Страна трудного счастья

                                                                                                                                                                         Памяти Олега Хандуся
                                                                                     
 В один из прекрасных дней этого жаркого лета я отложил в сторону надоевшую книжку из серии «Пламенные революционеры секса» рассказывавшую о поучительном занозистом пути боевой хохочущей саламандры сексомагии – Эдди Лимоноffе и вышел на улицу с желанием наконец-то устроится на работу.
 Стенд службы трудоустройства висел на углу улицы имени Радио Люксембург. Я подошёл к нему и внимательно проглядел все объявления. Некоторые, правда, прочитать не удалось, вывешены они были давно, и со временем бумага покоробилась; объявления свернулись в кокон – тугой и бледный; ну, а на остальных было: спичечная фабрика приглашала девушек работать спичкоукладчицами, макаронной фабрике требовались фасовщицы, организации «Бочкотара» был срочно нужен укупорщик вручную.
 Туда я и поехал. А чтобы не скучать в дороге, купил в газетном киоске «Красную звезду». Пока ехал автобус до нужной остановки – я просмотрел газету. Много места в ней занимала статья, критиковавшая недостаточную разработку военно-патриотической темы в школьном букваре: « О ракетах стратегического назначения в букваре ничего не говорится, - возмущался автор, - а ведь это главная ударная сила нашей Армии!».
 Организация «Бочкотара» находилась на окраине города, сразу за полуразрушенным бывшим женским монастырём – теперешним складом горюче-смазочных материалов. Я шёл мимо старых, уходивших в землю домов; шёл, посматривая по сторонам, замечая то тут, то там – пристроенную разными способами бочкотару – ящики из-под марокканских апельсинов уложенные заботливой и аккуратной рукой; из бочкотары были дворовые столы и двери на сортирах, скамеечки для посиделок и собачьи  будки; по всему было видно: с бочкотарой работали настоящие мастера. Я шёл поучиться у них мастерству укупорки и складирования, шёл посмотреть на их не заемный, никем не пережёванный опыт жизни, познать всю натурфилософию их недвусмысленного существования в среде профвзносов и плодово-ягодных бутылок.  Я надеялся разобраться легко и правильно.

    Старорежимной напряжённой кирпичной кладки здание с узкими стрельчатыми окнами – бывшая частная балетная школа, где в далёком критическом прошлом – большие залы, блестящие глубокие зеркала. С приходом новых  энергетически пропитанных времён всё было перестроено в отдельные нумера, новых акробаток стали звать – мадам, пока  внезапно не высохли и обмелели зеркала. Тогда нумера превратили в кабинеты, в них повесили один и тот же портрет. Надолго здесь поселилась организация ничего не хотевшая иметь общего с недавним прошлым, кроме, понятно, здания.
  Я поднимался по чисто выметённой лестнице с продавленными как старый диван ступеньками, хранившими в своей памяти эхо множества шагов: помнили они упругие пуанты балерин? Сбитые каблуки чёрных лодочек мадам-с? Лакированные туфли всяких прощелыг и перерожденцев? Растоптанные казённые сапоги курьеров? Шаркающие подошвы несправедливо обиженных?.. Может, и помнили, но это была немногословная память…
 Среднего роста лысоватый человек с набухшим дремотным лицом встретил меня в отделе кадров. Я сказал ему всё, что хотел и, ожидая ответа, оглядел стены кабинета. На них висели графики грузооборота и перевозок, разные инструкции в чёрных рамках, огнетушитель, плакат, клеймивший многожёнство и репродукция картины «Всюду жизнь».
  - Ну что, - сказал начальник отдела кадров, глядя на меня, - давайте ваши бумаги, люди нам нужны.
    Я не знал что делать, документов-то с собой не было.
     - Смелее, - сказал начальник, - смелее, что там у вас в руке, давайте сюда!
И я протянул ему газету.
     - Та-аа-к, - довольно сказал он, - что тут… Ага, «звёздочка»! Хорошо, хорошо, - приговаривал он, разворачивая и переворачивая газету.
