Мой дом - Луганщина

хорошо. Свои проблемы я и сам могу уладить, сейчас не о них.
Вовка вопросительно посмотрел на Митьку, не понимая, что происходит.
– Ты знаешь, мне всегда не нравилась наша неожиданно объявившаяся тетя…
– Опять ты за свое! Мить, я же не заставляю тебя с ней общаться. По началу, мне действительно хотелось, чтобы вы поладили, а теперь мне уже все равно. На сильно мил не будешь. Но чтобы ты там о ней не думал, я с ней все равно буду поддерживать связь…
– Да, я помню, у тебя с ней родство душ, – перебил Вовку брат. Митька продолжал еще что-то бубнить себе под нос, в поисках чего-то. Но, даже если бы Вовка вслушивался в его невнятную речь, он бы ничего не понял. В растерянности и не без любопытства Вовка следил за братом глазами до тех пор, пока тот восторженно не воскликнул «Нашел!».
– Что там?
– Помнишь, твоя любимая тетя рассказывала тебе о нашем герое-деде…
– Как я мог такое забыть?
– Так вот, - начал Митька, - я нашел те самые медали, о которых она говорила. У меня уже давно возникли некоторые подозрения на ее счет. И вот она возможность все прояснить раз и навсегда. Если я окажусь неправ, я извинюсь перед вами обоими.
– Что же ты конкретно хочешь сделать?
– А вот что. Ты же сейчас ей письмо писал? Так?
– Так.
– Вот. И напиши в своем письме, что нашлись, мол, те самые дедовы награды, о которых она рассказывала тебе.
Вовка обескуражено посмотрел на братца и одобрительно кивнул. Митька улыбнулся и направился к выходу, оставляя брата наедине со своими мыслями. И тот так увлекся ими, что даже не заметил озабоченного и отчаявшегося лица старшего брата. Митька шел бастовать вместе со своими товарищами по работе. Для него уже стало делом обычным, что зарплата его была маленькой, что уровень жизни оставлял желать лучшего, что росли цены и заработанных им денег едва хватало на жизнь. Но в этом месяце денег не дали совсем. Живи Митька один или имей Вовка свой стабильный заработок, не было бы нужды идти на забастовку…
Всю дорогу шел парнишка поникший, низко опустив голову, но при этом абсолютно не смотря под ноги. Мысли его путались: то он думал о предстоящей забастовке и чего добьются ею шахтеры (если добьются чего-нибудь), то в его мыслях всплывали воспоминания о Софье Константиновне и об услышанном накануне ее отъезда разговоре. Митька не говорил об  этом с братом, а может, и надо было.
«Ну, ничего, скоро он сам узнает, что она на самом деле за человек, - думал Митя, подходя к уже собравшейся толпе бастующих, - недолго осталось этой дамочке тебя за нос водить».
Что же до Вовки, он сделал все, как велел брат и пошел к молдаванину. Тот его уже ждал, но вот только обрадовать его было нечем. Работы было мало, и молдаванин собирался уезжать с Луганщины на заработки. Один знакомый предложил ему работу в Крыму, и молдаванин, недолго думая, согласился.
– Здравствуй, Володя, - улыбнулся доброй отцовской улыбкой молдаванин.
– Добрый день! – радостно кивнул в ответ Вовка. - Ну что, имеется ли для меня какая работка?
– Вот об этом, Вова, я хотел с тобой поговорить, - нахмурил свои густые и широкие брови старик-сосед. Видишь ли, какое дело, есть у меня один товарищ. Он сам не местный, из Крыма. Тут он по делам был, бабка у него померла. Ну, в общем, предложил он мне работу, только не тут, а в Крыму. Я сам старый уже, мне помощники нужны. Ты, значит, Вов, подумай, и мне завтра скажи, сможешь ли со мной поехать. Только, смотри, сказать, уже завтра нужно. Если не сможешь – ничего, только тебе самому уже тут справляться придется.
– Надо же, это замечательная новость! – воскликнул, было, Вовка, но тут подумал о брате и о том, что с ним будет. Но, с другой стороны, останься он с Митькой, пользы от него будет мало без молдаванина. - Я поговорю с братом и тогда…
– Конечно-конечно, я тебя понимаю, поэтому и даю тебе время. Немного, правда, но больше не могу. Не в моей власти.
Вернувшись домой, Вовка сразу рассказал брату о разговоре с молдаванином и о его предложении.
– А чего, езжай – улыбнулся брат, опустив глаза, полные грусти и печали.
– Что-то произошло, Мить? Расскажи мне! Я ведь твой брат. Помнишь, в детстве мы пообещали никогда ничего не скрывать друг от друга.
Митька покачал головой и глубоко вздохнул. В эту самую секунду он вспомнил злосчастный разговор Софьи Константиновны с незнакомым Мите мужчиной.
– Так значит, вы обещаете мне эту сумму за груду «железяк», что остались от моего отца?
– Вы не очень-то уважительно отзываетесь о наградах. Эти «железяки», как Вы говорите, достались Вашему отцу за храбрость, отвагу, они добывались кровью. Но право, это не мое дело. В любом случае, я рад, что смогу получить эту бесценную реликвию…
Вспоминая тот момент, парнишка мысленно произнес:
«Что ж ты, тетя Соня, закончилось твое благородство? Знаешь ли ты вообще, что это такое, если не в состоянии достойно сохранить память своего отца, если не можешь доставшееся тебе сокровище оценить по достоинству, если способна осквернить подобным поступком вечные и бессмертные ценности, в которых не утихли еще звуки прошлого, которые еще хранят тепло бесстрашного сердца своего родителя? Как могла покуситься ты на святейшую вещь, которая даже тебе не принадлежит?»
Митьке, конечно, очень хотелось высказать все это Софье Константиновне, но в тот момент ему было противно говорить с человеком, для которого светлая память близкого человека – пустой звук.
Конечно, Чернышев-старший не мог не рассказать об этом разговоре брату. Тем более сейчас, тем более теперь, когда он, может быть, никогда его больше не увидит. Сам не понимая как и для чего, он признался, что после забастовки его уволили с работы.
– Митя, Митенька, что ж ты молчал. Поговорим с молдаванином, уверен, он и тебя возьмет с собой. Поедем с нами! Поедем, Мить!
– Прости, Вов, я не могу. Слишком дорого для меня то, что ты заставляешь меня оставить. Мой дом – Луганщина! А из дому нельзя уйти…
КОНЕЦ