Руммиге

Руммиге


«Благородное сообщество» ужинало жареными перепёлками по веларски, с белым вином и сыром, когда в дверь таверны «Королевский жук» раздался условный стук.
Карпиньо, по прозвищу «Загребной» - этому прозвищу он был обязан шести годам на галерах, за кражи и убийства – подскочил к окошку, высмотрел и обернулся:
- Щегол. С ним Две-Верёвки и ктой-то израненный. Пущать?
- Живее!
В дверь вошли юркий невысокий Щегол с повязкой на глазу, здоровенный Две-верёвки, и незнакомец, и вправду израненный. Оба проходимца, ругаясь вполголоса, волокли его под руки. Одет он был в костюм, сошедший бы и для купчины средней руки, и для благородного дворянина из незнатных. Был он бледен и часто и поверхностно дышал. Глаза его закатывались.
- Ведите в комнату за лестницей, - распорядился д’Орманьи, - уложите на кушетку. Да смотрите, чтобы всё кровью не заляпал! Вёрд, Биггло, что стоите, ротозеи? Две-верёвки, хватай его за подмышки, а вы, оболтусы, держите ноги. Ты, Щегол, отпусти его, и иди сюда.
Он отвёл Щегла в сторону, указал на трехногий стул, сам сел напротив.
- Ну?
- Всё сделано, как вы велели! – доложил Щегол, от усердия даже слегка привставая.
- Так это он, или не он?
- Как не он! Он, он самый! Рум…
- Т-с-с!
Д’Орманьи встопорщил усы.
- Никаких имён! Что я тебе говорил?
Щегол виновато закивал.
- Эх, язык мой! Он! В точности – он. Сам так и сказал.
- Кто его ранил?
- Гнались за нами, старшой. Почитай от Южных ворот, до старого моста. Успели уколоть шпагой, или же пикой, не знаю. Крови-то, крови! Кабы мы не успели нырнуть под Графский Мост, нипочём бы от их не сбегли.
- А чего это вдруг за вами побежали?
Щегол съежился.
- Боюся признаться, старшой.
- Чего ты боишься, дурак?
- Две-верёвки… вы же знаете его… бешеный! Прознает, что я  сказал, почём зря меня изметелит.
- Ну, давай, говори, пока я сам тебя не порезал, как колбасу! Говори, прохвост!
Щегол опасливо покосился на дверь.
- Две-верёвки уж больно был шумлив, когда мы его волокли. Пару затрещин отвесил. Стража видит – двое, извините, голодранцев, волокут порядочного господина, один ещё и колотит. Как не вмешаться?
Д’Орманьи задумчиво побарабанил по столу.
- Да… Трудно с вами, с дурачьём, делать что-то достойное. Но ты уверен, что это тот самый?
Щегол хитро прищурил единственный глаз.
- Нешто бы этот хитрюга признался? Спервоначалу уверял, будто завсе не он!
- Так может и вправду не он? Ты, да Две-верёвки, два головореза, вам хоть кого пальцем укажи, за грош погубите.
- Никак не можем за грош, по другим деньгам работаем. А что до того, мол не тот, так…  доказательство-то? Эвон, у меня доказательство!
- Покажи.
Щегол сунул руку за пазуху, и вынул серебряный медальон с чеканным лисом.
- Про того лиса заказчики сказывали? Сказывали. На шее у него висело? Висело. Как не он?
Д’Орманьи взял медальон, внимательно изучил.
- Ладно, Щегол, - сказал он, пряча украшение с лисом в кошелёк на поясе, - хоть ты и беспутный одноглазый враль, пройдоха, душегуб и тупица, а всё же кое-что делать умеешь.
Тут подошли Вёрд и Биггло, подошёл и «Загребной» Карпиньо.
- Что уставились? Тащите вина. Щегол, гляньте-ка, дурак дураком, а вместе с этим дубиной Две-верёвки сделал-таки дело! Тащите всё на этот стол, пускай и Щегол с нами поест.
Щегол захихикал. Было видно, что рядом с серьёзными людьми, вроде Биггло и Вёрда (не говоря уже о д’Орманьи), он чувствует себя не в своей тарелке.  То и дело он подобострастно улыбался и всё время съёживался.
- Чего тащить-то? – угрюмо сказал Биггло, - чего тащить, чего праздновать, ежели энтот самый, стало быть, помер?
Д’Орманьи усмехнулся.
- Делай, что велено. Биггль. Помер, говоришь? И не страшно. Нам есть, что предъявить заказчикам! Где Две-верёвки?
