1.
Мишку, или по-домашнему Миньку, родители отправили в пионерский лагерь. Потому что бабушка не приехала. Обещала приехать летом, а сама… Что-то у неё там важное случилось – то ли подруга юности гостит, то ли и вовсе друг. Короче говоря, бабушка написала письмо, что этим летом у неё нет никакой возможности «пасти» Миньку, потому что он уже парень большой и вполне может поехать в пионерский лагерь.
А мама сказала, что бабушка просто устала каждое лето возиться с Минькой, и пусть, в самом деле, едет в лагерь, может его там к дисциплине приучат.
- Хм, - сказал папа, – пора бы!
Так Минька на двенадцатом году жизни впервые попал в пионерский лагерь. Лагерь принадлежал заводу, на котором родители его работали. Поэтому и ребят знакомых в лагере было полно.
Поначалу Минька робел, а потом понравилось. И то, что вскакивали все по горну и бежали в одних трусиках на зарядку, и линейки нравились, и даже уборка территории. Все вместе, здорово! Дома-то он был один. Ни брата, ни сестры... И еда в столовой казалась замечательно вкусной, не то, что дома. И вожатый понравился, Костя. Он с ними в поход ходил с ночёвкой, и костёр они жгли там, в походе, и не спали почти всю ночь. А воспитательница была как раз похожа на его бабушку, всё хлопотала, все заботилась. Чтобы долго не купались, чтобы спали в «тихий час», чтобы в столовой всё ели, а не капризничали.
А ещё Костя учил их играть в футбол. Ну, не девчонок, конечно, те больше что-то там с воспитательницей Марией Кирилловной из бисера плели.
Костя Миньку в нападающие поставил. А дружка его (новый друг у него там появился, в лагере) Гриньку, на ворота, голкипером, значит. Минька тоже хотел быть голкипером, но Костя сказал, что у Гриньки реакция отменная, а у Миньки – скорость. Костя был студентом, учился в Институте физкультуры. Значит, понимал, что к чему.
В их лагере палаток не было, а были такие маленькие домики, на двенадцать человек. Вот их отряд и занимал два домика. В одном девчонки с Марией Кирилловной, а в другом – пацаны с Костей.
Гринькина кровать рядом с Минькиной стояла и тумбочка у них была одна на двоих. Вот так и подружились поначалу.
А потом оказалось, что Гринька в лагере этом уже не первый год и всё знает. Где лаз в изгороди,значит, можно за орехами сбегать (мало ли, что ещё неспелые) и принести целую пазуху… Можно и искупаться, но речка далековато, хватятся, та-акой шум поднимут!
Минька не обращал внимания на то, что у Гриньки футболки все старенькие, вытянутые. «Треники» выцветшие и короткие (всё равно их подворачивали) и рукава у пионерской рубашки давно коротки. Может быть потому, что для пацана главное не это.
Официального родительского дня в лагере не было. Родители приезжали, когда хотели.
И к Миньке мать с отцом часто приезжали на своей «восьмёрке». Ну, что привозили – ириски всякие, печенье, ягоды, Минька всем раздавал. Прежде всего, Гриньке. Во-первых, друг, и кровати рядом, а во-вторых, что-то к Гриньке никто и не ездил.
Минька как-то спросил:
- Гринь, а у тебя кто есть? Ну, дома?
- Мамка… Только она… работает. Ей некогда, - отвернувшись, сказал Гринька.
Ну, работает и работает, если отца нет почему-то (может, развелись, а Минька уже про разводы слышал), какая ему разница. Гостинцев-то на всех хватает.
А вот в воскресенье родители прямо с утра понаехали. Дежурные от ворот только и успевали по отрядам бегать и сообщать, к кому приехали. И директорша, Татьяна Дмитриевна, прямо с ног сбилась. Все родители отпрашивали своих «чад» до вечера.
Минька с родителями тоже на речку поехали. Хоть покупаться всласть, а то только по колено в речку войдёшь: «Четвёртый отряд, на берег!» Не успеешь и до буйков доплыть в купальне.
Он и Гриньку с собой звал, да тот отказался.
- Не… Мамка приедет…
Только к ужину, вечером, Минька явился.
За столом спросил:
- Мамка-то твоя приезжала?
