Как я хлебное место профукал

И как затем переживал...
      ... и как радовался впоследствии …
              ... а лишь затем крепко задумался.
                     Словом,
                        про падение рубля, нравов и морального облика.


Я шагал по красной ковровой дорожке под барабанный бой. Не спешите меня поздравлять. Я шёл не за орденом из рук президента и даже не за почётной грамотой. По идее, я давно заслужил какую-нибудь награду, это оно конечно. Вот хотя бы за вклад в развитие студенческого рока. Ну или ещё в какое-нибудь развитие. Да мало ли причин! Но ситуацию с вручением награды безнадёжно портило одно немаловажное обстоятельство: не было в нашей стране пока никакого президента. А к дорогому Леониду Ильичу я бы и сам не подошёл. Чтоб он меня поцеловал?! Бр-р-р… Хотя... Нет, что это я, в самом деле! Ильича-то мы уже к тому времени проводили. Ну да хрен редьки не слаще - Кучер тоже тот ещё старый хрыч!
И это даже не в Кремле было. И не в колонном зале Дома Союзов. По длинной красной дорожке я приближался к сцене местного Дворца Культуры в посёлке Горбунки. Сначала стремительно. Но, чем ближе я подходил, тем больше замедлялся мой шаг и всё шире открывался рот.
В зале не было ни души. А стоящим на сцене было явно не до меня. Подозреваю, что все они, до единого, были озабоченны тем же, что и я сам: как бы их челюсти от удивления и восторга не вывалились на пол. Немногочисленные зрители окружили барабанную установку и зачарованно внимали. А сидящий на высокой трёхногой табуретке посреди этого ударного разнообразия маленький большегубый человечек творил чудеса. Такое я раньше только на концертах заезжих звёзд видел. Когда музыканты со сцены ненадолго отлучаются чайку хлебнуть за кулисами. Или не чайку. Или надолго. По всякому случается. Но, так или иначе, барабанщик остаётся на сцене один на один с залом. И священнодействует. Не знаю, как у кого, а у меня в такие мгновения мурашки по коже. И не останавливаются. И ещё сильнее прыгают, когда остальная банда, по очереди, глотнув чайку, подключается. Такой кач! Когда будете своей рок-группой руководить, обязательно такой приём используйте. Верно говорю. Это работает. Только барабанщик нужен экстра-класса. Совсем как этот сейчас, на сцене, среди окаменевшей в экстазе редкой, но пёстрой публики.
- Во даёт, да?! - обернулся на меня другой маленький человечек, едва я вскарабкался на сцену и осторожно, чтоб не вспугнуть чудо, приблизился. - Ты на прослушивание?
- Ага.
- Привет. Я Паша. Это я давал объявление. Сейчас, погоди, у местных репетиция закончится и мы начнём.
 Паша Пауков. Непризнанный гений рок-клуба. Всегда выступал сольно, а тут вдруг группу решил создать. И не просто группу. Группа должна непременно победить на ближайшем рок-фестивале. И для победы нужно всего ничего - десять композиций. А фестиваль, если кто не понял, через месяц. Идиот! Блаженный! Авантюрист, мать его! Но это я всё позже узнал, когда меня уже приняли. Пока же Паша сказал лишь то что сказал:
- Кочумай пока, за местными наше время начнётся.
- У-у-у-у, - пропело разочарование в моей гулкой после вчерашнего башке.
- Уху-ху-у-у - эхом отозвалась обида. Вот всегда так. Всё лучшее кому-то другому. Может, мне к местным попроситься? С таким барабанщиком я бы так сыграл! А потом, глядишь, к себе бы его переманил. Моя собственная группа находилась пока в „творческом отпуске“. Тому было много причин и самая безобидная из них - грядущая вскорости очередная сессия. Не буду особо распространяться, скажу лишь, что сам я лично никаких творческих пауз не хотел. Пришёл в рок-клуб. Там на столе всегда лежит большая амбарная замусоленная книга. Спрос и предложение. Другой рекламы мы не знали, вот и листали эти засаленные музыкальными пальчиками странички. На авось, как говорится... Кстати, журнальчик этот, сохранись он у кого-то, принёс бы его нынешнему хозяину немалые барыши на каком-нибудь аукционе. Я ведь там и Цоя автографы видел, и Шевчука, и ещё много кого ныне знаменитого.
