Тебя услышали, доволен ты теперь?!

Леонардо , словно смотря куда то в неизвестность, сквозь стены здания, мыслями был с ней, его новой картиной, которую он уже почти закончил. Это был портрет Моны Лизы, жены Франческо Джокондо, флорентийского магната. Вот уже почти четыре года мастер работал над полотном. Портрет был практически закончен. Оставалось лишь довести до конца фон, который он писал техникой сфумато, которая давала возможность оживлять пейзажи , и  тонко передавать игру чувств на лицах. Но именно лицо этой молодой и красивой женщины волновало больше всего мастера. Нет, оно было прекрасно, но как раз  это и было слишком просто и обыденно, чтобы он, великий Леонардо, написал этот портрет. И хоть портрет был заказан и практически завершён, мастер готов был начать всё с начала , потому что чувствовал приближение чего то необъяснимого, того что должно было перевернуть всю его жизнь и творчество…
-Вам плохо, мастер? Услышал он знакомый голос и обернулся.В метре от него стоял Джакомо,его верный слуга и друг.
- Вам плохо, мастер? – повторил Джакомо . Леонардо посмотрел на слугу. С него вполне можно было писать библейского персонажа. Высокий, с хорошей фигурой и красивым лицом. Голубые глаза и длинные светлые волосы. Всё в Джакомо нравилось Леонардо. И когда мастер садился в своё любимое кресло у камина, блаженно вытянув ноги к огню, его голова откидывалась немного назад, а глаза закрывались, все знали, Леонардо нельзя мешать, он слушает самого себя! И даже папа не решался потревожить его в эти минуты, а иногда и часы… Лишь одному Джакомо разрешалось входить в комнату. И подойдя к креслу, на котором полулежал мастер, Джакомо опускался на колени у его ног, и клал свою голову на колени мастера. Холодные пальцы Леонардо касались мягких волос слуги и медленно , и нежно пробегали по ним слегка подрагивая…
- Это ты, мой Джакомо?! – Ответил мастер. – Подойди ко мне. Взгляни, что видишь ты вон там, где зеркала?
- Там?! Там ничего, мой господин! А что я должен был увидеть?
-Ну как же? А разве свет, нам солнцем данный, тот что лучом проник сквозь ставни окон, и отразившись в зеркалах, застыл в одном из них звезды сияньем?! Да нет, взгляни, взгляни же лучше, иль ты смеёшься надо мною, мой верный и любимый друг Джакомо?!
- Открыв глаза, смотрю, пытаясь видеть, но богом я клянусь, что ни чего не вижу здесь, мой господин! А может, ужинать пойдём, уже и стол накрыт. Я и пришёл, чтоб вас позвать идти откушать. А то ведь на голодный- то желудок привидеться вам может не такое!
- Ты всё о теле, а надобно и о душе подумать тоже, хотя, наверное, ты в чём то прав. Ну что ж, идём, Джакомо. И хочется мне верить, что хоть с ужином ты угодишь…
Леонардо уже повернулся уходить, как в мастерской раздался странный шум, похожий на треск, затем яркая вспышка, осветившая даже коридор, где стояли Леонардо и Джакомо, который испуганно прижавшись к стене, быстро крестился, повторяя какую- то молитву. Леонардо подошёл к двери и медленно приоткрыл её… Из стоящих у стены зеркал в разные стороны вырывались похожие на молнии языки. Они, переливаясь разными цветами, словно щупальцами прикасались то к полу, то к предметам, находящимся рядом с ними. В комнате пахло как то странно, словно что то в ней жгли, хотя огня не было. И тут раздался страшный грохот и из одного зеркала вылетел, упав прямо на пол, человек! Леонардо испуганно отшатнулся и зажмурил глаза. Когда он их открыл, через несколько секунд, в мастерской уже было тихо. Лишь некое подобие дыма стелилось по полу. Когда же он рассеялся, Леонардо увидел того самого человека, что вылетел из зеркала. Он сидел на полу и, ничего непонимающим взглядом, осматривал комнату. И тут они посмотрели друг на друга. У незнакомца было странное лицо. Вернее не столько само лицо, как глаза и улыбка. Именно улыбка! Такая необъяснимая и манящая к себе своей необъяснимостью. « Вот! Вот что мне нужно! Спасибо, господи, что разрешил мои сомнения, мои терзания! Теперь я знаю ответ, и ответ предо мной ! « – подумал Леонардо, и улыбка появилась на его лице.
- Кто ты? – Тихо спросил мастер.
- Я –а-а Г-р-и-ш-е-н-ь-к-а! – Ответил гость, улыбнувшись и немного растягивая слова.
- Тебя сюда послало проведенье, в награду за труды мои, и за терпенье . Почётным гостем быть моим, прошу тебя . Согласен ли, скажи, я жду ответа?
- Да, я согласен, тем более что и мне не менее почётно быть с тобой, великий мастер, Леонардо!
- Ты говоришь, произнося слова нормально, хотя ещё минутой раньше говорил ты по- другому?! Так в чём ты истинный, а что мне было как ошибка, когда не в силах ни глаз, ни ухо различить того нюанса, той тончайшей нити, что отделяет правду ото лжи?!
- Не мучь себя, терзая разум, душу, ведь вечность этой темы, как и самой природы человека безгранична. И где начало, там и есть конец, который согласуется с началом! И в вашем веке, так же, как в моём, толпой гонимы те, что не похожи на остальных хоть чем- то. Ну а если ты говоришь, иль мыслишь по-иному, тогда и вовсе будешь ты гоним толпой, которой запах крови куда милее запахов, что дарит нам  природа, иль красок, что ложатся на душу холста.
-Твои слова какбуд- то из уст выходят, но моих! Ведь мысли эти и мою терзают душу. Глупцы, что думают наивно, мол отделим здоровых от больных и пусть они, больные, коль им даруют жизнь, нас неустанно восхваляют за то, что соизволили им жизни сохранить, забыв однако, что сие лишь в Бога власти! Приди ж в мои объятья, Григориан! Теперь я точно знаю что изменить мне следует в моём портрете Моны Лизы! Я на её лицо твои глаза и рот , мой друг, Григориан, движеньем кисти лёгким, едва касаясь наложу. И ту твою улыбку, которой встретил ты меня в момент знакомства нашего сегодня. И пусть терзаются потомки в догадках разрывая мысли, о чём твоя улыбка, милый друг! Но не найти ответа им в веках, такое будет людям наказанье за их надменность и жестокость, и не желание понять другого, другим же будут и осмеяны они! Не будем медлить, поспешим начать, я весь дрожу от предвкушенья работы над картиной. А голову её накрою траурной вуалью, чтобы являлась она им напоминаньем, о том что всё проходит в этом мире. И красоту сменяет маска грусти, которая приходит к нам со старостью, неся с собой и внешность старика. На заднем плане я пущу дорогу, ведущую от женщины, и в бесконечность, чтоб олицетворяла собой жизнь, от времени рожденья и до смерти! И будет сей портрет посланием моим к потомкам…