     - Я, признаться, тоже люблю «звёздочку», хочу вот статью им послать, на днях написал… Тема нужная, социально острая: «Необходимость войск ситуационного контроля для улучшения управления центральным округом». Да, знаю, что интересно, но немного ещё нужно поработать…
       Я рискнул его перебить:
     - Кстати, о моей работе…
     - Да, - кивнул он, - пойдёшь в цех, спустишься в подвал, там – Укупорка на Крайний Север. Туда и требовался человек. Ну, а на месте тебе всё покажут. Возьми газету.
 Спустившись на первый этаж, я через внутреннюю дверь попал на территорию организации. Начиналась сразу за дверью и уходила в горизонт широкая бесконечная аллея передовиков производства. На аллее не было ни души. Жёлтый сухой песок скрипел под ногами, кусты шиповника, ровные и подстриженные в начале, через несколько метров поднялись, разбросали ветки в стороны, росли дико и нетронуто. Песок постепенно терял желтизну, становился серым, нога тонула в нём по щиколотку. Через шаг я погрузился в него по колено. Здесь он был свинцово серым и неприятно попахивал. Я вытащил ногу, но другая поехала вниз, я не удержался и упал, правая рука ушла в песок по локоть, пальцы наткнулись на что-то. Я выдернул находку – это была пустая бутылка из-под вина «Анапа Рислинг». Я повертел её, поскрёб ногтем бледную поеденную временем этикетку: древний исчезнувший сорт! Прощальный привет с пирушки отцов, с чем сравнить тебя нам, несолоно хлебавшим…
 Я забросил бутылку в кусты и пошёл дальше, приспосабливаясь к песку и напевая слышанную когда-то песенку: «Споём дружней, о счастье наших дней!», - и с этой песенкой шёл и шёл по аллее, пока не споткнулся.
Чертыхнувшись, присел, разгрёб руками песок: я споткнулся о рельс притопленный в песке, ржавый и мёртвый.
 Я поднял глаза и увидел далеко стоящий эшелон, почти на линии горизонта. От сильного напряжения в глазах пропала чёткость, но я видел, что словно бы порывы шквалистого ветра раскатывали в разные стороны вагоны – один за другим, и через минуту всё было кончено: очистилась до голубизны безоблачного неба перспектива, и только одна тёмная точка тревожила зрачок – она надвигалась, наливаясь силой и быстро увеличиваясь в размерах – катящийся по рельсам вагон стремительно сближался со мной.
 Я отпрыгнул в сторону от предполагаемой колеи и вовремя: он ходко прошёл мимо угрюмый и наглухо закрытый. Я проводил его взглядом и всё же не уловил мига, когда он сошёл с рельсов. Облако песочной пыли закрыло его, заглушило скрежет стали колёс о песок.
 Когда же оно улеглось, скособоченный вагон давно и плотно стоял в песке. И я лишь скользнул взглядом по надписи мелом на его боку: « Fiambres».* Я потерял к нему интерес. Меня манила очищенная перспектива и стук молотков, хлёсткий и злой. Стук был внутри открывшейся перспективы, в центре её виднелось здание из плит, около которого громоздились готовые к отправке контейнеры.
 Не успел я осмотреться, как из цеха выбежали три мужика в одинаковых  бледно-синих рабочих комбинезонах c выцветшим набитым большими буквами  трафаретом «Hudsucker Ind.» и громко матерясь, засуетились, тщетно стараясь поднять жестяный ящик с надписью «Шурави марг».**
   - Эй, давай помогай, чего стоишь! – вдруг заорал мне один из мужиков.
 Но едва я взялся за ящик, они, как по команде, бросили его, закурили сигареты и, встав в кружок, начали обсуждение какой-то телесерии. С телесерии они перешли на баб. Один похвалился несомненным достоинством новой подруги, показывая размеры её жопы тем способом, каким  обыкновенно рыбаки показывают размеры пойманной рыбы; другой говорил о непреходящей ценности шаров вживлённых ему в армии; третий обновил эту тему историей про соседа недавно вернувшегося с глухой сибирской зоны и из баловства приживившего там себе мышиные ушки на «это дело», сейчас, мол, все бляди города пишутся к нему в очередь, уши эти, к тому же, ещё и шевелятся там… Мужики засмеялись, а я, оставив неподъёмный ящик в покое, прошёл в цех.
