Два года в иностранном батальоне

повесть «Два года в иностранном батальоне»

Многое уходит. Но остаётся память.
Советская Армия – глыба, накрывшая мою юность. От неё остались болячки и армейские письма, что, как дневник, писал родителям. Спасибо им, сохранившим их и за два с лишним года не сошедшим с ума.
Раз в несколько лет перечитываю их, и каждая строка возвращает меня в то время. Армия - «серебряные годы» - написала Она. Ждала. На протяжении всей службы будут сопровождать меня письма любимой. Не помню о чём. Жаль, что вторая половина бойца – мои письма ей, недоступны, они бы, уверен, добавили.
Стилистику сохранил. Без купюр. Привожу выдержки из писем – более-менее значимое из того, о чём писал.
Сейчас смеюсь с дочкой над ними до колик.
1
Долг Родине за тобой висел с рождения. Мальчик. Игрушки – соответствующие. Фильмы, книги. В школе – патриотическое воспитание. Уроки НВП. Не было ничего детского. Пропаганда. Казёнщина. Кто не смотрел фильм «Офицеры»?! Там наше всё!
Я хотел стать солдатом. Играл с детства. Армии сам мастерил. Читал книги. Писал рассказы.  
Это было таинством – каждое воскресенье дозволялось перелезть в родительскую огромную кровать, и, уютно зарывшись в одеяло, смотреть телевизор: в 10-30 программу «Служу Советскому Союзу». Я упивался действом, мечтая стать танкистом. Представлялось сродни пионерскому лагерю, только для взрослых. В программе было по-агитпроповски красиво: поспали, поели, постреляли, вернулись, поели, поспали. Довольство и уют здесь каждого парня ждут... В 11-00 шла «Утренняя почта». Красота!
Отучился. Исполнилось 18 лет. Повестка пришла – за тебя решено. Вопрос идти или нет – не стоял. Все у нас служили. Деталей их рассказов (папа – ВВ, брат - РВСН) не помню, знал трудно там, конечно, но...
А уже косили. Паша, например. Даже сбежал из страны. Не осуждали. Мне нужны были приключения. Сначала показалось – чересчур – торпедные катера. 3 года! Света соглашалась на два. Три – «ну, это...».
Мы были последним призывом Империи. «Перестройка». Правда. Время съёжилось. Лето исчезло. Наступила осень. Ах, как сладки были поцелуи в октябрьском лесу... Мы бы поженились, задержись я ещё...
Записали в артиллерию.
«Явиться 21 октября...».
Проводы. Многие родственники ещё живы. Взял сигарет. Выслушал советы. Вздохнул и пошёл.
Утром привёз отец на знаменитую Угрешку. Джинсы, новые кроссовки, телогрейка. Не все так пришли, кто-то как с дискотеки. Потеряно кучковались. На полу в спортзале на матах.  
...Отпустили домой. Сказочное везение. Были тусовавшие по пятеро суток.
Два дня – календарных. Живых – один. Встретились снова. Расстались опять. Теперь уж я бежал. До дома три квартала и плакал от бессилия что-либо изменить.
Утро. 23 октября - уже ВСЁ! «Угрешка-два». Школа полна призывников. Спортзал набит битком. Курим. Неизвестность. Кого-то подбирают – вызывает офицер. С вещами уходят. На столах дела. Ищешь глазами своё...
Приезжают «покупатели» - офицеры частей, которым нужно пополнение.  
У меня запись в военном билете – 22 К – команда артиллеристов, вроде. Но в ДРА уже не нужно их столько. Что дальше?
Папки на столах в движении...
Ночь.
В классах – стеллажи – спать. Завели. Боком становись! Падай спать! Крайние слетают, вытесненные телами. А, пусто6е, всё равно не уснуть.
Разбредаемся по углам и этажам. Ночью исчезли часы. Отчаяние. Настоящее такое. Всё потом будет - настоящее. Кто-то бросается звонить домой, перелезая через забор к ближайшим телефонным будкам. Большинство пьют. Остервенело. Ночь была? А как раньше? 26 июня 1941 г., Растокинский военкомат, 270-й призывной пункт: не отправлялись на место «по двое суток», «спят на голом полу», пьянствуют, отлучаются. Правда, горячую пищу, если «это» можно так назвать, нам, в отличие от тех несчастных, дали. Утром. Тогда говорили: это ещё покажется деликатесом, когда прибудете в часть. Так и вышло. А недавние 2005 и 2006 годов «истории». Когда что изменится?!
