Один день из жизни вора Михаила Таврического

заняться в первую очередь. После укуса ресничной гадюки и, даже каскавелы, человека теоретически, ещё можно спасти. Укус тайпана означает стопроцентную смерть. Ни один врач не смог бы помочь Михаилу Таврическому (да и профессору тоже – но он не думал об этом).
- Не двигайтесь! – приказал профессор.
Серпентолог понял – змеи уже разогрелись в тёплых комнатах, стали активны и очень опасны. Поэтому их теперь нельзя сажать в одну сумку. Не все змеи уживаются друг с дружкой. А некоторые виды  этих рептилий, такие, как кобры, не прочь даже полакомиться свежей змеятинкой.
- Есть пакеты, сумки, какие-нибудь? Вы глазами покажите где!
Михаил указал на шкаф. Змея на его груди почувствовала шевеление и зашипела.
Профессор взял полиэтиленовый пакет, осмотрел его и пробил в нём маленькую дырочку, чтоб животное не задохнулось.
Потом тихонечко приблизился к Михаилу. Тайпан мирно дремал у того на ноге. Был виден только хвост пресмыкающегося. Профессор старался не дышать. Он чувствовал себя примерно так же, как сапёр во время разминирования. Вот учёный осторожно поднимает брючину Таврического. Медленно-медленно, сантиметр за сантиметром продвигается он вдоль змеиного тела. Вот и голова рептилии. Змеи спят с открытыми глазами. Вернее глаза их всегда прикрыты сросшимися прозрачными веками, как очками, поэтому нельзя понять – спит змея или бодрствует. Но профессор знал – тайпан сейчас не спит – он, лишь притворяется спящим. И что он задумал? Увы – мы не узнаем этого. Одно чётко, за десятилетия, выверенное движение и перед затуманенным взором Михаила Таврического извивается гибкое тело змеи. Голова тайпана в цепких пальцах серпентолога. Через секунду несчастное животное беспомощно трепыхается в полиэтиленовом пакете.
Михаил не знал во сколько раз тайпан опаснее ресничной гадюки. Все змеи для него различались лишь размерами. Но он с облегчением почувствовал, что одной змеёй на нём меньше!
А серпентолог уже присматривается к голове гадюки. И когда же она линяла в последний раз? Дело в том, что перед линькой, змей надо ловить с особой осторожностью (особенно если ловишь их голыми руками). Бывали случаи, когда змея выскакивала из своей старой кожи и кусала ловца. Поэтому, когда хватаешь за голову змею, надо быть уверенным, что у тебя в руках будет именно её голова, а не кусок старой кожи.
Ещё секунда – и с гадюкой произошло то же, что и с тайпаном! Вскоре она была водворена в свой персональный кулёк.


И вот Михаил Таврический свободен. Оцепенение мышц внезапно прошло, и он почувствовал, что превращается в нечто подобное тряпичной кукле. Ноги не держали его больше, они стали как резиновые – предательски подкосились, и Михаил рухнул на пол. В глазах помутилось. Таврический понял, что теряет сознание…
Тут же, рядом с поверженным Михаилом была поймана каскавела. Она ринулась к несчастному, но рука профессора остановила её в броске. В миллиметре от тела.


Оставшиеся на свободе змеи почувствовали  –  их повелитель здесь! Им очень не хотелось расставаться со свободой, покидать сытую, тёплую общагу ради унылого террариума. Они попрятались по углам и затаились. Но не тут-то было! Серпентолог настолько хорошо изучил повадки змей, что знал, куда поползёт та или иная тварь, ещё до того, как сама эта тварь знала, куда она поползёт. И ещё… он чувствовал этих пресмыкающихся, чувствовал, где они прячутся, чувствовал каким-то необъяснимым  шестым чувством.
Насмерть перепуганные змеи бесцеремонно извлекались из своих убежищ безжалостной рукой профессора и сразу же водворялись в мешки, которые уже доставила милиция.
…пять, шесть… одиннадцать, двенадцать… где тринадцатая?... вот ты где! гадюка!... четырнадцать, пятнадцать…
Он находил их всюду – в вёдрах и под кроватями. В шкафах, среди белья, и в столах, среди продуктов… Вот, наконец, все девятнадцать змей были выловлены и поехали в свой институт.


