было не найти, уж слишком красивой и привлекающей взгляд была моя гитара, взгляд деловитого и домовитого работника культуры, который, конечно, не смог пройти мимо такой вещи.
Так вот, о ружье, что то я увлёкся и ушёл от основной темы, ты уж прости меня, мой читатель. Как я уже говорил, последние года два я его чистил. Я разбирал его до мельчайших деталей. Чистил каждую деталь отдельно, а потом и собранное ружьё. Сначала протирал специальным ружейным маслом. Потом тёр ветошью, стволы чистил шомполом, потом опять же ветошью. После вытирал насухо, уже чистой тряпочкой. Да что лукавить, мне нравился этот процесс. Мне нравилось то чувство, которое возникало во время чистки и сборки ружья, впоследствии превратившееся в любовь к оружию. Познанные в то время принципы устройства оружия, и сейчас живы во мне, и мне не составляет труда с первого раза разобрать и собрать оружие любой сложности и конструкции. Мне нравилось осознавать, что вот я, разобрал и собрал ружьё, и оно будет стрелять и всё в этом ружьё мною почищено и поставлено на своё место, и не вывалится в самый ненужный момент и не подведёт стрелка . Но... Время шло, а до пострелять было так же далеко, как и в первый раз, когда я попросил стрельнуть разок. Раньше, да в принципе и сейчас тоже, над нашим селом летало очень много орлов. Это были в большинстве своём грифы и орланы. И мы с братьями часто сидя во дворе, в тени старой груши, мечтали о том, как одним выстрелом мы собьём эту птицу, и даже две, чтобы всем хватило перьев для украшения индейского костюма. Гойко Митич всё ещё скакал по прериям и говорил бледнолицым : Чингачгук не любит повторять..
В один прекрасный год, организация, где работал мой отец, решила обзавестись подсобным хозяйством, а именно пасекой. Не знаю, с чего это пошло и как вообще до этого додумались, но дело было сделано, и улья стройными рядами выстроились во дворе организации. Теми же, неведомыми мне путями, пасечником был нанят или приглашён, уж не знаю как правильно, мой дядя. Не знаю, хороший он был пасечник или плохой, но пасека всё время ездила по всей республике, то на акацию, то на подсолнечник, а больше её вывозили в горы, для сбора горного мёда. Пчёлы кочевали, сезон заканчивался ,а зимой вся пасека оставалась в селе, для зимовки .Не могу сказать, много мёда эти пчёлы давали или мало, и давали ли они вообще что либо, но до сих пор, уже превратившись в легенду, ходит у нас история, про то, как однажды на отчётном собрании той организации, вызвали для отчёта и дядю, чтобы он рассказал, как идут дела, и вообще, где собственно мёд? А то пчёлы вроде есть, всё лето пасека на разъездах, и неплохо было бы вообще-то, хотя бы по маленькой баночке мёда, в виде дивидендов, для членов организации. На что дядя встал и ответил: "Товарищи. В виду того, что ,все пчёлы, собиравшие мёд в этом году, оказались самцами, мёда не будет!"... Собственно говоря, на этом история с подсобным хозяйством, насколько я помню и кончилась, и вся пасека подверглась приватизации...
Ну а пока, до того знаменательного собрания ещё было время, и в первый же год, когда пасека была в горах, я напросился к дяде на пасеку. Типа там помочь в чём надо, да и вообще, ружьё там почистить ,ну и мало ли ....
