в пример, называть меня неудачником… Да что там, скажу больше, она стала жаловаться мне на любовника, оказалось, он жадный и грубый, невнимательный… Оказалось, я как мужчина совсем даже ничего, его со мной и не сравнить. Чтобы не быть ханжой, скажу прямо, у нас начался медовый месяц!..
Если говорить про любовь и ненависть, то вот то, что со мной тогда происходило, можно было назвать промежутком между этой любовь и ненавистью. И я, и она понимали, что всё это вот-вот закончится, что я не смогу ей простить измены, а она не будет со мной счастлива, что семьи, в общем-то, почти и нет. Она к тому времени уже познакомилась с его родителями. Его родители хлопотали о моём ребёнке: ну как же, отец не может сделать такому милому ребёнку прописку в Москве, не может купить квартиру, хотя бы за Садовым кольцом!.. Произошло ещё одно чудо, она стала считать меня героем. Мне так было приятно быть героем, я бы с удовольствием никуда не ездил и всё время был бы героем. Я чуть-чуть представляю, как приятно быть дважды или трижды героем своей страны. Но дураку понятно, я был герой взаймы и моё время истекало…
Так как же я попал в Америку?.. Просто я прошёл собеседование, случайно. В посольстве подошёл к такому окошечку, как в кассу за зарплатой, а там офицер визовой службы, кореец по внешности. Улыбается мне, я ему тоже. Самое главное, мне нужно его убедить, что в Америку я ехать не хочу, но так вот сложилось. Только тогда, как меня научили одни хитрые ребята, меня туда пропустят. Ситуация очень похожа на проблему иногородних в Москве, меня ловит, к примеру, мент на Ярославском вокзале без регистрации: «Что, – говорит. – Понаехали, жлобоморды? Москва не резиновая, гнать вас надо!» Я менту заливать, мол, я в Питере директор турфирмы с окладом в пять тыщщ баксов, особняк в четыре этажа и чхать мне на ихнюю Москву с высокой колокольни. Надо бдительность успокоить, убедить, что ты не покушаешься на их работу, квадратные метры и прочие удобства. В американском посольстве примерно так же: вываливаю липовые фотографии в окошечко, вот я рядом со своей коллекцией иномарок, вот я на фоне особняка на Рублёвке, вот красавица жена с тремя детьми, вот мои ученики из элитной школы для слишком одарённых детей… Осталось предъявить фото, где я в обнимку с президентом. Но кореец этот улыбается и смотрит на меня, а не на фотки. Ну, всё, думаю, придётся куда-нибудь в Голландию, за свиньями выгребать. Сразу вижу глаза жены, как они из восторженных становятся такие колючие, безжалостные… И вдруг смотрю, кореец этот пальцем в одну фотку тычет, типа, что это. А там один мой знакомый бурят со мной в обнимку. На дне рождения фотографировались. Я как-то легко так соврал, даже не понял сам: «Это, – говорю. – Мой лучший студент, гениальный музыкант, скоро привезу на гастроли в Америку». Больше вопросов у американского корейца не было. В этот же день мне открыли визу…
Вы, наверно, ждёте, что я начну рассказывать какие-то приключения в Америке? Ждёте, да?.. Просто я не могу вот так вот с бухты-барахты взять и начать болтать про Америку!.. Я должен придерживаться одной линии, как бы одной идеи, чтобы подвести вас к какой-нибудь финальной морали, ну, типа, «родина человека это его сердце». Или «от себя не убежишь», или «не женитесь на красивых и молодых, а женитесь на…» (Конфузится перед залом.) У меня бывает иногда, начинаешь волноваться, путаться, несёшь ахинею... Просто когда увлекаешься сюжетом, забываешь о морали, она мешает. А когда пытаешься всё подвести к морали, то история становится плоской, как блин и неинтересной. Ну и плевать, в конце концов, все взрослые люди и могут придумать любую мораль сами. Ну, какая мораль может быть в том, что я боялся упасть в Атлантический океан – ночью на высоте двенадцать тысяч метров я летел в Нью-Йорк – «не бегите с родины самолётами Аэрофлота»? Да никакой морали, просто я напился коньяку и уснул. Это на случай, уж коли падать, то ничего не видеть…