- Не… - склонился над тарелкой Гринька. - Она работает… Некогда. Может, на неделе приедет…
Ночью Минька проснулся от непонятных звуков. Кто-то рядом то ли потихоньку скулил, то ли всхлипывал… Прислушался. Тихо в палате. Только сопение раздаётся. Спят все.
Гринька! Всхлипы раздавались оттуда, от Гринькиной кровати….
Минька приподнялся, потом встал, и, накинув на плечи одеяло (прохладно ночью, всё же!), босиком подошёл к Гриньке.
- Гринь, - шёпотом позвал он, - ты чего, а?
- Ничего, - глухо и не сразу откликнулся Гринька. – Вали отсюда, понял?..
- Ну, чего ты? Сегодня не приехала, может, завтра… Она же по сменам, сам говорил…
- По сменам? – приподнялся Гринька. – Да запила она снова! Пьющая она у меня… А обещала… «Ни капли больше, ни капли…», - передразнил он. - Как батя умер, так и пьёт… - добавил тихо и снова заплакал. – Что я ни делал, как не просил… Обещает, и опять… Обещает, и – опять…
- А у меня папка тоже пил, - с ходу выдумал Минька. – Так мамка сказала: «Будешь водку пить, мы от тебя с Минькой уйдём…» . Он испугался, и вот… Не пьёт больше.
- Куда я от неё уйду… - всхлипнув, задумчиво сказал Гринька. – Она без меня пропадёт совсем… Ладно. Давай спать…
Утром про это не вспоминали. После завтрака Костя на тренировку позвал. Вечером игра предстояла с третьим отрядом, а это не шутки. Там все вон какие здоровые… После тренировки в душ побежали. Минька потихоньку отстал и подошёл к домику Татьяны Дмитриевны. Директорша стояла на крыльце и собиралась уходить, потому что и платье на ней было новое, и босоножки, а не тапочки, и сумка с собой.
- Здрасьте…. – негромко сказал Минька. – Татьян Дмитна, можно позвонить?
- Здрасьте! – ответила Татьяна Дмитриевна. – Кому звонить-то, Миша? К тебе только вчера приезжали… Или что нужно, так я передам. Я сейчас на завод еду, увижу маму твою.
- Мне… Нет, мне самому надо… Сказать…
- Важное, секретное? – улыбнулась директорша. – Ну, звони, только быстро. У нас через ноль восемь, знаешь? – крикнула она ему вслед, потому что Минька резво рванулся к телефону…
… Когда он поговорил и вышел на крыльцо, Татьяна Дмитриевна посмотрела на него как-то… задумчиво что ли, и сказала:
- Я зайду к маме, Миша… А вечером вернусь.
Ничего этого она могла бы и не говорить. Понял Минька – слышала всё. Стенки-то тонкие… Кивнул только и в душ побежал, догонять пацанов.
После полдника с третьим отрядом играли. Болеть за них даже девчонки пришли с Марь Кирилловной. Визжали так, что физрук Юрий Арсеньевич, судья, им, дурёхам, замечание сделал… Всё равно у третьего выиграли! Прямо на последних минутах. Всё по нулям было, а тут Миньке так ловко мяч передали, он и забил! Прямо в угол ворот попал, вратарь ихний, из третьего, даже ахнуть не успел, во как! Ну, тут они разозлились, из третьего, стали их ворота атаковать. А там Гринька. А у него – реакция! Два мяча поймал, а третий забить уж защитники не дали. И свисток! Всё!
Прямо на поле обнимались и прыгали… И девчонки выскочили, и Марь Кирилловна…
До ужина только и разговоров об этом матче было. Из третьего отряда все злые ходили. На матч-реванш набивались. А Костя сказал:
- Ещё потренируемся и реванш выиграем!
После ужина они в кино собирались. Татьяна Дмитриевна приехала и кино привезла. «Служили два товарища». Гринька уже видел, а Минька ещё не успел.
- Классное кино! – сказал Гринька. – Там, знаешь…
- Ну, не рассказывай! Неинтересно же будет! – запротестовал Минька.
Вот тут как раз Костя и вошёл.
- Малышев! Гриша, вот тебе тут прислали… Татьяна Дмитриевна привезла. От матери.
И протягивает пакет огромный бумажный…
Гришка покраснел, заулыбался…. Пакет открыл. А там и ириски, и леденцы «Барбарис», и печенье… А на самом дне – футболка, новая, белая… И «треники» тоже новые, темно-синие.