Пасека стояла в очень живописном месте, таком пейзажном даже что ли. Прямо под горой, в густых буковых и грабовых лесах обнажалась поляна. Не маленькая, но и не такая большая, чтоб назвать её лугом. От горы пасеку отделяло ущелье, на дне которой клокотал, бурлил и шумел Акташ, неся свои воды с хребтов Салатау, в объятия Сулака и далее до Каспия. Эта река, сама по себе бурная, она прямо под пасекой попадала в теснину, и оттого, шум производимый ею увеличивался в разы. Плюс ко всему ,всё это буйство, отражалось эхом от каменных стен ущелья. По утрам из ущелья поднимался туман, и расползался среди деревьев, пробираясь к ульям и к нашему фанерному домику. Деревья плотной стеной окружали нас и скрывали петлявшую среди стволов дорогу. Неумолчный гвалт различных птиц иногда даже заглушал шум реки, особенно взбалмошно они начинали кричать, если наша собачка для каких-то своих целей углублялась в лес. Цветы, напоённые утренними горными росами, и согретые горячим горным солнцем соперничали между собой в разнообразии цвета , форм и запахов, это была красота , простая и честная красота, которую нам дарила природа. Это невозможно описать, ещё не придумали таких красок и слов, чтобы человек мог представить себе даже малую толику этого цветочного собрания.
Надо сказать ,что я только впоследствии начал догадываться, что дислокация пасеки была выбрана дядей не случайно. Неподалёку располагалось село, в котором жили дядины друзья. Их было много, все они были добродушные и гостеприимные люди, умевшие и любившие отдыхать. Особенно хорошо они разбирались в тонкостях отдыха на природе, т.е., они любили долговременные посиделки на фоне нетронутой флоры ,сопровождавшиеся обильным возлиянием горячительных и прохладительных напитков, поеданием огромного количества мяса и в жареном и в варёном виде. В фольге, на углях, в золе. В общем , это были этакие горские гурманы. Дядя, как ценитель настоящей мужской дружбы, старался ни в чём им не уступать. Ни в гостеприимстве, ни в хлебосольстве, ну и разумеется, ни в застольной стойкости. Так вот, один раз, это мужское братство, после посиделки на пасеке, решили, что им просто необходимо, прямо сейчас же отправиться на ловлю форели. После короткого и шумного обсуждения, идея была одобрена, и быстро собравшись, дядя ушёл вместе с ними, вверх по течению реки в обход горы. Я был оставлен за старшего. Со мной остались напутствие дядино и его друзей, а также, то самое ружьё, собачка, старый кинжал, двадцать два улья, полных злобными и занятыми пчёлами, две буханки хлеба ну и собственно продукты питания, как то, макароны, сахар, рис, картошка и тому подобное. Я, конечно же, не думал, что останусь в одиночестве на двое суток, я был уверен, что вечером, ну или ночью, все придут обратно. Но.... Этого не произошло. И как я уже сказал выше, я остался один, на двое суток.
Разумеется, мне приходилось оставаться в одиночестве .Но, то было дома. Я был в окружении соседей, среди жилья, у меня было электричество, телевизор и все остальные блага цивилизации, а тут... В горах. Один. Девятилетний мальчик. Не скажу, чтобы я испугался до смерти. Страх конечно был. Но, как часто бывает, человек в момент испуга или страха, неосознанно поступает так, как потом, при проверке, и надо было, оказывается, поступить. С приближением ночи, я сделал запас дров у двери нашего домика. Кстати, у нас был разборный домик из фанерных щитов, который один взрослый человек мог собрать за полчаса. И получался довольно уютный и достаточно вместительный домик. Так вот, сложив кучу дров ,я при наступлении темноты зажёг костёр прямо напротив двери. К дверям я привязал собаку. В руках у меня был кинжал, а прямо за дверью, в доступности протяжённой руки, стояло ОНО! Заряжённое, готовое к бою ружьё, с вертикальными стволами. Таким образом, я прежде всего укрепив себя психологически, сел на порог, и не давая угаснуть костру ,просидел почти до самого утра. Утешением мне служил маленький радиоприёмник, который я, в целях экономии дефицитных батареек, настроил на минимальный уровень громкости, и слушал, прижав к уху. Радио "Маяк" в то время была единственной станцией, доступной для уверенного приёма, и песня "Снова замерло всё до рассвета», звучавшая тогда и сейчас уносит меня в те ночи, когда я впервые остался наедине с природой...