Ну да бог с ней, с коммерцией. Я Пашино объявление увидел, позвонил, и пришёл. Почти как Македонский. Нет, почему почти! Я ещё и победил! Правда, ненадолго. Ладно, ладно, по порядку...
Урррья-а-а-а! Барабанщик-то НАШ оказался. Сашка. Это он местным только мастер-класс показывал. Ну, взаправду, мастер! Я до этого думал, что исключительно мы, музыканты, по нотам. А они, ударники, так, от балды лупасят. Ни черта подобного! Мне Сашка потом рассказал. Оказывается, и у них по науке: тут двойки по томам разложи, здесь парадидл присовокупи. А самый страшный зверь - даблдрэгг! Я так и не понял, что это такое. А мы-то в школьном когда-то ансамбле - смех один! Тут, говорили, ритмуху на хэте держи, а тута вот - „переход“. И всё! Вся наука. Но я опять вперёд забегаю. Видите, никудышный из меня рассказчик.
В общем, как узнал я, что Сашка - наш, так обрадовался, так обрадовался, вы не представляете! И так сыграл! Ох, как я им сыграл на радостях! Не знаю, понравилось им, не понравилось. Но меня взяли.  На прослушивание из гитаристов больше никто не пришёл, вот и меня взяли. Сказали - да, круто. И мы начали. Нам ведь через месяц на рок-фестивале диплом получать, вы же слышали.
За клавишами у нас не кто-нибудь - выпускник консерватории. Я не запомнил имени, но его анекдоты на музыкально-консерваторские темы до сих пор в моей памяти, в разделе „самое любимое“. Он, оказывается, руководит теми самыми местными, что до нас ковырялись. И именно ему и его с Пашей знакомству мы и обязаны роскошным залом Горбунковского ДК.
Дворец, надо вам сказать, легендарный. И знаменит он вовсе не своими размерами. Хотя, действительно, с чего бы в захолустном областном посёлке - битый час на электричке! - этакая громадина, достойная мегаполиса. Нет, я не напрасно назвал его легендарным. У него есть своя легенда. Опять же, если верить Паше. Говорят, именно на этой самой сцене нынешняя „ до сих пор примадонна“, а в то время всего лишь звезда, бросила в пространство гневную историческую фразу:
- Да пусть вам за триста рублей Валька Толкунова поёт! Тьфу!
Потом, действительно, плюнула, хлопнула дверью и растворилась в том же самом пространстве, слившись с ночной мглой своей чёрной „Волгой“.
Врут, наверное. Откуда тут двери, на сцене? Одни кулисы и занавес. Не кулисой же она хлопала! Вот про триста целковых - да, охотно верю. А вы думаете, в то время левых концертов не давали? Я вас умоляю!..
 Клавишник наш, надо признать, самым мудрым оказался. Первым свалил, мы ещё и за вторую композицию как следует не взялись. Так Паше и сказал, как Вицин в известном кино: Вы даёте нереальные планы! Он не послал Пашу, как некоторые. Он интеллигентный человек с высшим музыкальным образованием. Он даже матерные слова произносит с особым благоговением. Он их смакует, любуется ими и вставляет лишь в самых драматичных местах своей речи. Что вы! Он популярно объяснил, что невозможно создать „с нуля“ часовую программу, имея в наличии лишь десяток мелодий с аккордами и соответствующие им, пусть и не плохие, рифмы его гражданской подруги Танюшки. Не за полгода - за месяц! Где там за месяц - через месяц мы уже на пьедестал почёта выходим, шеи под медали должны подставлять. Меньше! Вот если к следующему фестивалю - он, да, готов работать, потому что материал, мол, толковый.
Так мы лишились клавишника и основного, не побоюсь этого признания, аранжировщика. А заодно и легендарного зала с халявной аппаратурой.
А затем уже выгнали меня.
