1.2. Сухопарая «кобылка» Ната

До двери в кубовую - пять рядов скамеек. В проходе ближнего, как бы случайно две бабёнки слепили голые зады. Ната, кулаками по спинам, раздвинула женщин.
   «Ша», - сказала, не обращаясь ни к кому.
   Во втором проходе две нелепые телами оторвы, пошлепали ладошками по бритым лобкам и получили по оплеухе.«Шала», - произнесла Ната.
  Третий и четвёртый проходы товарки освободили заранее.
  «Шалашов, шалашовка», - сложилось у Наты над пустыми скамьями.
  … Константинов пришёл к Артистке рано утром пешком и в штатском. Предъявил список: «Тебя лично внёс. Грядёт большая резня. Там, глядишь, уцелеешь. Будь как все. Но есть человечек. Шепнёшь ему».
   Артистка лихо обслужила троих истосковавшихся по трамваю стрелков. Когда солдаты, застегнув штаны и ремни, вышли, женщина поднялась с ложа, провела ладонями по телу, как бы стряхивая с себя следы чужой плоти, и подошла к Дагуру.
   - Ты должен посадить её на свой елдак, да так, чтобы она уже не слезла с него, - вдруг по-командирски рявкнула, и сказала охраннику слово.
    Сержант в форме стоял навытяжку перед голой бабой-арестанткой, которую только что троекратно изнасиловали, внимал приказу.
    «Плетётся что-то, - смекнул служивый. - И он, есть-выходит, ниточка узелка? Понять бы, что вяжут. Да и слово-то было не то».
    Но на такие умственные усилия Дагур был не способен. Облачился в шинель и двинул по постам.
   «Покладистые арестантки пошли, - оскалился. - И третья не взбрыкнула. Офицерши, подпогонницы, едригомать». И вдруг понял, что первая-то, небогатая телом, запала в душу.
   - Вот и я тоже - лагерная блядь, - сказала спокойно Артистка, вернувшись на место.
  «И откуда она знает кличку сержанта?», - щёлкнуло в голове Наты.
  - Сговорилась заранее, продала, - зло просипела она и ударила женщину локтем по рёбрам.
  - Дагур заказал меня, а Санитар ошибся, - прохрипела та, восстановив дыхание.
  Ната сидела с таким видом, что товарке следовало говорить дальше. Но та молчала.
  Ната ударила ещё раз.
  - Я прикинула, что мне в очередь легче будет, - придя в себя, сдалась Артистка.
  - Врёт она и сейчас, - видела Ната.
  Узнав со временем детали про Артистку, Ната пожалела об экзекуции. Шансов, остаться в живых у той было ещё меньше.
  Объявили, что переоденут в тюремное, но выдали только солдатское бельё. Нате с Колькой вернули привезённые из Германии шубки, шапки, бурки, всё тёплое.
   «Отработала», - ухмыльнулась, натягивая на себя солдатские кальсоны, а на Кольку свои шерстяные рейтузы.
   Как и положено, в первую ночь Нате приснился сон про то, что тюрьма - сон. Она пробудилась счастливая. Рядом сопел сын. Она прикоснулась к его стриженой головке и задремала, чтобы досмотреть, чем закончится чудной сон про тюрьму, где-то на дальних землях России. Великие песни звучали в её душе. Все же она - генеральская дочка и жена боевого офицера.
  Спустя неделю прибыл второй этап. Как и предвиделось, с ним - Сусанна с Томкой. В бане Сусанна устроила спектакль своим роскошным телом, подобрав ассистентками разбитных подруг, известных в Далике, как Шалава и Скромница. Обе пошли по второму тюремному кругу, а первый раз сели по доносу Парня из нашего города, в которого были влюблены и ждали всю войну. Тот ушёл на фронт, говорил, лётчиком, а вернулся со значительностью на лице. Скромницей вторую прозвали за то, что она отмалчивалась, когда подруга изрыгала непотребства.
  - Тебя уже оприходовали? - поинтересовалась Сусанна.
  Ната кивнула и показала глазами на сержанта, который вновь охранял мыло.
  - Доля, ты русская, долюшка женская, - продекламировала Сусанна.
  После Наты в кубовую Дагур в этот раз забрал жену начальника арсенала. Она шла обратно, покачиваясь, со следами на теле, бросила испуганный взгляд на Нату. Но та улыбнулась в ответ.
  Сусанна удивлённо посмотрела на подругу. Хотела что-то сказать, но тут липколапчатый увёл в кубовую её самоё.
  - Ревнуешь, - хитро спросила она, вернувшись.
  - Да, - честно ответила Ната. - Но драться, не буду, мне сержантского распутина на три года хватит.
  - А Мичманок? - озадачила в упор Сусанна.
  - Мичманок был проездом, - весело ответила Ната.