Вот что, я лучше расскажу, как я нашёл в Америке своё давно потерянное чувство. Чувство спокойствия и свободы… Последний раз это чувство я помню ещё в детстве, когда за моей спиной стояли родители, бабушки-дедушки, братья, вся родня. А впереди было безбрежное море будущего… Потом всё исчезло: когда навалились всякие проблемы, когда умерли бабушки-дедушки, ещё хуже, когда родители, разъехались братья, забылась родня. Вот тогда ты начинаешь планировать своё будущее, от одиночества или от страха – не знаю. Мне больше всего нравится – «люди планируют своё будущее!» Абсурднее, по-моему, ничего нет. Я, например, не знаю, понравится вам этот спектакль или нет. Вы не знаете, к концу спектакля вы уйдёте с приятной теплотой на сердце или с досадой. Ведь так? Я хочу, чтобы всё случилось хорошо, но ведь я не планирую. Я действую с добрыми намерениями, но я не планирую. А когда женился, я стал планировать: «Так, так, так!..» Мысли бегают как муравьи «так, так, так, так». И, самое главное, тебе хочется, чтобы жена видела, как они бегают: «Ребёнка в престижный лицей, жене норковую шубу… Так, так, так…» А когда жена подключается к твоему планированию, тебя подхлёстывает ещё больше, муравьи ползают ещё быстрее, в голове молоточками: «Так-так-так-так-так-так!.. В Москве квартиру! Так-так-так-так!.. Карьера! Так-так-так-так!.. Слава! Так-так-так!.. Деньги! Так-так-так!..» А когда планы рушатся, в голове уже, не муравьи, а летает рой мошкары «вззз-жж-ззз»… Нервы твои сдают, идеалы изгажены…
И вот ты в Питсбурге, на другой стороне земного шара… Помню как сейчас: был розовый вечер, где-то в июне, знаете, когда от асфальта поднимается тепло. Это была окраина Питсбурга, возле которой начинался лес, иногда оттуда появлялись косули, выскакивали белки... Кругом только двухэтажные домики и тополя. Детский гомон: дети что-то рисуют на асфальте. Женщина протяжно так зовёт кого-то из окна: «He-enry-y!»... В небе свищут стрижи точь-в-точь как в детстве… Со мной вдруг случилось дежа вю, мне показалось, моя мать сейчас крикнет в форточку: «Сыно-ок, домо-ой!». Ра-аз! – и я оказался в детстве…
Но это было ещё не всё! По тёплому асфальту, изрезанному длинными тенями от тополей, катился маленький автофургон с продавцом мороженого. Фургон был весь яркий разрисованный, как фантик, над кабинкой торчал динамик и оттуда лилась трогательная сказочная музыка… Она летала над улочками, над тополями. Её невозможно было запомнить, уловить, как мимолётный вздох летнего вечера…
И я вдруг почувствовал каждой клеточкой, как из детства я попал в настоящую мечту детства!.. Это была сказочная страна. Там всегда был розовый тёплый вечер, очень похожий на утро… Вот в это мгновение я чётко и ясно осознал – я свободен. А если вправду свободен, ты спокоен. Ощущение этого мгновения осталось во мне навсегда и даже пустило корни. Мне так кажется. Всегда если тяжело я вспоминаю то мгновение, оно для меня имеет бесконечную ценность, потому что случилось не в фантазиях, а наяву. Это как чудо, как откровение свыше, о котором ты не можешь рассказать. Ты видел его, но молчишь! Иначе оно исчезнет!..
Может, из-за одного этого мгновения мне стоило оказаться в Америке?.. Мда…
II.
