Призрачная любовь Глава 2 Дневник

замучилась меня из них вытаскивать. Спускаться  вниз, за ступенькой ступенька, плотно закрыв за собой дверь, видеть, как тьма сгущается, что в ней не остается света, было очень страшно. Самым жутким местом  для меня был подвал в нашем доме. Я до сих пор туда не могу входить без содрогания.
Мне казалось, что если я заставлю себя пройти через этот подвал, который тянулся подо всем домом, я, наконец, перестану бояться темноты. Однажды, со мной произошел весьма странный случай, при воспоминании о котором у меня и сейчас по спине бегут мурашки.
Я медленно ощупью пробирался по подвалу. Со всех сторон меня обступал липкий, душный, наполненный странным сладковатым тленом, похожий на запах прогорклых лекарств и скопившийся пыли, мрак. Запах формалина. Запах сгнивших тел, зарытых глубоко в земле, готовых вырваться на поверхность.
Запах сгущался.
А потом в темноте что-то начало светиться. Это были не кошачьи глаза, искрящиеся огни были много больше по размеру. Я видел (или мне только так казалось),  длинные зрачки, горящие лютой злобой. Видел клыки. И бросился бежать, от ужаса не помня себя.
Даже не знаю, как я не заблудился, пока бежал, подгоняемый звуками шагов (или лап) за своей спиной. Поскольку в десять лет я наркотики не принимал, и даже толком не пил, то бредом это быть не могло. Поэтому не знаю, что это было. Что бежало,  тяжело обдавая меня смрадным дыханием?
Лестница наверх, к спасительной двери, показалось такой длинной. Бесконечной. И когда я подбежал к ней, к двери, она оказалось запертой. Сколько я не дергал за ручку, дверь не поддавалась. А сзади что-то приближалось. Я развернулся, прислонившись спиной к двери, вглядываясь во мрак. Уверенный, что это только глупые страхи. Что ничего не будет.
А потом…
Я не помню, что было потом. Что-то может, и было. А может, только мое больное воображение. Не знаю.
Мать говорила, что искали меня около девяти часов, а когда нашли, я почти не дышал.  Я несколько часов пролежал в обмороке. У меня был тяжелый случай какой-то нервной болезни. Я даже говорить перестал. Боялись, что я окончательно сдвинусь. Даже папаша утратил авторитарный тон и пытался учиться говорить со мной по-человечески. Он снизошел до чтения сказок!
Как только я получил возможность выходить, я снова спустился в подвал. После этого вся семья испугалась за папашин рассудок и мою задницу. До светлого открытия, что бить меня бесполезно, папе предстояло прожить ещё несколько лет. Поэтому попе было серьезно больно. Но наука на пользу не пошла.
Мне мало что идет на пользу.
Вторым страхом были женщины. Подростком я ужасно их боялся, потому что был хилым, болезненным, и был уверен, что ни хрена у меня с ними не выйдет. Слава богу, ошибся.
Я боялся боли. У меня низкий болевой порог. Поэтому мне обязательно нужно было клясться на крови при каждом удобно случае и вне такового. Я так часто резал себе руки и пальцы, что мать отвела меня к психиатру. (С этого и началось наше постоянное и непродуктивное сотрудничество с работниками психбольниц). Я «честно» признался, что люблю, когда мне больно. И психиатр поставил диагноз и приписал таблетки.
Я сам читаю, что пишу, и думаю – ну на зачем, зачем, мне все это было нужно? Зачем было казаться психом? Наверное, зря я  все-таки не пил приписанные мне лекарства.
Ответ на вопрос: «зачем», у меня есть. Потому что мой отец – садист. Даже наедине с самим собой не хочу развивать эту тему. Это – мое. Только мое. И ни с кем этим я делиться не буду
А ещё, в четвертых, я боюсь темноты.
За последней чертой её не избежать никому. Это будет та самая темнота, из подвала, из кошмарных снов. Все мы в детстве боимся темноты потому, что бессознательно ассоциируем её со смертью. И стремясь к жизни - включаем свет. Свет есть жизнь, а смерть – темнота в которой не возможно его включить.
Некоторые люди говорят, что не боятся смерти. Этого не может быть. Просто у них маловато воображения для того, чтобы представить, как это будет, - когда ничего уже не будет. Даже сознания, которое будет это «нет» констатировать.
Мы придумываем себе кучу целей. Веру в Бога. Добродетель. Всё только за тем, что бы не видеть конечной темноты, ждущей нас в конце пути. Но день пройдет, и карусель остановится. И тогда Она придет.
Тебя сотрут, стряхнут и это будет все. Ты НИКОГДА не проснешься. Даже в памяти других ты испаришься быстрее, чем роса с листьев в теплый ласковый летний день.
Наше стремление к добродетели - это взятка Небесам. «Я буду хорошим, Боже, только дай мне надежду на вечную жизнь!».
Я же не был хорошим. И я не могу поверить в иную форму жизни, просто не могу. Смерть страшна и бесповоротна. Вот моя вера.
А если нет иной жизни, то к чему нам включать цензуру в собственную жизнь? К чему разводить ложные идеалы? Все идеалы  лживы, потому что правдивы Тлен и Смерть.
Награды или кары не будет.
Ничего не будет.
Я ненавижу жизнь, потому что чертовски боюсь смерти. Небытия. Темноты. Отсутствия сознания.
Я боюсь. А это плохой признак. Значит, нам придется встретится».
На этом записи в дневнике обрывались.
Лена не заметила, как пролетело полтора часа.
Закрывая тетрадь, девушка ощутила присутствие чего-то потустороннего, ледяного, словно настывшее железо на морозе. Она впервые задумалась о реальной возможности того, как человек может жить и дышать, а затем, почти в любой момент, он может исчезнуть. Как писал Булгаков, «человек внезапно смертен».
Что это значит – перестать быть? Как это происходит? Что человек испытывает и чувствует в момент перехода? Или ухода в небытие? Может ли существовать иной мир, помимо нашего, в котором была бы возможность проснуться и продолжить существовать, пусть в ином качестве и свойстве? И если да, - то где он существует, иной мир?
В конце концов, на самом деле никто из нас не верит в смерть. Нам кажется, что в последний момент кто-то там, наверху, сделает для нас исключение, и отменит смертный приговор. Мы останемся жить вечно.
А если нет?
Лена от ужаса вскочила. Почти остывшая вода колыхнулась у её ног. Она судорожно вытирала влажную кожу и повторяла про себя, как молитву:
«Я хочу жить! Я хочу жить вечно!».
В этот момент даже существования Ада казалось ей лучше, чем перспектива просто перестать быть.