- Мамка работает… Не могла приехать, - радостно говорил Гринька, угощая всех конфетами и печеньем.
- Я ж тебе говорил, - засовывая в рот сразу две ириски, сказал Минька. – Говорил я тебе…
«Это моя мама молодец, - думал он, - и Татьяна Дмитриевна - тоже…".
И футболку, и «треники» он узнал. Мама в запас покупала. Говорила: «Пусть пока лежат, а то на нём прямо горит всё…». Это про него, Миньку. Вот, пригодились. И конфеты-то знакомые. Он только вчера сам такими же всех угощал.
Смена пролетела быстро. Реванш с третьим отрядом они снова выиграли, а вот второму продули… Ну, там и ребята уже почти взрослые, не так и стыдно.
Готовились к закрытию смены. Говорили, что будет карнавал, будут призы за костюмы. Минька с Гринькой решили, что на карнавале будут пиратами. Старые тельняшки им Минькин отец привёз, сохранились ещё, когда служил. Насчёт косынок с девчонками договорились. Ножи деревянные Костя обещал помочь выточить. Краски (усы нарисовать) в пионерской комнате выпросили. Короче говоря, всё было почти готово.
- А давай за орехами смотаемся, - предложил Гринька.- Смена прошла почти, а ещё и не ходили ни разу…
- А не попадёт? - поинтересовался Минька. – Не хватятся?
- Не… Сейчас все вон к закрытию готовятся. Не до нас. Да мы быстро. Я же место знаю…
Они бегом пересекли территорию лагеря, и подошли к укромному уголку возле изгороди, почти сплошь заросшему крапивой и ещё какой-то высокой травой, названия которой Минька не знал.
Крапиву Гринька примял ногами, хотя и охал и вскрикивал.
- Жжётся… Чёрт! Никто не ходил, значит, не знают… Во-от он, лазик-то…
Он отодвинул одну из досок, и оказалось, что пролезть в лаз довольно-таки непросто даже пустыми, а как потом, когда с орехами?
- Ничо… Пролезем как-нибудь… Много набирать не будем… - утешил Гринька.
Царапаясь о кусты и какие-то колючки, выбрались к кустам орешника.
- Ещё неспелые… - Минька разжевал зелёную, чуть подсохшую самую верхнюю оболочку ореха. Сам орех был только слегка коричневатым и мягким.
- Потому и не ходили… - задумчиво сказал Гринька.- А то бы тут уже ничего не было. Ладно, маленько наберём, и пошли…
Орехи рассовали по карманам, и пошли обратно. Еле пролезли, хоть орехи выбрасывай!
- Про лаз не говори никому. В следующую смену уже спелые будут, - учил Гринька.
- Я в следующую, может, не поеду, не знаю пока, - отвечал Минька. – Я ещё у родителей не спрашивал.
- А я поеду… - вздохнул Гринька. - Я всегда на все три смены езжу…
Едва на территорию лагеря вступили, как навстречу Марь Кирилловна.
На оттопыренные карманы их и не глянула.
- Ребятки, где ж вы ходите-то? Гриша, тебя Татьяна Дмитриевна зовёт…. Пойдём, пойдём…
- А что? Чего надо-то? – грубовато спросил Гринька, украдкой выбрасывая из карманов орехи.
- Пойдём, зовёт она…
Она жалостливо смотрела на Гриньку, а на Миньку даже не взглянула. Минька сам вслед за ними пошёл. У крыльца остановился. А Марь Кирилловна вместе с Гринькой зашла в домик директорши. Минька подошёл ближе. Что-то говорила Татьяна Дмитриевна, но слышно было только «бу-бу-бу…».
Вдруг, у Миньки мурашки поползли по коже… Оттуда, из домика директорши, раздался какой-то нечеловеческий, тонкий Гринькин вой…
Вышла Марь Кирилловна, и, вытирая платочком глаза, пробормотала:
- Боже мой, боже мой… Мишенька, ты иди отсюда… У Гриши горе – мама его погибла… Под трамвай попала...
Минька медленно вывернул карманы и, не глядя на Марь Кирилловну, выбросил все орехи прямо в пыль…
Гринька в отряд не вернулся, его сразу кто-то отвёз в город.
Сегодня ночью он впервые не спал. Все спали, а он – нет… Смотрел на пустую, застеленную