Михаила Таврического вначале хотели забрать в участок, но он был в таком состоянии, что его пришлось отправить в больницу. Вместе с ним скорая увезла девушку, соседку Михаила по комнате. Её нашёл серпентолог в бессознательном состоянии. Врачи думали, что она укушена. Серпентолог знал, что это не так, знал, что девушка в обмороке и вот-вот очнется – змея, с которой ей пришлось столкнуться, не была ядовитой. Но профессор не стал спорить с врачами. Он чувствовал себя кругом виноватым и боялся, что власти решат истребить змей. А ведь змеи, в сущности, были ни в чём не повинны – они сами оказались жертвой человеческой алчности и халатности.


А с девушкой произошло вот что. Это случилось ещё до того, как змей обнаружили жёны укладчиков. Соседка Михаила укладывалась спать. Выскочила на минуту в умывальник, а когда вернулась и подняла одеяло, то увидела на кровати прелестную переливающуюся змейку. Змейка виновато улыбалась, не мигая, смотрела на девушку и показывала ей язычок. Девушка упала в обморок…


Целый месяц Михаил провёл в психушке. В свои двадцать два года он стал седым, как лунь. Он боялся открывать шкафы и холодильник, отворачивать полог постели. Ему всюду чудились змеи. Слышалось грозное шуршание под кроватью. Михаилу казалось, что он ощущает шевеление змеиного тела у себя под одеждой. А звук текущей в умывальнике воды, напоминал ему зловещее шипение. Особенно Михаил Таврический боялся сумок. И ОСОБЕННО – чужих сумок. Вряд ли теперь он СМОЖЕТ воровать…


Михаила судили. К счастью для себя, за день до происшествия он побывал у барыги, и сбыл ему все наворованные до того вещи. Большую часть денег он отдал своей прелестной супруге, которая при этом назвала его «мой милый воришка» и пленительно поцеловала. Так, что ничего краденного, кроме сумки серпентолога, при Михаиле не оказалось. А отмычки он дома не хранил, он держал их в специальном тайнике.
Помимо кражи змей, Таврическому предъявили ещё три обвинения в мелком воровстве. Кстати, одно из них на него попросту «повесили» – это была не его кража. Суд доказал все четыре эпизода, но Михаил Таврический получил всего лишь три года условно. Видать судьи учли, что своё наказание он уже отбыл… там… в комнате со змеями. Да и письмо с работы (не с воровской, конечно, с укладнической) помогло. Все-таки, что ни говори, Михаил был отличным укладчиком. Пользовался авторитетом в коллективе, да и у начальства был на хорошем счету. Там решили, что парень просто оступился по жизни. Не знали укладчики, какую далеко-идущую воровскую карьеру наметил для себя Михаил Таврический.
Серпентолога тоже могли судить, за халатность, которая чуть не привела к человеческим жертвам и вызвала шок у десятков людей. Несколько семей, после того случая даже выехали с общежития! Но на процессе профессор проходил всё-таки в качестве потерпевшего. Суд принял во внимание, проявленное им мужество при очистке общежития от змей и, в результате, серпентолог отделался лишь строгим выговором от начальства. В институт было послано частное определение суда, относительно небрежного обращения с опасными животными…


Прошло десять лет.
Серпентолог стал директором своего института. Он по-прежнему ловит змей. Ловит их в джунглях и пустынях, в пещерах и болотах, в морях и степях, в горах и озёрах. Один на один со змеями, когда рядом нет посторонних, он иногда позволяет себе нарушать технику безопасности… Но только не в институте. Недавно его институт был признан образцовым. Сюда ездят делегации, даже из-за границы, чтобы поучиться премудрости самого безопасного содержания змей.
Михаил Таврический квартиру пока не купил. Он по-прежнему живёт в той же общаге, в той же комнате. Живёт с постоянно ворчащей женой, и двумя непоседливыми детьми. Дверь он поставил новую. Теперь в его двери нет дыры, куда может юркнуть, какая-нибудь шальная мамба. Работает Михаил всё так же укладчиком. И хорошо работает. Недавно стал бригадиром.
А змеи… что змеи? Змеи грустно вспоминают о нежданной, короткой свободе, выпавшей на их долю. И мечтают о том часе, когда их снова посадят в тёмную, холодную сумку, когда они снова поедут в тёплую и сытую общагу укладчиков, и заживут там новой – вольготной и весёлой жизнью.


Сергей Аксёненко