- Побёг за монахом. За нашим, стало быть. Который отпеть…
- Хорошо. Теперь вот что. Щегол!
- Я! – встрепенулся одноглазый.
- Ты говорил, что умеешь по-аллемански.
- Верно, старшой. Я знатно могу по-ихнему. Их шпрехен.
- Отлично, - д’Орманьи повернулся к столу, хитро взглянул на Биггло и Вёрда, потом окунул перо в чернильницу и набросал на обрывке бумажке несколько слов.
- На-ка, прочти.
Одноглазый схватил обрывок бумажки, поднёс к глазу, прищурился.
Д’Орманьи внимательно глядел на него.
- Хм… Кажись, название ихнего вина, старшой. Кислятина.
Вёрд и Биггло понимающе переглянулись, этот трюк с надписью был им знаком. Что ж, они всегда подозревали, что пройдоха Щегол - трепло и хвастун. Ну да теперь уже чёрт с ним, своё дело он сделал.
Д’Орманьи так же понимающе взглянул на своих помощников, перевёл взгляд на Щегла и одобрительно покачал головой.
- Вижу, что ты знаток, Щегол, молодчина. Погоди-ка.
Он набросал ещё несколько строчек, просушил и спрятал письмо в кожаный футлярчик.
- Отнесёшь Старому Йоссу, и расскажешь, что да как. Вот держи монеты, на обратном пути выпьешь.
- Всё сделаю, старшой.
- Бегом.
Щегол осторожно протиснулся между столом и одним из громил, и вдруг, поскользнувшись, налетел прямиком на Д’Орманьи.
- О! Простите! Простите, старшой…
- Олух!
Д’Орманьи отвесил Щеглу звонкую затрещину, и под смех остальных негодяев, одноглазый отлетел прямо на пол, схватившись за ухо.
- В следующий раз выбью тебе последний глаз, тупой ты ублюдок! Тебе без разницы, ты и с пятью глазами ничего бы не увидел.
Вёрд, Биггло и «Загребной» заржали.
Спешно поднявшись, и ещё несколько раз едва не поскользнувшись на полу, Щегол, не убирая руки с мгновенно побагровевшего уха, выскочил за дверь.
* * *
Путь Щегла лежал в сторону Старой Гавани, именно там держал свой притон Старый Йосс, глава банды мошенников и убийц, с которым у д’Орманьи, державшего похожую шайку, уже не первый год поддерживалась непонятная опасная игра, когда только совместные страх и выгода с трудом перевешивали обоюдную ненависть.
После трёх-четырёх перекрёстков путь одноглазого пройдохи сместился резко в сторону от Старой Гавани.
Неожиданно Щегол резко оглянулся, убедился, что за ним нет ни единой живой души, быстро свернул в узкий переулок, где скинул с себя в канаву сперва плащ, затем короткую старую куртку. Тут же сорвал он с правого глаза чёрную повязку, осторожно оторвал искусно раскрашенную восковую нашлёпку и поморгал освобождённым, слегка покрасневшим, но совершенно здоровым глазом. Потёр покрасневшее ухо.
- Ты думаешь, д’Орманьи, это ты дал мне по уху? – пробормотал он, усмехаясь, - нет, это я щёлкнул тебя по носу, каналья. И сильно! И ты скоро узнаешь, насколько сильно. Как только Старый Йосс узнает, что это твой человек Щегол вместе с негодяем по прозвищу Две-Верёвки убил его соглядатая! А, кстати, где Щегол? Ха, ха!
Он вынул из за пазухи кошелёк, подкинул на ладони.
- Как хорошо, что ты скуп, старина д’Орманьи, сберёг денежки для меня. Ну-ка, где мой талисман?
Он вынул серебряный медальон, поцеловал отчеканенного лиса, бережно надел на шею.
- Ты, небось, думал, что я тебя предал, когда отдал в руки этому жирному мерзавцу?
Он усмехнулся.
- Ладно, пора спешить. В этом году в этом городе меня ловят и убивают в четвёртый раз. Это безвкусно. Интересно, что наш хитрюга д’Орманьи накарябал старому душегубу? Так… «Руммиге наконец-то пойман и убит…», отлично.  «Гонца отправь следом за ним…» Ну, вот, собирались убить и в пятый, что за невезенье. И никакой фантазии, вот ведь обидно! Ладно. Давненько я не был в морях. Скоро заморские страны своими глазами увидят хитрющего лиса, известного всем как Руммиге!