20ХХ

здесь? Это место, - он широко развел руками, - оно же даст сто очков вперед любой Швейцарии. После того, как я отстрою здесь первоклассный клуб и отель, я примусь за лес и организую охотничье хозяйство, проложу лыжные маршруты, устрою бани из минеральных вод, - Данила ухмыльнулся. - Баден-Баден захиреет и сдохнет от зависти. Сейчас люди приезжают в эти места и платят большие деньги, живя в селянской хате, в черт знает каких условиях. Ты думаешь, они не заплатят за европейский отель посреди диких Карпатских гор?
- Здесь полно заведений такого типа и они стоят полупустые, - заметил Андрей.
- Ни одного нет, - помотал головой Данила. - Поэтому и стоят полупустые. Почему мои друзья ездят отдыхать в Чехию, а охотиться - в Австрию? Да я сейчас знаю, и ты их знаешь, человек тридцать, которые заплатят любые деньги, чтобы пожить в настоящем охотничьем замке. А это, старик, - Данила триумфально постучал каблуком в пол, - настоящий замок, без дураков. Когда я закреплюсь здесь по-настоящему и арендую, а то и прикуплю гектаров пятьдесят леса, я подниму все документы и опубликую их во всех туристических журналах, Гогенцоллерн придет ко мне, чтобы посмотреть на замок Бакулы.
- Гогенцоллерн умер.
- Ну, какой-нибудь фон Трахтенбах. Главное, чтобы - фон, и с деньгами. Ты знаешь, что фон Захер-Мазох был родом из этих мест?
- Знаю.
- Жаль. Я забыл, что ты эрудит. Этот парен был местный - и никакого паломничества к святым местам. Почему? Потому, что нет раскрутки. А я раскручу замок Бакулы на всю Европу, и ты мне поможешь. Еврейские паломники со всего мира приезжают в Винницу на могилу своего цадика - и никто не додумался сделать из этого маршрут. Ты представляешь, какие бабки извлекли бы американцы, если бы Винница находилась в штате Мэн? Да вся Америка - это культурная и историческая пустыня по сравнению с любым квадратным километром этой земли, - Данила снова ударил каблуком в пол. - На что там смотреть? На статую Свободы, которую сделали французы? На Большой Каньон, который можно увидеть по телевизору? А вот это, - он запрокинул лицо к потолку и раскинул руки, - по телевизору не увидишь. Здесь надо быть, надо дышать воздухом древности, надо вдыхать запах оленины, поджаренной на вертеле, вон в том камине, - он ткнул пальцем. - Надо пить старое вино из старых подвалов. Кстати, о подвалах, - Данила убрал с лица восторженное выражение и принял озабоченное. - Здесь есть здоровенный подвал. В старину, знаешь ли, - он ухмыльнулся, - рефрижераторов не было. Поэтому в подвале хранили провизию на целый год. Ну и вино тоже, там полно осколков от старых бутылок и дубовой клепки. Но после того как старого Комарницкого выгнали, туда годами сбрасывали всякий мусор и забили почти до потолка, гады. Я хочу его вычистить, а у тебя полно времени, займись, а? Работы много и работа тяжелая, ну так я и платить буду, скажем, по 25 баксов за кубометр, идет?
- А как ты будешь считать кубометры?
- Сколько сам скажешь, столько и будет, старик.
- Ты капиталист и эксплуататор. Ты хочешь, чтобы старый интеллигент, изнуренный творческим запоем, писал для тебя роман, вычищал твои авгиевы конюшни и работал привидением - одновременно?
- У привидения - отдельная ставка, - расхохотался Данила. - А мусором ты можешь заниматься между творчеством и ради спорта, никто же не гонит тебя в шею. А если надоест, так радиотелефон у тебя под рукой, звони, если что, я найду кого-нибудь на подмену. Но имей ввиду, старик, - Данила посерьезнел, - после первого же снега на этих дорогах, куда бы ты ни ехал, все равно будешь ехать вниз. Я могу и не добраться. А если завалит как следует, так и дороги не увидишь, здесь же никто не ездит зимой.
