Ад; филиал «Россия»

Часть первая

От автора

Темнота. Что можно рассказать о темноте, не вдаваясь в суть этой субстанции, не стараясь понять, что такое сама темнота: всё или ничего, к чему она ближе - к пустоте или бесконечности, к добру или злу, к жизни или смерти? Как изобразить темноту в виде декорации, насколько подробно и как долго можно описывать темноту, и зачем вообще это нужно делать?
Представьте, что вы – автор, и вам нужно написать рассказ,  действие которого творится в абсолютной, глубокой, как могила, темноте, и к тому же, в полной, буквально мёртвой тишине; а наступит ли в конце просветление, и прорежутся ли какие либо звуки - кто знает? Об этом провидение вам пока не поведало. Зато вы располагаете информацией о персонажах, – их нет. В прямом смысле: ни одной живой души.
Это уже кое-что! Совершенная темнота, невозмутимая тишина, и полное безлюдье. Вы понимаете, что наклёвывается завораживающий сюжет, бросаетесь к компьютеру и набираете первые слова: «Темнота. Что можно рассказать о темноте…» Вы предполагаете, что рассказ должен составить не менее десяти страниц. Пять-шесть тысяч слов увлекательного повествования о темноте и тишине. Несколько слов уже написано, значит, найдутся и другие. Тут к вам приходит осознание того, что зарождающийся рассказ, концепция которого уже практически готова, это прекрасный сюжет для фильма, возможно фильма ужасов, или убойного, мистического триллера. Вы откидываетесь на спинку кресла, закрываете глаза, и представляете себя в кинотеатре, на премьере собственного творения….
Сеанс только начался. Вокруг почтенная публика. Тела зрителей  намертво прикованы к креслам, их взоры - к экрану, а из проектора прямо в зал льётся холодный, плотный, обволакивающий тело и душу мрак. Те любители киноискусства, что перед сеансом вооружились только попкорном, или явились в кино совсем «пустыми», через какое-то время начинают обеспокоено ёрзать, недоумевать и страшно сомневаться, что они действительно находятся в кинозале, и что этот зал оборудован экраном, а не заколочен, словно гроб, свежими досками вместе со стенами, полом и потолком, и вообще, что сами  они до сих пор ещё живы.
Ну, а у тех зрителей, что пришли с пивом и девушками, очевидно наоборот, складывается целостное восприятие и понимание картины, и они не возражали бы против того, чтобы сеанс не заканчивался бы как можно дольше.
Кстати, пока сложно предположить, какие кассовые сборы принёс бы мировой прокат такого фильма, и какой цены за билет заслуживала бы «Темнота» в 3D, но вы уже понимаете, что на зарплате оператора можно было бы неплохо сэкономить (а, так же, на гонорарах актёров, гримёров, звукорежиссёра и т. д.).
Но затем, немного поразмыслив, вы приходите к печальному заключению, что мир не идеален, что чистое искусство не в цене, и что полная темнота сейчас, вероятно, не в трэнде. Да и на тишину, скорее всего, нет  устойчивого покупательского спроса. В глобальном масштабе. Пускай даже, если эта  тишина и зловещая. И тогда, в ущерб первоначальному авторскому замыслу, вы решаете пойти на компромисс, и добавить в вашу историю капельку «экшн», остросюжетного действия.  
Для этого вы поднимаетесь по виртуальным, скрипучим ступеням на сцену воображаемого, старого театра, где уже идёт ваша постановка, раздвигаете в стороны тяжёлые полы, пыльного, матового занавеса, свисающего в виде покровов непроглядной темноты, и предъявляете зрителям персонажей вашей пьесы,  ранее не обремененных необходимостью выказывать признаки своего физического присутствия в реальном мире. Разумеется, перед тем, как открыть для человеческого восприятия нематериальную форму мироздания, вы имели возможность выбрать любой пространственно-временной участок Вселенной, на примере которого было бы удобнее продемонстрировать этот эксперимент. На отрезке времени вы отметили некий период из недалёкого будущего, а координатой пространства послужил  один из пролётов дренажной системы Санкт-Петербургского метрополитена. И вот на театральных подмостках (и одновременно на киноэкране) уже видны первые действующие лица: по сцене усердно начинает расползаться всякая подземная живность, разнообразные черви, личинки, головастики, мокрицы и слизни.
В тот же момент уныние мёртвой тишины разрывается раскатами выразительных саунд-эффектов. Это облегчённо вздрагивают мощные динамики в зале, выплёскивая наружу скопившийся в них шум: всевозможные шорохи, звуки какой-то возни, загадочное бульканье, хлюпанье, чавканье и голоса. Это могли бы быть голоса всех тех, кто обитает внизу, и тех, кто водится на поверхности, тех невидимок, которые сидят на пустых креслах в кинозале, и того скромного субъекта, который стоит сейчас у вас за спиной, и, с улыбкой на невидимом лице, наблюдает, как, возникая, буква за буквой, на мониторе воплощается его собственная история. Но акустическая система кинотеатра, согласно вашему авторскому сценарию, воспроизводит диалог лишь двух призрачных персонажей. Они в это время как раз пробираются по канализационному коллектору метро, чтобы свершить некое мокрое дельце. Они идут к людям. К тем немногим, кто уцелел после всемирной ядерной катастрофы.  

