Тайна власти, или Император

тронном зале, облаченный в длинный пурпурный плащ, скрывающий следы крови, на гордо вскинутой голове его сверкает диадема римских цезарей. Сенаторам, со всех сторон окруженным гвардейцами, объясняют, что август Витрувий скоропостижно скончался от несварения желудка, перед смертью успев назначить наследника, каковым является Корнелий Туск. В подтверждение своих слов умирающий август при свидетелях передал де слабеющей рукой корону своему избраннику.

Сенаторы выслушали весь этот бред, не смея ни высказать сомнений, ни возвысить голос, протестуя против происходящего на их глазах непотребства. Единственное, что им оставалось, так это присоединится к здравицам в честь новоиспеченного августа.

Кальпурний в это время находит секретаря Никомеда и с его помощью составляет сенатское постановление о провозглашении Корнелия законным порядком правителем Империи под именем Гая Цезаря Латиния Витрувия Корнелия Августа, после чего вынуждает сенаторов поставить под ним свои подписи. Бедные отцы нации, уже не чаявшие увидеть рассвет, мысленно приготовившиеся к самому худшему, с видимым удовольствием утверждают навязанное им силой оружия решение и распускаются по домам с хорошо вооруженной охраной, приставленной к ним скорее для надзора, чем
для защиты.

Пока в тронном зале разыгрывается этот недостойный спектакль, специально подобранные люди наводят порядок в спальне Никомеда, уничтожая следы совершенного здесь злодейства. Спешным образом приглашенные жрецы одного малоизвестного восточного культа [1] трудятся над телом августа, скрывая последствия рокового удара мечом.

Завершив работу, все исчезают навсегда, однако судьба их различна, ибо жрецы, получив заранее оговоренную плату, навсегда покидают Рим, остальным наградой служит смерть.

Кальпурний мог безоговорочно рассчитывать на первых потому, что молчание входило в число их достоинств, и сомневался во вторых, ибо они были римлянами.
Через положенное число дней, после определенных в таких случаях церемоний, тело торжественно сжигают, а самого Витрувия II причисляют к лику богов.

Царствование императора Витрувия III было непродолжительным, но бурным и полным различных происшествий и преступлений. После восшествия на престол, ему пришлось исполнять обещания, данные преторианцам в обмен на их поддержку. Не долго думая, Корнелий Витрувий и его дружок, Кальпурний Постум, ставший префектом претория, заново пересмотрели проскрипционные списки, доставшиеся им в наследство от Никомеда, дополнили их фамилиями многих сенаторов и приверженцев покойного августа, разбогатевших благодаря тем же проскрипциям, и объявили о начале новых репрессий [2].

Город вновь был превращён в арену необузданности и буйства. Множество людей было убито, их имущество частично конфисковано, частично разграблено или раздарено гвардейцам. Для того чтобы внесенные в списки граждане не имели возможности скрыться, улицы Рима патрулировались небольшими отрядами солдат, имевшими право остановить любого подозрительного человека и предать его смерти на месте, не обременяя несчастного утомительными судебными процедурами. Бедные граждане не знали покоя даже по ночам, ибо преторианцы, опьяненные безнаказанностью, врывались в дома, заявляя при этом, что они ищут врагов государства, оскорбляющих величие первого лица Империи.

Освободившиеся места в Сенате пустовали недолго. По желанию Корнелия сенаторами стали многие его друзья - преторианцы.

Дворец превратился в военный лагерь. Опасаясь за свои жизни, император и префект претория перевели большую часть гвардейцев в Город. Они истратили также значительные суммы на выплату удвоенного солдатского жалованья и награды всем частям, расквартированным в Риме.

Будущее не сулило ничего хорошего августу. Положение Корнелия было весьма непрочным и двусмысленным. Провинции, ранее принесшие присягу Витрувию - Никомеду, не выказывали теперь особого желания признавать очередного узурпатора и явно выжидали того момента, когда определиться несомненный фаворит, способный обеспечить мир, покой и порядок на длительный период времени.

Войска, расквартированные в этих провинциях, обязались защищать границы государства от любого внешнего врага, отказавшись, однако, участвовать во внутренней смуте, предложив двум соперникам договориться полюбовно о разделе власти. Армия под командованием Кассия Дака шла к Городу, не встречая сопротивления. Полководцы, поддержавшие Никомеда, узнав о гибели императора, частью устранились от схватки за престол, частью перешли на сторону командующего мезийской армией, домогающегося трона Империи. Таким образом, единственной областью, признавшей нового принцепса, был Рим, а единственной силой, на которую с большими оговорками, мог опереться Витрувий III, были преторианцы и солдаты городских когорт. Причем первые были донельзя развращены своеволием, а вторые недовольны собственным положением, с их точки зрения незаслуженно принижаемом.

Поняв, что власть ускользает из их рук, Корнелий с Кальпурнием решили скрасить свое жалкое существование. Погрузившись с отвагой обреченных в пучину пьянства и разврата, они превратили Палатин [3] в подобие портового борделя. Ежедневные празднества и ночные попойки сделали Корнелия сущим чудовищем. Постоянный страх за свою жизнь перерос вскоре в манию преследования. Корнелий подозревал всех и, желая обезопасить себя, постоянно менял приближенных. Особое удовольствие он получал, стравливая людей между собой, с радостью наблюдая, как они уничтожают друг друга в тщетном стремлении возвыситься за счет поверженного противника.