- Да не волнуйся, все будет в порядке. - Я не волнуюсь, в принципе, опыт у тебя есть, припасов достаточно. Но будь, все-таки, поосторожней, с лыжами особенно. И с бухлом, - Данила ухмыльнулся. - Я, конечно, понимаю, что ты запасся. Да и я припас для тебя пару литров, оч-ч-ень высококачественного дистиллята, - он многозначительно поднял палец. - Но не увлекайся. С похмелюги, когда все закончится, ты тут волком завоешь, оба мы с тобой знаем, каково оно, с бодуна. Ладно, хватит о грустном. Пошли, я тебе подвал покажу.
Они вышли из комнаты и через анфиладу заставленных стройматериалами помещений прошли к торцовой стене здания.
- Видишь, здесь перекрытие обвалилось, - Данила указал на провал в полу. - Поэтому они и начали сбрасывать туда всякий мусор - очень удобно, как в мусоропровод. Но дерьма там нет, - он ухмыльнулся. - Гадить они ходили, все-таки, в лес. Здесь есть туалет, на заднем дворе, но к нему страшно подходить.
- А как какал пан Комарницкий?
- В горшок полагал, надо думать, в его время все благородные люди туда делали, и тебе рекомендую, как человеку интеллигентному, найди какую-нибудь посудину и не выставляй мне счет за отмороженную жопу.
- Жопу, жопу - за кого ты меня принимаешь? Я буду испражняться в твой камин.
- В свой камин. Ты будущее приведение, ты должен завывать в камине, репетируй. А пока пошли разгружать машину.
Смеясь, они вышли на “перрон”.
- Береги себя, - внушительно сказал Данила, когда, перетащив ящики, сумки и рюкзаки, они присели на дорожку, чтобы выпить по последней чашечке кофе и выкурить по последней сигарете вдвоем. - И мое имущество. Но особо не перетруждайся. Рассматривай эту работу, как творческий отпуск, что хочешь - то делай, чего не хочешь - того не делай. Но сделай мне роман. Я загорелся этой идеей, серьезно. Я переведу его на немецкий, чешский и польский - это будет раскрутка, почище журнальной рекламы и твой шанс.
- Ты бы потряс краеведов насчет документальной поддержки.
- Вряд ли. Я даже плана этого здания вытрясти не смог, нет его. Но если сильно трясти, то может выпасть что-то, из времен оккупации или насчет прав наследников пана Комарницкого, а на фига мне это надо? На фига тебе документы? У тебя прямо под ногами добротный фундамент для легенды. Твори. Ты такой же строитель будущего здания, как и я. Без Бакулы эти развалины ничего не стоят. Бакула-Дракула, упыри-вурдалаки - вот что нам надо, а не хренова хронология. Лет через сколько-то твоя книга и будет единственным историческим документом об этом замке, а я уж постараюсь, чтобы стены выглядели под фундамент.
- А что если, - сказал Андрей, когда Данила уже садился в машину, - в этих развалинах и вправду есть приведение?
- Ну, тогда, - смеясь, ответил Данила, - ты выпьешь с ним на брудершафт и как-нибудь договоришься.
Глава 2
Остаток дня он провел в обустройстве и поверхностном осмотре своего нового пристанища, а вечером сел у пылающего камина с бокалом великолепного, Данилой дареного коньяку в руке.
В лучшие времена Андрей преподавал английский язык и литературу в одном из старейших университетов Европы, потихоньку занимаясь литературой и даже издавая кое-что. Затем некоторые жизненные обстоятельства сдвинули его в менее престижный институт, потом - в совсем уже далекую от сферы академического образования школу, после чего, меняя работы и безработицу, он покатился, теряя осколки брака, вниз по социальной лестнице, пока не оказался у ее подножия, когда его нашел старый друг Данила, он сторожил склад какого-то полусдохшего предприятия. Таким образом, эта необременительная и высокооплачиваемая работа по охране руин старого замка сама по себе была гуманитарной помощью со стороны более преуспевшего друга менее преуспевшему, а вкупе с перспективой издания романа - просто находкой, последним шансом и лучом солнца, посылаемым судьбой перед наступление мрачной и гарантированной зимы. Следовало цепляться и карабкаться, следовало работать, не покладая рук и головы, в поте лица и крови мозолей, поэтому он плеснул себе еще коньяку и откинулся в кресле, положив ноги на стол.