24 октября 1986 года. Хмурое утро. Выстроили на плацу. «Прощание славянки». Автобусами на Павелецкий вокзал. Строем обречённо-чёрных людей прошли. Машем руками прохожим. Нам отвечают. Бодримся.
Поезд Москва – Тамбов. Плацкартные вагоны, в которые набили нас по двое на полку. Как-то доехали.
Тамбов. Вокзал. Наши вокзалы, в отличие от европейских, потерянные какие-то. Тоскливые. Сто лет назад человек, оказавшись здесь, должен был тронуться умом!  
Грузовики доставили в часть – за забором со звёздами на створках -  артиллерийский полк. Пустынно. Кадрированный, верно. Здесь переодевали в армейское. Всё – с иголочки: шинель, ПШ, сапоги и т.п.
Я ступил на «конвейер». Была баня. Мыслей не было.
Одели. Было непривычно и торжественно. Никак не получалось намотать портянки. Хотя как-то дома пробовал - одевая резиновые сапоги за грибами. Местные бойцы с интересом присутствовали. Намотал портянки мне «дедушка» артиллерист, приговаривая: «вспомнишь ещё, как дед тебе портянки наматывал».
«Форма 5» понравилась. Солдат!  
Говорили, что «гражданку» можно сдать и посылкой отправить домой. Фантастично! Никто не поверил. Резали и рвали.
Команду – сотни две нас было (вдруг стали все одинаковыми!) отвели в полевой лагерь на артиллерийском стрельбище. Откуда знаю? Всё расследовали, везде лазали. Встречали «партизан».
Главными были несколько офицеров и сержанты. На краю луга был разбит полевой лагерь - нас развели по взводам. Жили в палатках. Пробовали заниматься, но никому не хотелось. В столовой не помню, чтобы был. Заглянули раз... Были продукты из дома и деньги. Приезжала автолавка. Жили - не тужили. Тогда я узнал, как вкусны рыбные тефтели! С ватрушками.
Прошли медосмотр. Тут подтвердилось – за границу. Врачи глумливо проходились по нашим достоинствам: «Зачем вам это богатство? За границу едете». Об этом и не думал никто. Кажется, среди нас и было всего парня два уже знавших предмет... Они сходили с ума.
Неделя-полторы жили как в турпоходе. Напоминало пионерлагерь, когда ты в первом отряде. Весело! Сержанты пили. Кормили и поили их мы. Сами спали и слонялись везде. Ночи напролёт болтали о чём-то. Топили «буржуйки». Какие-то наряды ввели.
Офицеры пытались что-то сделать с нами. Поднимая на зарядку, сшибали трубы печек. Орали. Впустую! Нам было всё равно – мы «духи», наши сержанты «дембеля» или «деды».
Письма отправил первые с оказией. Не дошли.
Заскучали. Уже начали происходить «случаи»: то шапка сгорит у уснувшего истопника (Помазан), то кто-то заболеет. Стали терять вещи. Кончались деньги, а с ними продукты. Становилось холодно, всё чаще овладевала тоска - так тоже не насидишься.
Многим хотелось в войска. Умные говорили: не уйдёт от нас, успеем. Я так же думал, что чем дольше здесь, тем лучше. Поди, плохо? Время шло.
Снялись внезапно. Ночью. Пришла колонна грузовиков – вечные «предвестники перемен». Загнали в столовую. Кормили - странным. Это я потом узнавал это блюдо везде: варёные картофель, жир, вода, мука.
Навсегда запомнил, как пахло углём из кочегарки. Рубеж. Теперь октябрь для меня всегда так пахнет.
Выгрузили на аэродроме. Кучками, сжавшись, мёрзли. Несколько часов. Первый раз замёрзли ноги, так, чтобы до звона. Негодовали, зачем ждать самолёта, прилетит, тогда пойдём. Не знали, что это Армия уже была.
Самолёт ТУ-134. Гражданский. Два часа лёту. Первый раз летел, но ничего не понял. Лимонадом угостили. С нами были тамошние офицеры, всё расспрашивали их. То, что они отвечали, нравилось.