Убедив себя в том, что Кальпурний хочет занять его место, Корнелий приказал схватить префекта и, подвергнув его самым мучительным пыткам, добиться от него признания.

Когда же Кальпурний умер, так и не сознавшись, император устроил погубленному товарищу пышные похороны. Весь путь от дворца до погребального костра август шел пешком, вслед за носилками с телом префекта, одетый в грязное рубище, босиком, безудержно плача и причитая, словно профессиональная плакальщица, беспрерывно посыпая голову пеплом из большого котла, который несли перед ним четыре раба. Произнося надгробную речь, он превозносил достоинства покойного, восхвалял скромность и доброту умершего, простоту и непритязательность жизни Кальпурния, горько сетовал о безвременной кончине столь славного мужа, истинного римлянина по духу и происхождению. Затем Корнелий внезапно стал яростно проклинать неведомых врагов и тайных недоброжелателей, настроивших его против единственного друга, бывшего искренним в проявлении своих чувств, и не боявшегося прямо сказать о том, что он думает. Прервавшись вдруг на полуслове, он обвел мрачным взглядом молчаливую толпу граждан, с трепетом слушавшую речь императора, и в глазах его потомки гордых квиритов узрели полыхнувшее пламя исступленного безумия:

-Гоните их прочь! - неожиданно взревел дурным голосом Корнелий, указывая солдатам на толпу.

Граждане шарахнулись назад. Солдаты, стоящие в оцеплении вокруг погребального костра, опустили дротики и, ощетинившись отточенными остриями, стали теснить людей. Возникла давка. Солдаты, распаляясь, принялись лупить дротиками по головам людей, уподобляясь пастухам, направляющим движение неразумного стада.

Желание большинства поскорее покинуть место побоища только усилило неразбериху. Людей давили и топтали. Солдаты отбросили дротики и взялись за мечи. Наконец толпа рассеялась, оставив на погребальном поле десятки пострадавших.

Корнелию меж тем подали горящий факел, и он поджег сложенные особым образом бревна, пропитанные специальным горючим составом. Черный жирный дым столбом поднялся к небу.

Рим ненавидел Корнелия, а Корнелий презирал Рим. После избиения, устроенного по его приказу, он страшился появляться на улицах Города даже в сопровождении до зубов вооруженных телохранителей, предпочитая находиться в стенах Палатина, окруженный верными, как он считал, преторианцами.

Его мозг, отравленный вином, рождал химерические проекты, которыми Корнелий делился с завсегдатаями ежедневных оргий. Так, по примеру Нерона, он мечтал уничтожить Рим, но не путем поджога, а с помощью самих жителей Города. "В один прекрасный день, - заявлял император, - я заставлю всех мерзких ублюдков, проживающих в этой вонючей клоаке, своими руками разрушить всё, что они тут понастроили. Они будут работать без отдыха и жрать отбросы, пока не сроют Рим до основания, а потом я прикажу моим воинам убить оставшихся в живых и затоплю это место, чтобы вода навсегда скрыла останки города, постоянно испытывавшего терпение богов. Я буду карающей десницей, уничтожившей рассадник изощренного порока и всевозможных предательств. Я, подобно Геркулесу, очищу Авгиевы конюшни от дерьма, скопившегося в течение многих лет". Или внезапно собирался начать войну против парфян и требовал направить в провинции распоряжения о немедленной отправке войск к восточным границам Империи, совершенно забывая о том, что его власть распространяется не дальше границ императорского дворца. Подверженный приступам безумия, Корнелий становился опасен даже для тех, немногих, кто оставался ему верен. Участь императора была предрешена.

Убили Корнелия комиты - экскубиторы [4], стоявшие обычно во время пиршеств за его ложем. Опасаясь за свою жизнь, август, с некоторых пор, распорядился рядом с каждым гостем выставлять охрану из двух вооружённых телохранителей, объясняя эту меру заботой о безопасности приглашенных.

Однажды, неожиданно для всех присутствующих, комиты, находившиеся на предписанном им месте, приблизились к Корнелию и, нанеся ему несколько сильных ударов мечами, скинули окровавленное тело на пол. После чего, как ни в чем ни бывало, уселись за пиршественный стол и принялись жадно поглощать изысканные яства.

Гости, ошеломленные произошедшим на их глазах убийством, молчали. Остальные экскубиторы смехом и веселыми возгласами приветствовали убийц.

Тут же кубки наполняются вином. Комиты кричат: "Смерть тирану! Да здравствует свобода!" Экскубитор поднимает диадему и, привязав ее к древку копья, размахивает словно знаменем. Весть о смерти Корнелия распространяется по дворцу и вскоре зал заполняется придворными вперемежку с солдатами, бросившими свои посты. Кое - кто из приглашенных на пир незаметно ускользает, но большинство присоединяется к хору торжествующих голосов. Пользуясь внезапно наступившим безвластием, люди теряют всякий стыд и забывают о правилах поведения и приличии. Начинается грабеж. Тащат все, что попадает под руку, разбивают статуи и дорогие вазы, сдирают со стен ковры и портят мозаичные полы, выковыривая разноцветные камешки, принимая их, видимо, за драгоценные.

Рабы смешиваются с аристократами, комиты и преторианцы бегают по комнатам, увешанные разнообразными предметами, соревнуясь в быстроте рук и остроте глаз, из подвалов поднимают амфоры с вином, толпа добирается до дворцовой сокровищницы, но здесь её встречает сильный отряд, перегородивший узкий коридор, и