Он давно уже стал фаталистом, без этого движения судьбы, оставившие всего лишь царапины на его волчьей шкуре, могли бы оказаться ударами. Он стал фаталистом после того, как в Таджикистане пуля снайпера оторвала ему мочку правого уха и после того, как в Боснии граната, пущенная рукой оставшегося неизвестным доброжелателя, размазала по тесным стенкам временной казармы троих его товарищей, оставив его одного с нерасплескавшимся стаканом палинки в кулаке посреди кровавого месива. Бывший интеллигентный человек, лежащий в кресле у камина и умело наслаждающийся теплом огня и хорошей выпивкой, был бывшим университетским преподавателем, бывшим военным переводчиком, бывшим спецназовцем погранвойск и бывшим бойцом сербского ополчения. Он хорошо знал цену жизни и цену смерти, и цену всем ступенькам социальной лестницы, висящим в пустоте, между пропастью “Да” и пропастью “Нет”, поэтому он пребывал в течение текущего момента, не рассуждая суетно, не строя эфемерных планов. Он знал, что день грядущий принесет и перемелет злобу свою, что первая строчка продлится в пространстве дней, извлекая из себя и созидая цветистый гобелен романа - о чем было тревожиться? Он был опытным бойцом на шахматном поле жизни и, сознавая, что партию играет Рок, обеспечил себе оптимум свободы по роководимым правилам движения - у него была крыша над головой, запас продуктов, чай, кофе, табак, выпивка, теплая одежда, огонь в камине и оружие.
Данила знал его лучше, чем кто бы то ни было другой, Данила потому и преуспел на вязкой арене бизнеса, что качества мордобойца сочетал с недюжинным умом и разбирался в людях, Данила очень хорошо понимал, кого он нанял в сторожа для своего будущего замка, и потому, далеко от руин замка нынешнего, подъезжая к своему роскошному дому, он поздравил себя с удачным ходом.
А в это время сторож стоял на растрескавшемся бетоне своей последней станции и смотрел на восходящую над лесом луну. Нигде не было ни звука, ни искры электрического света. Свежий осенних воздух, пронизанный ароматом сосен, легко вливался в легкие, мешаясь с запахом коньяку на губах. Он расхохотался от шального желания завыть на луну. Он был всего лишь подвыпивший сторож, но любому, кто услышал бы его смех, увидел бы со стороны его фигуру на фоне черного замка и его серебряные глаза, пришли бы в голову совсем другие мысли.
Глава 3
Ранним утром с чашкой кофе в руке он вышел, чтобы полюбоваться восходом солнца. В полной тишине розовый шар возносился над бахромой сосен, его движение было едва уловимо, но отчетливо, а в ущелье узкоколейки плавал голубоватый туман. Сожалея и прекрасно понимая, что его сожаление показалось бы чудаческим любому обитателю бетонных трущоб, он подумал о людях, месящих собственные испражнения в тесноте перенаселенных человеческих муравейников и не имеющих понятия о великолепии места, в котором живут - о планете Земля. Но он давно уже знал, что сожалеть о чем-либо или о ком-либо неуместно в этом блистающем и ужасном мире, а потому прикончил свой кофе и озаботился делами дня.
Вход в подвал был расположен со стороны заднего двора, дубовая дверь с выломанными досками оказалась незапертой и, подсвечивая фонарем, волоча за собой тачку с лопатой, он вошел внутрь.
Подвал был сводчатым, так же, как и верхние помещения, но стены и своды оказались сложенными не из кирпича, а из серого камня, такого же, как и колодец, центральный свод опирался на широкую квадратную колонну. Здесь