Семь дней, перевернувшие мир

если она снова не вымолвит ни слова. Я представил себя хулиганом. Дождавшись, когда она вновь оденется, я вышел из засады. Она сидела на одном из прибрежных камней, болтая в воде босыми ногами.
Я подошел к ней. Она повернула голову в мою сторону. В руках у нее по прежнему был, надоевший мне за день фотоаппарат. Я начинал нервничать, внутри у меня пробудились звериные нотки.
- Ты как здесь оказался, - удивилась она.
- Да, вот, пришел закатом полюбоваться, - иронично ответил я.
Она глянула на меня холодно и почти высокомерно. Меня это завело еще больше.
-А, вообще, хочу твой фотоаппарат, я за ним весь день охочусь, - прищурил я злоглаза.
Эта штука у нее в руках была бешено дорогой и она поверила, в ее глазах мелькнул испуг. Она прижала к груди бесценную вещь и со страхом глядела на меня из-под лобъя.
- Мы здесь одни, отдавай по-хорошему, - накалял я эмоции. Конечно, я не хотел ее обидеть, я просто хотел из нее выдавить хоть одну лишнюю эмоцию. Но она молчала так испуганно смотрела на меня своими выразительными глазами, что почувствовал себя не крутым авантюристом, а подлецом.
- Мне этот фотоаппарат подарили, - на ее глазах навернулись слезы.
- Ну, ладно, - смягчился я, - Не возьму я его. Да не нужен он мне. Но с условием, ты мне расскажешь подробно, где была сегодня и что делала.
Она видно так была напугана происходящим, что сразу же согласилась на условие. Я сел рядом с ней на другом камне и стал слушать ее рассказ. Оказалось, что матери у нее нет, воспитывала бабушка. Отец военный и постоянно в отъезде по заграничным командировкам. Оттуда он привез дочке дорогущий цифровой фотоаппарат. Им она теперь снимает все, что считает красивым. Но что она красивого увидела здесь, в этой глухой дыре, этого я никак не мог понять, и по прежнему мне казалось, что она немного не в себе.
- Настоящая красота там, где ее никто не видит или не хочет замечать, - спокойно говорила она, - Вот, представь. Яркая ароматная роза. Тебе нравится? Она нравится всем. Но почему от себя оставляет так мало воспоминаний и сожалений. А голые ветки осенью после дождя всякий раз наталкивают на какие-то воспоминания. Особенно ранней весной на фоне прояснившегося неба или затянутого облаками. На них прозрачные капли, как слезы. Какую гамму эмоций хранят они в себе!
Я слушал ее и думал, а ведь я на таких мелочах никогда не заострял внимание и даже не замечал их.
- Покажешь фотки.
- Конечно.
Мы просидели на камнях дотемна, когда небо уже укрылось звездами. Взошла луна и стала серебрить волны. И вдруг я стал ощущать этот сказочный мир возле себя. Я начал смотреть на все ее глазами.
Мы посидели еще возле моря, любуясь пейзажем и ночью. Становилось прохладно, мы оба продрогли и нужно было отправляться спать. К счастью, Настя знала все здешние тропки и могла по ним безошибочно выйти к поселку даже с закрытыми глазами. Приближалось полнолуние и почти полная луна помогла нам в дороге. У меня не было пиджака, чтобы отдать его Насте, но она к моему удивлению, замерзла меньше, чем я.
Дома она провела меня в свою небольшую комнатку-крепость, где, кажется, никто никогда не был кроме нее. Достала альбомы с фотографиями. В начале познакомила со своей семьей и немногочисленными друзьями. Затем достала другую стопку. Это были ее личные снимки. Я был поражен. Они были не просто сделаны качественно. На них были засняты именно те редкие моменты жизни, которым мы удивляемся, видя где-то в журналах, и говорим: «Ну, надо же!». У нее таких исключительных редкостей накопилось много. Она видела их каждый день. Умела видеть. Были снимки какого-то простенького пейзажа, но в удачный момент и это делало его необычным. Тут же я увидел и травинки, и козявок, и мотыльков, и цветы в росе и голые ветви деревьев на фоне ясного морозного неба. Но как меня это все удивило и увлекло. Все так просто и так красиво.
- Настя, ты настоящий репортер, - похвалил я ее.
- Нет, я хочу учиться на художника. Папа сказал, что я должна ехать за границу, там лучше обучают. А я хочу учиться здесь. И бабушка будет рядом.
- А ты и рисовать умеешь.
- Да, умею.
Она показала мне свои рисунки. Они были не менее великолепны. Некоторые нарисованы простым карандашом, некоторые акварелью. Но полотно в них нигде не было зарисовано полностью. В основном сюжет передавался нескольким тонкими, но четкими линиями. Это все напоминало японскую гравюру.
С того дня, когда я узнал про Настю все, я больше не мог к ней относиться, как прежде. Она внушала мне только уважение, наводя на раздумья. Я познакомил ее с Милой и они подружились. Остаток отпуска мы провели все втроем. Мила, несомненно, замечательная, дружелюбная девушка. Она могла заинтересовать кого угодно. Но Настя - это совсем другое. Тот, кто хоть немного ее узнал, не мог оставаться больше к ней равнодушным и не только к ней, ко всему огромному миру. Она обладала чем-то магнетически-притягивающим, и эта магия чувств исходила у нее изнутри, помимо ее воли. Вероятно, она чувствовала свой необычный дар, и потому была более замкнута, чем все.
Пришло время ехать домой. Я попрощался с обеими девушками. Мы обменялись телефонами. Но я не был уверен, что мы будем звонить друг другу. Так и получилось, просто каждого закрутилась своя жизнь, свои проблемы и забыты.
Но каждый раз теперь по вечерам я не могу заснуть, не подытожив, что я хорошего сделал за сегодня, что я смог подарить этому миру. Я не могу пройти теперь равнодушно мимо смеющихся или плачущих детей, мимо полевых цветов на лужайке и, даже, мимо букашки - козявки, не полюбовавшись ею. И, каждый раз при этом я вспоминаю Настю. И все время жду, жду, жду, встречи с нею.
С нею и с неповторимым чудом в моей судьбе.