Нет, ребята, вы не поняли. Я не забастовал, не заартачился, не сослался на сессию и нехватку времени. Я согласился работать днями и ночами на чьей-то квартире, буквально на голой коленке. Хрен с ней, с аппаратурой - на фестивале, Паша сказал, выдадут казённую. Но к Паше вернулся „блудный сын“. Его друг, гитарист, с которым они начинали. Я стал не нужен. Расстроился ли я? Да, наверное, да... Но только не из-за потерянных лавров. Отнюдь. Даже я, авантюрист вроде Паши, понимал, что лавры эти более чем призрачные. Но, согласитесь, обидно, когда тебя так выкидывают из-за чьего-нибудь протеже. Обидно.
Третьим сбежал Сашка. Маг и кудесник. Мой кумир до сих пор. Ушёл примерно с той же формулировкой, что и наш пианист. С той лишь разницей, что Сашка роду-племени простого, консерваториев не кончал, а потому никакого пиетета к матерным словам не испытывал. Он легко с ними обращался. Вот как вы с зубной щёткой, по-свойски.
Тут, собственно, и начинается наша история...
Как начинается? А ты нам полчаса втирал - это разве не история? Хы-ы… Вы что, подумали разве, мой рассказ о музыке? Мне жаль вас, ребята.. Он о жизни. Ну и что, что „жизнь“ в моём рассказе короче, чем „музыка“? Разве такого на свете не бывает? Ладно, так и быть, добавлю пару слов о музыке. Паша таки выступил на том фестивале... Один. Как обычно…

 Санька... Санёк. Сашка! Барабанщик от бога и кто-то там чуть не международного класса по прыжкам в воду. Ловелас и раздолбай, каких поискать. Циник, похабник и пройдоха. Мой злой гений. Мефистофель наших дней. Оказалось, мы жили по соседству, в двух кварталах, а встретились аж за тридевять земель. Вот как бывает. Куда он пропал, засранец? Мне иногда его так не хватает!
Он был старше. Ненамного, но всё же. В юности каждый лишний год воспринимается как пропасть. Впрочем, мне не впервой дружить со старшими - с ними подчас гораздо интереснее. За что он меня, сосунка, терпел, не знаю. Говорил, что почувствовал во мне родственную душу, когда я, вдохновлённый его же форшлагами и синкопами, самозабвенно исполнял блюз на горбунковской сцене.
 Он не походил на нашу обычную дворовую шпану, но в то же время и оплотом добродетели язык мой не повернулся бы его назвать никогда. Наоборот, при общении с Сашкой слово „добродетель“ приходило на ум в самую последнюю очередь. В самую. Знал ли хоть что-то о добродетели сам Сашка, никому не ведомо. Он не говорил.
Да, так всё и было: он меня терпел, а я за ним таскался. Была в нём какая-то харизма, притягивающая как магнит. Не помню, кто произнёс те великие слова, но если автор в течение недели не объявится - так и знайте, я припишу их себе. Смысл примерно таков: добродетель, как и красота, наскучивает в три дня. Это многое объясняет в нашей жизни. Например, почему красавицы зачастую одиноки. Или, наоборот, с ними рядом одни чмошники и подонки. Сашкина харизма тоже не блистала умом, честью и совестью. Вы что, не понимаете? У меня просто не было никаких шансов!      
В первый раз он напоил меня до полусмерти тут же, в Горбунках, едва закончилась ночная репетиция. Закуску, как ненужный атавизм, он отверг сразу, у прилавка - денег мало. Бог мой, что я говорю - мы даже деньгами на обратный билет пожертвовали! Точнее, денег как раз и было, что на обратный билет да какой-нибудь завалящий „пирожок с котятами“ на вокзале после бессонной и голодной творческой ночи. Херня какая: что мы, от контролёров никогда не бегали?! Короче, всё вложили в „дело“.
Раньше я думал, что застолье - это ритуал. Для разговоров „за жисть“ и весёлой компании. Даже если „застолье“ , как у нас, пацанов, часто бывало - в парадняке, на крыше или в вонючем сыром подвале. А ещё оно прибавляет куража и храбрости в плане съёма. Кого-кого! Тёлок, конечно. Любви все возрасты покорны - слыхали? А нам, молодым - сам бог велел. Самый