Просидев, таким образом, почти до рассвета я закрылся изнутри и заснул. Проведя так же и вторую ночь, утром я, услышав голоса, проснулся. То был дядя, который прощался со своими компаньонами. Безусловно, он увидел моё состояние, и чувствовал за собой некоторую вину, но он повёл себя так, что я воспринял всё произошедшее, так, как вообще-то и надо было бы воспринять это, будь я взрослым мужчиной. То есть, он как будто без слов сказал мне, что я молодец конечно, а впрочем, что мол тут такого особенного? Подумаешь, на пару дней в горы ушёл, но ведь ты то, не мальчишка, а мужчина! Но всё было забыто, когда он вытащил из корзины форель!!! Это были крупные рыбины, с пятнами и точками на серебристой спине, ещё вяло трепыхавшиеся. Конечно, я был голоден, так как практически не ел эти два дня, за исключением мёда, чая с хлебом и нескольких картофелин, которые я испёк в углях. Он быстро выпотрошил их, уложил на дно кастрюли, нарубил сверху лук и зелень, и разложил порезанные надвое мелкие картофелины. Когда через 10 минут пошёл запах от всего этого, я уже захлёбывался слюнями, и видит бог, вкуснее того блюда, я, испробовавший немало деликатесов с того времени, во всяческих кафе и ресторанах, больше не ел и не встречал. Вот и сейчас, пишу, и вкус того далёкого, забытого детства опять на кончике языка..
НО... Но всё самое главное ещё предстояло мне пережить. Поспав после завтрака пару часов, дядя разбудил и меня и сказал: - Пошли. Надень сапоги, там сыро на реке, ноги промочишь. В руках у него было ружье, а на поясе патронташ. Я, конечно, начал догадываться, но боялся спугнуть, сглазить свои надежды. Я забрал свой ножик, быстро обул сапоги и побежал за дядей, который уже свернул на тропу, ведущую к реке. Спускались мы минут двадцать. Осклизлые мокрые камни мешали спуску, тропинка была довольно крутой. Но, цепляясь за корни деревьев, за траву, мы, наконец, спустились и вышли на русло реки. Полноводная во время дождя, сейчас река немного уменьшилась, и обнажила наполовину своё русло, устланное гладкими булыжниками. Шум стоял неимоверный, благодаря эху, гулявшему по каменному мешку, со стенами из гранита. Мы не могли слышать друг друга, и приходилось кричать, нагнувшись к уху собеседника. Я скорее догадался, чем расслышал, как дядя спросил: "Хочешь пострелять?" И в этот момент я, столько мечтавший о выстреле, о том, как я возьму это ружьё, прицелюсь и выстрелю, неоднократно делавший это с незаряжённым ружьём и представлявший этот процесс до мельчайших деталей, вплоть до щелчка курка и удара в плечо прикладом, не знаю почему, помотал отрицательно головой. Не знаю….То ли река задавила меня и мою волю своим шумом, то ли я просто испугался, а может я застеснялся? Бог знает....Но мой дядя был великий человек, он увидел моё состояние, улыбнулся про себя, вытащил из патронташа два патрона, и сломив ружьё пополам зарядил его. Подошёл ко мне, указал на большой камень, на противоположной стене ущелья, через реку.
-Видишь камень? Целься в него и стреляй. Прижми приклад крепко к плечу и упрись ногами хорошенько.
-Хорошо.
С теорией стрельбы я был знаком хорошо.. Встав в позу, упёршись ногами, я крепко прижал приклад в плечу, прицелился и .... от волненья, я, вместо того, чтобы дёрнуть за оба курка поочерёдно, один за другим, нажал на оба одновременно, и, от отдачи, шлёпнулся на задницу. Но этого я не понял. Зато, как в замедленном кино, я видел другое. Грохот от выстрела, помноженный на сто и усиленный шумом воды и эхом. Белый дым, как от выстрела корабельной пушки. Какие-то клочья, непонятно чего, вылетевшие из стволов и полетевшие в небо. Шум, грохот, вспышка, дым, мельканье. Мне показалось, что я, нажав на