                                                   ***

- Ну что, далеко ещё этот ваш чёртов водоотводный лоток, а то мне уже надоедает эта сырость? – нетерпеливо спросил Бон, карабкаясь в темноте за своим спутником.
- Не переживайте Бон, наша цель уже близка, - успокоил гостя Сергей, уверенно перемещаясь по знакомым изгибам трубопровода. - И не хнычьте, будьте демоном. Ведь мы идём, чтобы свершить злое правосудие, и это наша работа, в конце концов! А, главное, не забывайте о гонораре, что ждёт нас вечером.
- Апч-чёрт-пчхи! О, нечистая сила, боюсь, я простудился! А ведь меня отговаривали сотрудники от этой командировки в Россию по обмену опытом. Мои коллеги, прожженные бесы так и говорили мне: «Послушай Бон, Российский Ад – опасное место. Всё равно, что исправительно-трудовой накопитель Чистилища перед вратами Рая. Там вечно жди подвоха: или тебя обманут с зарплатой, или ограбят в светлом переулке; или поселят дешёвом номере отеля, по соседству с оравой падших ангелов-гастарбайтеров, или случится травма на производстве». И мне кажется, они были правы! Вот смотрите: мы ещё и в один конец не добрались, а у меня уже насквозь промокли копыта, и это совсем не на пользу здоровью. Помню, мама в детстве учила меня: «Боня, береги ноги…»
- Ничего, ничего, мужайтесь! Вот вернёмся домой, и не с пустыми руками я надеюсь, там и отогреете ваши косточки у русской адовой печи. Жар Геенны Огненной костей не ломит!
Подчёркнуто громко произнеся последнюю фразу, Сергей подумал, что её нужно обязательно запомнить и при первой возможности записать, почему-то позабыв при этом о планшетном компьютере «Ад пад», упокоившемся в его коричневой замшевой сумочке, с ремешком через плечо. Привычка превращать слова в афоризмы сохранилась у него с тех пор, когда он ещё жил в Ленинграде, на улице Рубинштейна, и слыл свободолюбивым писателем. Или просто, когда он ещё жил. О своём занятии он говорил: «Творчество – как борьба со временем. Победа над временем. То есть победа над смертью». Он и теперь тайно вынашивал планы закончить и издать каким-нибудь образом пятый, посмертный том своих произведений.
 Сергей выдержал небольшую паузу, прислушиваясь к эху, уносящему его слова вдаль, вперёд, в грядущее, медленно, букву за буквой растворяя их в темноте, после чего продолжил разговор:    
- А вообще, знаете Бон, с вашими длинными, волнистыми волосами, узкими голубыми джинсами и с вашим нытьём, вы напоминаете избалованную барышню. Вы чего хотели? Это всё-таки канализация ленинградского метрополитена, а не ваш сиднейский пляж.

Курортом это место действительно назвать было нельзя. Ужасная теснота и невыносимая духота, повышенная влажность и гнетущее зловоние,  окаменелые наслоения грязи на стенах коллектора и струящаяся по ним жидкая слизь, омывающая упитанные тела и довольные лица всевозможных червей и личинок, - всё это причиняло обоим героям немалый физический дискомфорт, и удручающе действовало на ранимую психику, как минимум одного из путников.
Сергею не раз доводилось ступать на этот скользкий путь. Собственно, он так поступал каждый раз, когда у него не было денег на общественный транспорт, а это случалось регулярно. Но, несмотря на определённый опыт и сноровку, а так же - на способность в случае необходимости быстро переводить физическое состояние своего тела из твёрдого – в жидкое, газообразное или эфемерное, несмотря на всё это, каждое движение в створках тесного тоннеля давалось ему отнюдь нелегко. Следует уточнить, что в исходном, то есть материальном виде, рост его составлял сто девяносто шесть сантиметров, и телом он был далеко не худ, в отличие от своего компаньона Бона, тоже достаточно высокого, но при этом, обладавшего настолько стройным станом, который подобает иметь, например, лишь мужчине-фотомодели или танцору балета. Или рок-звезде: вспомните хотя бы Дэвида Боуи или Мика Джаггера. Такие артисты, словно гибкие соломинки,  пролезут в любую дырку, или, как в данном случае, – в трубу.
Здесь нужно признаться, что сравнение с музыкантами было сделано не случайно. Наш дружище Бон при жизни был, так сказать, - певцом и даже являлся солистом самой популярной австралийской рок-группы, пока, после одного триумфального концерта в 1980-м году, он не уснул в автомобиле, напившись до чёртиков. Там он и предпочёл завершить тот день и ту жизнь, как обычно - максимально эпатажным способом, а именно - захлебнувшись собственными рвотными массами.
Как бы то ни было, земные дни обоих наших героев давно миновали. Сами они во многом остались похожими на прежних себя, сохранив в общих чертах свои лица и тела, за исключением некоторых своеобразных нюансов (например, рога у Бона были ярко красного цвета, и Сергей подозревал, что он их подкрашивает специальным лаком для ороговевших частей тела). Так же у них сохранились былые привычки, характер, манеры, походки и голоса. Иногда они могли видеть сны из прошлой жизни, свою молодость, своих бывших друзей и семьи. Но, всё же, теперь их занимали совершенно иные дела и заботы, новая реальность (которую мы с вами никак не назвали бы реальной), внесла дополнения в их мировоззрение, скорректировала  метафизические, политические и прочие взгляды, породила неожиданные мнения и суждения, сформировала у них свои точки по таким вопросам, о которых раньше и спьяну подумать было бы невозможно. Взять, к примеру, личное отношение к такой неотъемлемой  части тела, как хвост. Что касается Бона, то его аккуратное и ухоженное заднее достоинство, просунутое через специальное отверстие в туго обтягивающих поджарые ягодицы джинсах, было всегда игриво выставлено напоказ. Сергей же, напротив, эту деталь организма считал достаточно интимной, и, как любой интеллигентный гражданин, носил её под брюками.
К слову сказать, совсем недавно он стал замечать непривычные ощущения в том месте, куда обычно крепятся хвосты: сначала всё чесалось вокруг, затем, вроде как онемело, а сейчас и вовсе, у него было такое чувство, словно он, извините за выражение, в