Крысиные гонки, 1 часть

тут не стояло!» и «Да вон за той лиловой женщиной, а она за той, - с розовой сумочкой, - что вы мне говорите, я только на минуту отошла!...»  сливались в тугой рассерженный гул, в котором вязло как в патоке любое сказанное слово; и видимо поэтому на периодические выкрики продавщицы «Не стойте, не занимайте, всё равно всем не хватит, сегодня мало завезли, заходите через три дня!» никто почему-то не обращал внимания.

Нахальный парень, с рыжим хаером, как это стало модно у новой генерации молодёжи – гопов, сделал попытку сразу, от дверей магазина, не тратя времени на оценку обстановки, ввинтиться в очередь и проложить себе путь к прилавку, - и поначалу ему это удалось: и так все толкались, а его нахальные беспардонные тычки локтями налево и направо почему-то были восприняты как должное – раз так нахально лезет, значит имеет право?.. И он ввинчивался, раздвигая людей налево и направо, и добрался уже было до самого прилавка, когда нарвался на неуступавшую ему в упорстве тётку.

- Куда ты прёшь?? Нет, куда ты прёшь?? Ты чего это толкаешься?? Ты кто такой – иди отсюда, говнюк, пока я полицию не вызвала!! – заголосила рыхлая мадама в вязаной кофте несмотря на летнее время. На носу у неё поблёскивали капли пота, она уже была возле прилавка, и вожделела долгожданные макароны, или там вермишель, - и совсем не была настроена пропускать вперёд кого бы то ни было. Вслед за ней, как после щелчка выключателя, включилась почти вся остальная очередь; особенно те, кто стояли недалеко от прилавка и рассчитывали что уж им-то макарон хватит… «Пошёл вон! Вот молодёжь пошла! А ну вали отсюда! Как только совести хватает! Мы тут уже два часа стоим!..» - разгневанные реплики немедленно стали сопровождаться действиями; рыхлая потная дама в кофте, послужившая инициатором возмущения, постаралась огреть нахала сумкой по рыжему хаеру, но промахнулась; тот тут же плюнул ей на плечо, но очередь уже, как живой организм, задвигалась, сокращаясь и вспучиваясь, и этой своей перистальтикой тут же выдавила нахального парня обратно к дверям магазина. «Говнюк!» - ещё раз визгливым фальцетом выкрикнула тётка в кофте, и тут же обратилась к прилавку, совая столь же почти потной как она и усталой от гвалта продавщице свои талоны.

Выдавленный из очереди парень нехорошо обвёл очередь взглядом, пробормотал «Ага, полицию вызовешь? Ща я тебе вызову полицию, сука!», сплюнул под ноги и вышел за дверь.

Через пару человек после упорной тётки в кофте макаронные изделия кончились. Разочарованно галдя, поминая нелицеприятно и Президента, и Парламент, и «всех этих гадов, которые обжираются, когда народ голодает!» очередь стала понемногу рассасываться. Собственно, что всем не хватит все и так уже давно поняли; а штурмовать магазины, снося к чертям прилавки, тогда ещё не было принято, это начнётся месяцем позже.

Немногие счастливчики, и в их числе тётка в кофте, кому удалось отоварить талоны, торопливо толкали свои приобретения в сумки и пакеты, и один за другим исчезали на выходе. Постояв немного, посмотрев на пустые полки магазина, направился к выходу и Артист, вернее – Дьявол, как он стал называть себя уже про себя.

Он видел произошедшее от начала и до конца, наглядно, как если бы смотрел на сцену своего театра, сидя в первом ряду партера. Как только тётка в кофте, с сумкой макарон и вермишели вышла из дверей магазина, к ней тут же в пару шагов приблизился давешний наглец с рыжим хаером.

- Ты, морда, ты меня «говнюком» назвала?? Ты полицию звать собиралась?? – проорал он ей в лицо. Выходящие следом за ней из магазинных дверей шарахнулись в стороны. Тётка не успела раскрыть рот, как парень наотмаш взмахнул рукой, - и кусок велосипедной цепи, намотанной у него на руку, хлёстко и тяжело опоясал ей лицо, оставив моментально вспухший кровавый рубец.