Так, не будем отклоняться от темы. Здесь вот Россия и тут вот Америка… Напротив друг друга… Хотя сравнивать Россию и Америку дело не благодарное. Конечно, если бы я был юмористом, я бы всё вывернул наизнанку, ага, высмеял… А что вы думаете, мало над чем посмеяться? Я вас умоляю. Знаете, меня больше всего поразило в Нью-Йорке обилие русских и украинцев. Представляете, посреди сверкающего рекламой Бродвея встречаются две бабульки с советскими верёвочными авоськами, откуда они их выкопали. Оттуда торчат батоны, лук, макароны… (Говорит, изображая старуху.) «Ты куды, Бандюля?» – «Та иду в шопе дрожжец прикупыть, брагу затереть для самогону, у Вовки ж свадьба опять!» – «Та ты шо?!» – «А то! Раньше булы дивкы билы, як сахар, а таперь чорны таки, шо ночью не углядишь, наступишь». Ой, сейчас вдруг столько всего вспомнилось!.. Утром из Москвы я прилетел в аэропорт Кеннеди, стою у выхода, судорожно так ищу телефоны знакомых, ну, позвонить, узнать куда ехать, на чём ехать – руки бегают, на лице паника... Это всё равно, что высадка на Марсе, чужая незнакомая планета. И со всех сторон: (имитируя громкоговорители в аэропорту) «American airlines… Arrival of the airplane a zero zero seven ten twenty five is late». /”Амэрикан эалайнс… Арайвл ав зэ эаплейн а зироу зироу севен тен туенти файв из лэйт.” англ. Американские авиалинии… Прибытие самолёта ноль ноль семь десять двадцать пять задерживается./ Ни одного слова по-русски! Вдруг подходит таксист с ключами на пальце и по-русски с грузинским акцентом спрашивает: «Што, нэ встрэтили?» Честно говоря, я даже вздрогнул, может, я до сих пор в Шереметьево?.. Короче, он полдня катал меня по Нью-Йорку, ага, демонстрировал личный взгляд на «столицу мира»: подвозит к русской школе, там выбежали дети, лупят друг друга портфелями, шумят, матерятся – всё как обычно. Он так заглядывает мне в лицо и говорит: «Матэрятся, слышишь?» – «Ну и что?» – «Как что! Так нэ било там. Тут хужэ»…
Вообще-то, эмигранты обычно хвалят страну, в которой живут, мне так казалось. Ну, а как иначе, если я ушёл от одной жены к другой, значит, я должен говорить, какая она хорошая. «Дура полная и уродина страшная, – скажу я, например». «А какого ты от первой жены ушёл? – скажут мне». А тут как-то странно… Потом этот таксист завёз меня в какой-то захолустный квартал, дома как заброшенные цеха старой фабрики: все стены исписаны, окна разбиты, железные лестницы, ржавые балконы – ужас… О! наверно, это было гетто. А таксист опять мне в лицо заглядывает и говорит: «Скажи, это архитэктура?» Я говорю: «Нет, это не архитектура». Вижу, ему сразу полегчало, слава богу, я ничего другого не сказал. И он уже довольный говорит: «Вся Амэрика такая. Чорт знаэт что за страна!» Улыбается, главное, и опять в меня уставился. Ему что хотелось, чтобы я назад в Москву рванул? Типа, Амэрика нэ резиновая, на всэх нэ хватит…
Да нет, понятно, он просто оказался посерединке между той самой любовью и ненавистью: с родины уехал, а сюда не приехал, так и болтается где-то между. Он, видно, почувствовал, что я нахожусь там же, посерединке. Он смотрел на меня, как на самого себя, только со стороны. Наблюдал за внутренней мутацией!.. Может, мне надо было возмущаться, кричать: «Америка самая прекрасная страна в мире! Да каждый мечтает попасть в Америку! Как у вас язык поворачивается? Вы, эмигранты, зажравшиеся свиньи!» Мне кажется, он бы меня тогда обнял и прослезился: «Спасиба, я нэ зря прожил эту жизнь в Амэрике». Ну вот, прямо даже неудобно стало за тот случай… Наверно, поэтому он не отвёз меня на автовокзал, а высадил прямо у метро. Ага, забрал последние сто долларов и сказал так серьёзно: «Амэрика – продажная страна». Точно – обиделся… Ты уж извини, брат, у нас сейчас не лучше, чем у вас…
Стоп! Это уже опасная зона, сюда заходить нельзя. У кого лучше, у кого хуже, а что значит лучше, а было ли вообще лучше? Вы не поняли? Я только что назвал четыре темы, по которым можно начать идеологическую войну между двумя странами. Так же как и между двумя людьми. Я уже чувствую шквал возмущённых голосов за спиной: «Как можно сравнивать! Дешёвая
