногда пересекаемся, а потом вновь засыпаем. Кто-то говорит, что сны – это настоящая жизнь, кто-то говорит, что Долина.
- А на самом деле ?
- Да черт его знает. Иногда мне кажется, что настоящей жизни нет вообще.
- А почему же нас во сне больше?
- Спящих всегда больше, чем пробужденных.
- Тогда почему мне до сих пор ни один спящий не встретился ?
- Ты же в своем мире бродишь, а не в их.
Отекшее от жары солнце медленно переваливалось через сколоченные доски. Два существа чертили на песке им самим непонятные знаки.
- Слушай, а тут у всех миры такие?
- Какие?
- Высушенные.
- Долина на всех одна. Тут на что фантазии соскребешь – то и верно.
- Не понимаю, - честно призналось то, что хотело окрестить себя Успехом. – Я, наверное, лучше пойду.
- Куда?
- За солнцестоянием наблюдать.
Полупрозрачное Нечто впервые за разговор удивилось.
- А какое оно – это солнцестояние?
- Радостное - чуть задумавшись  ответило Существо. – Недалеко дом есть один заброшенный, у него дыра в крыше, а в дыре тоненькая такая паутинка. Раз в сутки солнце прямо над ней зависает.
- И что?
- Красиво. В груди сразу так просторно становится, словно что-то безразмерное в тебе поместиться должно, а не помещается : захламленное все внутри слишком – замусоренное.
- Ужас какой, - Нечто болезненно скривилось, - не ходи.
- Так ведь без этого безразмерного, ты и не ты вовсе. От свалки бы мне избавиться…

Существо поднялось.

- Слышишь, приходи ко мне на закате. Вид все равно отвратительный, а вдвоем как-никак легче.

Ночной ветер пушистым котенком терся о голые ноги. Огромная луна заляпанной губкой скользила по пыльному небу.
- Слушай, а как же мы во сне все в одном мире сживаемся?, - заинтересовалось вдруг Существо.
- Иллюзия это. Здесь границы – снаружи, там - внутри: мухи так об стекло бьются. Стучат головой о невидимые грани и отказываются верить, что своего мира им не покинуть, и в сердце чужого уже никогда не попасть.
- Но не все ж мухи плохо заканчивают, есть и те, которые вылетают.
- Просто мухи людей умнее, они понимают, что стекло – конечно, вот и бьются. Спящие же догадываются, что настоящие границы безграничны, но головой стучатся не хуже мух.

Нечто потянулось и опрокинулось на спину.

- С другой стороны, оно и понятно – голова предмет темный, неизученный, надо ж его хоть как-то использовать. Люди ведь на то и люди, чтоб застревать в забетонированной колее своих мыслей.

Небо понемногу теряло свою бархатистость, превращаясь в нечто плоское и гладкое.  Рассвет лениво расползался по красному песку высохших рек.

- В одном из моих снов мучала меня как-то одна безумная идея. Все казалось, что стоит спящим показать как мизерна их мысленная коллея, как они тут же захотят ее расширить. И будет им от этого счастье немеренное.
- И как? Было?
- Мне – было, костром и дегтем. На самом деле, все – просто: как прожаришься до съедобного состояния, так тебе истина и откроется: нечего извращаться, если уж будить, так будить – топором ли, мечом, ядом, хоть табуреткой, только не всякими там догматами и писаниями. Видишь, мы с тобой как проснулись, так сразу и мировосприятие поменялось – много что позабытого вспомнилось.
- И не обидно, что тебя сожгли?
- А чего обидного? Капля, лужица, океан – суть-то не меняется, все – одно, вода. Нравится человеку ручейком течь – пусть течет, если надоест – он сам себе половодье устроит.
Нечто с удовольствием зевнуло, потянулось и собралось уходить.
- Постой, знаешь, что за штука такая – «успех» называется?
- А это морковка – ну чтоб всегда был повод расстроится. Без таких морковок сны от долины и не отличались бы. Кстати, так не оригинально. То успех, то деньги, то долг – нет бы чего поинтереснее выдумать. Вот у меня в последний раз – вес был.
- Это как?
- Ну мне во сне было очень важно весить не больше скольки-то там килограмм.
- И что?
- Да ничего – от ожирения пробудился. Ты приходи через два дня к раздвоенной горе – еще истории услышишь. Все старейшины соберутся.
- А чем они от других отличаются?
- Не спали давно – вот и помнят много.
- Что-то важное обсуждать будут?

Нечто захохотало.