- Аааа-вввввввввввввввв!!.. – дико завыла тётка, тут же уронив сумку и хватаясь за лицо, - а рыжий гопник, размахнувшись ещё раз, с оттяжкой полоснул ей по голове цепью ещё раз, зацепив и руку, которой она схватилась за лицо. Тётка грузно брякнулась на колени, продолжая выть, и стоящий чуть поодаль Дьявол почему-то подумал, что сейчас гопник бросится бежать, - ведь вокруг были люди, много людей, они образовали кольцо в метров в десять, и теперь кто с возмущением, кто с ужасом, и все – с жадным интересом следили за происходящим; но гопник как ни в чём ни бывало продолжил экзекуцию: упавшей на колени тётке он с маху зарядил цепью по затылку ещё раз, вырвав ударом клок крашеных волос, потом с размаху заехал ей в лицо ботинком; а когда она, всплеснув руками, упала навзничь, подскочил и несколько раз приложился ей по груди и по животу каблуками. Он пинал её сильно и умело, бил носками ботинок и каблуками, - но без какого-то азарта, просто как казалось выполняя задачу, - и всё это происходило буквально в трёх метрах от стоящего у стены магазина Дьявола.

Конечно же, у него не возникло и мысли вступиться за неё - только что, в магазине, он про себя от души пожелал и ей, и другим счастливчикам, кому достались макароны, сдохнуть этими макаронами подавившись; а сейчас он вдруг с жадным любопытством впитывал яркие детали избиения. И никто из стоящих кроме него мужчин тоже не сделал ни движения чтобы помешать избиению. Это было совсем не так, как он, они – его коллеги – актёры изображали на сцене и даже где-то в кино, - мордобой, пусть жестокий, но зрелищный и «красивый»; здесь же зрелищного было всего ничего: утробно воющая тётка, не отрывающая руки от залитого кровью лица, и хэкающий как дровосек парень, лупящий в неё ногами как в подушку. Но это всё было настолько просто и наглядно, настолько доступно!.. Взял – и отделал как захотел! Просто так – без красивых слов на публику, без позы и напыщенных монологов, грубо и жестоко, - этот, несомненно подонок, бил сейчас ногами  эту, несомненно добропорядочную даму; возможно – домохозяйку, возможно – мать, или даже бабушку; бил сильно и жестоко, возможно даже собираясь забить её насмерть, - и никто не вступался, хотя это уже продолжалось достаточно большое время, пару минут; и никто не кричал «Полиция – полиция!», и никто не пытался оттащить его, и никакой полиции… Взял – и избил. За то что не пустила его к продавщице за макаронами. И, возможно, убъёт сейчас. А из противодействия ему – только вскрики и взвизги нескольких женщин среди окружающих, да «Что же это делается??» И ещё вполголоса «За что это он её так?..»

И никаких полицейских.

Когда парень уже даже порядком запыхался, кто-то из женщин пискнул «Мужчины, что же вы смотрите!» - пискнул, и тут же затерялся в толпе; а толпящиеся вокруг женщины, с интересом и ужасом на лицах следящие за избиением, сразу стали шарить вокруг взглядами, отыскивая в толпе мужчин; он и на себе сразу почувствовал несколько гневно-осуждающих взглядов, как будто это он ответственен за то что происходит, что нет милиции, что нормы по карточкам всё время сокращаются, что макарон на всех и в этот раз не хватило, а в «Гекторе», как говорят, по прежнему есть в продаже свежие торты…

Несколько мужичков тут же попятились из первых рядов, смешиваясь с толпой глазеющих на избиение, вроде кок будто кто-то мог их заставить вступиться за воющую окровавленную тётку, ОН же не сдвинулся с места. Наконец мужской неуверенный басок где-то сбоку выкрикнул:

- Ты что это делаешь, гад?!.., - и гад тут же перестал пинать тётку, отскочил от неё, набычась обвёл окружающих оценивающим взглядом… Кроме этой реплики ничего больше не воспоследовало, и тот, как ни в чём не бывало, подобрал с асфальта тёткину потёртую хозяйственную сумку, из которой высыпалось немного вермишели, и, помахивая велоцепью, уже не смотря на лежащую тётку, пошёл на толпу зрителей,  - и те сразу расступились перед ним, пропуская…



«Вот ведь, как легко, как просто, всё можно, всё можно, всё можно, всёможно!» - бормотал про себя ОН по пути домой, к неработающему интернету и пустому, давно разморозившемуся холодильнику. Он старался запомнить это новое чувство, которое он уловил, следя за избиением – «Всёможно!», запомнить и внедрить это чувство в себя, в свою натуру, где уже прочно угнездился Дьявол, он теперь был уверен – что вот оно, вернее – она, эта «возможность», - стать другим, и взять что хочешь, - так, оказывается, легко и просто, и никто слова против не скажет, а я, а мне жрать нечего…

Дома он первым делом полез в ящик, где лежали инструменты, которыми он не умел пользоваться, но где, как он знал, есть… ага, вот он! – старый молоток, ржавый, насаженный на ручку, сделанную из обломка хоккейной клюшки, сверху прибитый чтоб не вихлялся ржавым же дюбелем, - не инструмент, а одно название, но ему теперь было в самый раз, вполне достаточно. Сунул его за пояс, так что холодный металл неприятно ужалил в живот, и прикрыл рубашкой навыпуск. «Тварь я дрожащая или право имею», говоришь??» - пробормотал он, озираясь. Сидящий в нём Дьявол наблюдал за ним с одобрительным прищуром. Куда?? Кого?..



Он знал – она постоянно стояла в этом подземном переходе. В любое ремя года, и сейчас – летом, она была одета в старенькое серое польто на синтепоне, тёмный платок, надвинутый на самые глаза, из-под длинных пол польто виднелись носки войлочных ботиночек класса «Прощай молодость». Дряхлая старушёнка, божий одуванчик, она ходила сюда как на работу; стояла на своём посту в переходе каждый день, как у станка или у прилавка, весь световой день, держа перед собой смешной вязаный беретик, куда ей время от времени бросали или мелкие деньги, или, что в последнее время было чаще, что-нибудь поесть: сухарь, полпачки печенья, пару леденцов… Кажется, она стояла тут без выходных, в любой сезон, хотя сейчас, в последнее время, народу проходило мимо совсем мало, а подавали и того меньше; а как-то однажды он видел, как проходящие мимо две полные женщины… одна при виде старушонки сделала движение достать из сумочки кошелёк, но вторая возмущённо дёрнула её за руку: «Да ты с ума сошла, ты знаешь, сколько эти нищие зарабатывают?? Да она миллионерша наверняка, придуривается просто!» - и они прошли мимо, гордо глядя на редкий пробор в волосах кланяющейся, как будто что-то клюющей нищенки.

Вот она и была нужна теперь ему во-первых.

Она стояла на том же месте, и так же как всегда, заслышав шаги, низко наклонила голову, так что из-под платка стал виден мышиного цвета пробор, чуть протянула вперёд вязаный беретик, в котором «для затравки» лежали какие-то цветные бумажки и конфетка в яркой обёртке, - молоток уже был у него в руке, и вокруг – никого, он заранее проверил.

Некоторое время стоя напротив он не двигался, не то чтобы он собирался с духом, - просто он старался запомнить, прочувствовать момент, - момент «до того как», - а потом ещё будет время прочувствовать «после», - обязательно просмаковать, как ценитель смакует вкус дорогого коньяка, - только ублюдки пьют ценный напиток сразу и залпом, ублюдки и быдло; а он – Артист, Дьявол меня забери!

Видя что стоящий напротив человек не двигается, старушонка наконец подняла голову, - со сморщенного личика вопросительно-непонимающе блеснули старческой слезой выцветшие серо-мутные глаза, - и кто-то шепнул рядом «Не сможешь!», - и кто-то испуганно пискнул сзади