Чехословакия. Аэродром. Ярко и солнечно. Тепло. Мы из самолётов, а уже нам на встречу – «дембеля». Солидные все. Шнурки и ремешки полетели в нас – «Слоны, вешайся»! – кричали. Смеялись. Что-то отвечали. Невесомо шли. А чувствовалось уже всё явственнее – обратной дороги нет.
Скрытый опавшей листвой и ещё пышными деревьями военный городок – казармы, казармы. «Рынок». Разместились в сырых дощатых строениях. Отсюда распределяли по частям.
Команды редели, но медленно. Практичные укладывались спать. Ели сухпай. Постоянно появлялись офицеры. Набирали людей, уводили. Сновали люди с папками наших личных дел. Куда? Куда? – терзало меня.
Часть наших возвращалась обратно. И всё повторялось. Здесь решалась судьба. А что ты мог сделать?
Нарасхват были студенты, умельцы, технари. Как фрезеровщика зацепили под вечер и меня. В ремроту какого-то полка. И парень тут был, с кем ехали с «угрешки» - делили боковушку в поезде на двоих. Встречались и позже. Может, Жаров?
Повезли на автобусе. Куда? Чёрт его знает. Смотрели на иную страну, но было уже полутемно.  
Привезли в «Свеборжице». Под ужин. Темно. Сыро. Мрачные казармы. Навес парка боевых машин... «Свеборжице». Сколько я был там потом? Раз тридцать? И последний - на пути домой.
...Ты в невменозе. Легли спать. Болтали с кем-то... Утром опомнились: все вещмешки пустые. Пропал сухпай, туалетные. Сигареты!!! А ведь предупреждали...
Что-то поели. Посадили в грузовики. Повезли. В полк - узнаём от водителя.
Попетляв по извилистым европейским дорожкам, прибываем. Сырая ночь. 1-й КПП. На нём и не стоял ни разу, почему-то.
Полк занимает монастырь. До нас были немцы, до них монашки. Огромное трёхэтажное здание буквой Г и новая пристройка, делающая его буквой П – штаб полка. Перед входом в главное здание небольшой плац, курилка, спортгородок. С другой стороны небольшое строение, где обитал оркестр, ещё одно – агитаторы. Хозяйственная мастерская. Здание МСЧ и губы. Котельная и БПК.
Гигантский плац с трибуной. Здание столовой сбоку, перед семейными офицерскими общежитиями – двумя трёхподъездными пятиэтажками.
Напротив столовой - ремрота, за ней 3-х этажное блочное здание танкового батальона и артиллеристов. Через плац парк боевых машин с бесчисленными боксами. Ещё одно здание семейного офицерского общежития на другом конце города, «холостяцкое» - недалеко от парка.
Полк был планетой. Я, кажется, и не был ни разу в танковом батальоне, у САУшников, в бесчисленных службах. Были знакомые, в основном моего призыва, в 1 и 2-м батальонах, 7-й, 8-й роте, ремроте, штабе. Да и некогда было по гостям шляться.
В ремроте я оказался лишним - взяли Жарова. Трудно ему пришлось потом. Меня отправили в штаб полка, указав направление. Туманно было. Я искал, спрашивая встречных, где он. Они почему-то смеялись. А я был комичен: с вещмешком, без погон, петлиц и кокарды – «партизан». Нашёл. Оттуда уже в батальон поднялись с каким то офицером.
Батальон занимал 3-й этаж монастыря: 8 и 9-я роты, миномётная батарея, штаб, отдельные взвода – гранатомётный, связи, хозяйственный. На отшибе – 7-я рота. Так и будет два года с нашего края – 9-й роты: 2 и 3-й взвода вместе, хозкомната, 1-й взвод через коридор. В тылу – канцелярия (угол здания, под крышей), сержантский  класс, каптёрка матбазы (утлая щель, но спали и там), каптёрка старшины.
Глаза, наверное, так широко были открыты, что запомнил всё в трёхмерном измерении. Молодое пополнение – примерно с роту, было размещено в расположении 9-й роты – все её взвода ютились в соседней большой комнате – обычно расположении 1-го взвода.
Карантин.
Первое письмо я читаю как комикс – «713-й дней до ДМБ» на жёлтом от времени листке в линейку написал 18 летний ребёнок. Цифра – ужасает. Сейчас мне смешно...
Начнём, пожалуй. «Фарш по-домашнему».
2
Здравствуйте дорогие Мама, папа и Рома.
Мы сейчас в карантине