- Веселое ты Существо. О чем тут вообще разговаривать? Просто так соберемся – в этой парилке ведь даже время вязкое, медленное – такое в одиночку не убьешь, всем скопом наваливаемся.
- Тогда, выходит, сны все же важнее пустыни. Без них тут бы все со скуки поумирали.
- А во сне бы - от суеты.
- Так, может, есть еще что-то третье?
- Пень его знает – но ты пофантазируй, потом расскажешь.


Существо сидело скукожившись на трухлявом полу и фантазировало. Фантазировалось скудно и уныло. Мысли почему-то все время тянуло к воде – водопады, озера, реки, моря, пещеры с капающей зеленоватой жидкостью. Сталактиты, сталагмиты, влажная прохлада замшевших камней. Ощущение тайны. Сюда бы еще чего-нибудь древнего да непостижимого. Только Существо вошло во вкус, как снаружи полыхнуло огнем – деревянные остатки домишки вспыхнули спичкой, и Успеху пришлось выползти их своих прохладных фантазий под палящее солнце пустыни.  

Огромная черная рептилия с серебристо-переливчатыми рогами развалилась на дюнах. Время от времени она покашливала, тогда вокруг создавались озерца из стекла. Существо пару раз обошло ящера.
- И зачем ты поганишь мой песок? – бесстрастно спросило оно.
- Я не поганю. Я думаю, - так же бесстрастно ответил ящер.
- О чем?
- О собственном смысле.

Существо сделало еще один круг, а затем опустилось на песок рядом с рептилией.

- Все еще думаешь?
- Думаю.  
- Да нет его - смысла. Если честно, мне просто показалось красивым гипотетическое существование чего-то огромного и переливчатого в гипотетически влажных и темных пещерах.  
- Я так и знал, - как-то вовсе не разочарованно ответил ящер, - ты хоть имя мне дашь?

Существо пожало плечами.

- Зачем, разве ты не знаешь, что ты – это ты?

В ответ ящер сплющился, вытянулся, стал бело-синим, и затрепыхался на ветру, как обрывки солдатского знамени.

- Вообще я собирался очень часто менять оболочку, и в конце всех этих изменений я могу забыть, что есть Я, а что Я не есть.
- Ну ты всегда можешь повторить весь цикл изменений заново.
- А как же время?  
- Правильно, и время убьешь. Тут на него всем скопом валят – оно не поддается, а ты его одной своей забывчивостью заборешь.  
- Что ж мне так вечность по кругу мотаться?
- Ну как надоест, так и подумай над чем-нибудь новым. И вообще, зачем тебе меняться-то?

Ящер на какое-то время даже трепыхаться перестал, потом вдруг зевнул, перекрасился и ответил:

- Просто.


- Это – пляж, - сообщило Существо своему созданию, останавливаясь на очередном бархане. – Время от времени здесь есть забор. Он иногда закапывается, иногда откапывается. Сейчас закопался. Там написано – « пляж ».
- Заметно, - согласилась рептилия то ли с Существом, то ли с забором.
- А еще тут где-то проходит граница.
- Чего?
- Ничего – как всегда - песка с песком.
- Нужная вещь, - протянул ящер, и шествие по пустыне продолжилось.
К закату узенький силуэтик и фиолетовая лента с рогатой головой подошли к ущелью у Красных Скал.
- Знаешь, в одном из моих снов по такому же ущелью текла река. Однажды она протащила мимо меня девушку со свежей как рассвет кожей. У нее были черные развевающиеся в потоке волосы и уже затянутые белесой пеленой глаза. Такие широко распахнутые глаза, словно она хотела вместить в себя что-то, но никак не могла. Бывает лопаешься старой змеиной кожей от перебора внутри чего-то невыразимого. И становится больно от режущей красоты. Тогда мне открылось, что сны и долина – фантики, миражи, а на деле я существую лишь там, где моя самая искренняя часть бежит, задыхаясь, по безымянной реке за легким, едва тронутым смертью тельцем.
Скалы наливались багрянцем и тишиной. Красноватые пылинки, кружась, оседали на снежных драконьих белках.
- Зря, - вдруг сказал, как чихнул, Ящер. – Память – она ж как старая начищенная кастрюля – нет-нет, да отразит какие-то далекие, мутные контуры. Тогда мне кажется, что это я придумал тебя, чтобы придуматься тебе здесь. А все потому, что в том месте, где я был раньше, все границы проходят лишь между песком и песком, даже если песок обозвать океаном.
Тонкая розоватая струйка пыли мерно перетекала из кулака Существа на ладонь. Дракон занялся своими метаморфозами. А где-то за скалами раздутое солнце тяжело одолевало спуск к горизонту.
- Они тоже так говорят – старейшины. Они