  - Они нас всех перепробуют, - прикидывала Сусанна. - Три передка в баню, сколько же мне, несчастной, ждать пока вновь очередь дойдёт. Думалось, пока везли, что это будет интимнее, - острила. - Но есть и преимущество - ни раздеваться, ни одеваться не надо, лежишь и ждёшь следующего, - впала подруга в эйфорию.
  Ната поняла и ужаснулась. Похоже, она единственная удостоилась чести растления tet-a-tet.
  Спросила напрямик Сусанну. Та пришла в восторг.
  - Я, дура трёпаная, решила, сгоряча, что ты рехнулась, да так, чтоб ко всей караулке ревновать.
  Сусанна веселилась до вечера, а потом расплакалась и рассказала, что Иван Кромов арестован, её Давид - тоже. И ещё, одно сказала Сусанна, сказала спокойным шепотом, что, кажется, умер Сталин.
  «Он тоже - жертва простейшего силлогизма, он смертен, как и Кай», - решила про вождя Ната. Для людей, среди которых она росла, Сталин и лично значил многое, был, как бы членом каждой семьи. Полуграмотный, неотёсанный, хамоватый, неопрятный родственник, но могущественный, опасный и настырный человек, с которым нельзя не считаться.
   …- Бабы! На вохребанье, - разнеслось по казарме. Первое время орали: «к вохре в баню», но Шалава со Скромницей смастерили словечко-похабешку.
   В бане к подругам подошла Арсеналка. Хотела что-то спросить, не решилась.
   На соседней скамье устроились новенькие - Покорная и Патриотка. Им, видно, уже объяснили, что такое «вохребанье».
  - Скорее бы изнасиловали, - вздохнула Патриотка. - Отдам долг Родине, и… гуляй спокойно.
  - А по мне, пусть каждый день, - подала голос Покорная. - Зато в тепле и срок идёт.
  - Тебя не кейфовать под мужиками сюда пригнали, - зашлась Патриотка, - а вину пред державой искупать. Баня с хреном - по субботам, для женского здоровья, а на неделе лес валить пойдёшь.
  - Здесь нет никакого леса, - удивилась Покорная.
  - Значит, копать-долбить будешь, - обнадёжила её собеседница.
  - Жила бы страна родная, - ёрничая, бросила Ната и резво направилась на топчан.
   Первый раз она отдала себя как товар, не торгуясь, авось воздастся. Сейчас же женщина вдруг постигла, что ждёт этого почти животного соития.
   Дагура в кубовой не было. На его табуретке стоял стакан с водкой, нарытый ломтём хлеба с куском колотого сахара.
   «Подаяние», - поняла Ната. Отхлебнула, отщипнула от ломтя, а остальное завернула в обрывок газеты из сержантского запаса для самокруток.
   - Хочешь выпить, Маэстро, - крикнула существу за печкой.
   - Решила узнать, - отозвался из норы тот.
   Одноклассник старшей сестры пел у них дома под гитару романсы и фривольные куплеты, смотрел влюблёнными глазами. С выпускного вечера мальчики, записавшиеся добровольцами, разошлись по военным училищам.
   - Вот что, ты, Наточка, и сестра твоя Неточка со мной сделали, - пробормотал Маэстро, глотнув пойла.
   «Его тогда почему-то не зачислили, - вспоминала Ната. - Отца Мохортова в столице не было, и помочь взялась Нета. Звонила какому-то генералу, тот обещал уладить, а пока определил новобранца к себе вестовым. Но воевать парень ушёл солдатом. Вернулся лейтенантом. Словом, всё было нормально, - помнилось. - Работал фотографом. Это мастерство он любил».
   - Маэстро взяли, - выпалила с порога трясущаяся Нетка. - За порнографию.
   - Твои прелести тоже среди вещественных доказательств, - не удержалась Ната.
  - Какие, твою мать, мои прелести, - взвизгнула сестра. - У него нашли всего-то оставшиеся от деда старорежимные срамные открытки.
    «Вот что, ты, Наточка, и сестра твоя Неточка со мной сотворили», - пробормотал ещё раз Маэстро.
   Скрипнула дверь тамбура и друг юности, сунув Нате стакан, схоронился.
   Пока Дагур раздевался, Ната допила водку и приготовилась.
   Она была покорна, когда в следующее «вохребанье»  Дагур, удовлетворившись, придержал её на топчане. Заставил проглотить залпом полстакана и кликнул Маэстро.
   «Хозяин велел расписать тебя», - пробормотал тот, готовя инструменты.
   "Маэстро - мастак", - подумала Ната, разглядывая срамные наколки на спине и ягодицах Арсеналки, которая стала вторым "полотном" для тюремного живописца. "Я тоже похожа?" - спросила товарку.
   Та молча кивнула.  
   После смерти Сталина, о которой им всё же объявили, погода пошла человечнее, а жизнь в тюрьме - злее. Но Ната всё же немного верила, что кривая вывезет Ивана Кромова. У него в запасе всегда есть особая кривая.
  «В конце концов, - надеялась узница, - остался на воле отчаянный моряк Флотский Мичманок».


                                                                                                ***