  Цех был заставлен пустыми контейнерами, бочкотара валялась под ногами, а то, что ранее казалось стуком молотков, на деле было стуком костяшек домино. Играла вся бригада: одни наблюдали за игрой, другие, те, что на кону – бросали хвастливые фразы: «Не с кем сыграть, нет в цеху игроков!», но как только они проигрывали, так сразу начинали укоризненно пенять друг другу: «Как же ты не дал конца? – А ты зачем четыре пусто поставил? Поторопился ты четыре пусто поставить!..». Играли они, конечно, виртуозно, за много ходов вперёд просчитывая варианты, выбирая оглушительный верняк и кончали с тремя на руках, кладя фишку к фишке так, как каменщик кладет, притирая кирпич к кирпичу.
 - У тебя, что ли, «Прима Ностальгия»? – неожиданно обратился ко мне один из игроков.
    Я покачал головой:
- Не курю, - и спросил его: - Как пройти на Укупорку?
- Это по лестнице вниз, в подвал, - сказал он, катая пальцами сигарету, протянутую ему соседом, и закричал, вникая снова в игру: « Голым, голым кончай!».
 В углу цеха, рядом с бумажными мешками набитыми мусором, был вход в подвал: в бетонном полу зиял провал с торчащей арматурой и круто уходящей в темноту сомнительной лестницей.
 Я начал спускаться, лестница расслабленно заскрипела, от громкого хохота я вздрогнул, нога промахнулась мимо перекладины (« голым, голым кончил!»), и я чуть не слетел вниз, но удержался и продолжил осторожный спуск.
Тусклая лампочка горела перед дверью с надписью: « Укупорка на Крайний Север». Я облегчённо вздохнул и открыл дверь.
 Огромный плохо освещённый подвал напоминал вздувшуюся от ботулизма банку; сквозь него, по центру, тянулась провисшая широкая лента конвейера, она тихонько волоклась куда-то в темноту. Тёплая большая капля  воды упала мне на лицо. Я посмотрел вверх: где-то там проходили еле видимые огромные проржавевшие трубы. Единственная яркая лампочка горела над столом, за которым играла бригада укупорщиков. Несколько человек шумели на весь подвал; стук костяшек домино и громкий разговор подвели меня к столу.
« Что же ты, махновец, невкипишь, пусто четыре поставил! – сокрушался один из игроков, - что же ты наделал! Как теперь рыбу делать?!».
 Cпорили за столом и на более отвлечённые от игры темы. Так молодой укупорщик горячо убеждал своего старого и седого товарища в том, что некая Люська-контролёрша – целка. Старый был настроен более скептично и недоверчиво качал головой, толкуя про какое-то ведро пролетающее где-то со свистом.
 Я представился мужику с повязкой на левой руке  - «Бригадир». Он сдержанно кивнул и после нескольких минут сосредоточенной игры сказал, что если есть вопросы, я могу ему их задать.
- Откуда берётся груз для укупорки? – спросил я бригадира, подсчитывавшего очки у партнёров.
- У нас он уже на ленте, а кто его ставит… Да брось ты! – закричал он. – У вас двадцать семь, чё ты дупль-то прячешь?! У нас двадцать три… Да зачем тебе это знать, лишнее это, присаживайся, отдыхай пока.
 Я присел на деревянную скамейку, достал из кармана газету купленную утром. Сидевший рядом пожилой укупорщик покосился и сказал:
- У меня тоже есть газета.
Он вынул откуда-то из-за пазухи свою газету и, читая, громко выражал одобрение написанному:
- А вот, мужики, статья «Торговцы кровью», а вот, - «Планы мировой войны», да, сильно нынче