                                                    Глава 8



Бертран Марти, зябко поёжившись, закутался в накинутую на плечи мантию. Епископ протянул ноги к камину. Языки пламени, словно желая прикоснуться к ним, колыхнулись в его сторону. Бертран Марти, один из епископов еретиков, напряжённо думал. Монсегюр, вот уже одиннадцать месяцев был осаждён войсками, по личному настоянию королевы Франции Бланки Кастильской . Экспедиционные войска, окружив замок не торопились атаковать. Они решили взять, что называется на измор, лишь изредка предпринимая вялые попытки штурма. Бертран Марти понимал, что участь Монсегюра и братьев катаров предрешена. Но не это его беспокоило. Сохранить, спасти реликвии, вот главная задача и смысл всего дела, того, ради чего они жили и несли людям слово господнее, то, ради чего умереть счастье и великая честь…» Но кому доверить тайну эту? Кто скорее вырвет свой язык и сердце, чем слово хоть одно произнесёт в ответ врагам на их вопрос?! « - эти мысли пронзали голову епископа, словно разрывая её надвое. Вдруг в дверь постучали, и та со скрипом приоткрылась.
-К вам просятся войти два рыцаря, мой монсеньер, Николя дэ Бурже и Анатоль дэ Сановьи! – услышал он голос слуги, и не поворачиваясь тихо сказал – Да!
В комнату вошли двое. Они остановились в метре от кресла епископа , склонив головы . « О, Господи! Благодарю тебя что сам ты выбрал, меня избавив от сего решенья! « - подумал Бертран Марти  и облегчённо вздохнул.
-Монсегюр падёт! Но вам доверено спасти реликвию, что братство ценит выше всех сокровищ мира, дороже жизней наших, но ради тех, кто будет после нас. Пусть так же как и мы, они стремятся, отдавая жизни, отчистить этот мир от зла! И в этом им поможет сам Грааль, давая силу , мужество и знанья. Но главное, что даст Грааль потомкам – бессмертие, но только одному!
- Но если так, к чему же ожиданье? Не лучше ль взять вам, да и испить?! Ведь нет достойней вас, о монсеньёр!
- Нет, я останусь здесь, чтоб с братьями испить из чаши , что ведёт от жизни к смерти, и вместе с ними перейти на берег тот. Чтоб терпеливо ждать мне часа возвращенья, пусть в облике ином, но с тем же сердцем, мыслями , душой! Ну а пока мы здесь, и враг за стенами так жаждет нашей крови, исполним то, что предначертано судьбой, вам уходить, а мне остаться! Возьми ларец, Анатоль дэ Сановьи.
Один из рыцарей подошёл к епископу и принял из его рук небольшой ларец…
Перед самым рождеством 1243 года из осаждённого замка Монсегюр, под покровом ночи, вышли двое. Величественный, словно выполненный из огромного камня корабль, с низкой квадратной башней на одном конце, и тупым носом, напоминающим форштевень корабля на другом. Из стены, по потаённому лазу, а затем по узкой тропинке шли они до того места, где она обрывалась. И только отвесная, почти пятисот метровая скала. А там внизу свобода и жизнь, дарованная судьбой и епископом . Нужно сделать последний шаг, последнее усилие. Но именно он то и самый трудный, этот последний шаг…
- Слушай, мне даже не верится, что нам удалось от туда выбраться?! А главное, что Грааль у нас! Теперь можно и домой сматываться! – подбрасывая ветки в костёр, радостно сказал я.
- О чём ты? – Переспросил Толик, посмотрев на меня серьёзно.
- Ты чё, Толян?! Опять меня решил разыграть? Я что то не понимаю?
- Это я тебя что то не понимаю?! Мы должны спрятать ларец в графтстве Фуа, в секретном гроте, указав точное место на карте!
- Что с тобой, дружище? Какое графство, какой грот? Мы для чего сюда прошли сквозь двери во времени? Да чего тут говорить?! – Крикнул я, и схватил ларец.
- Поставь его на место, или я буду вынужден забрать твою жизнь! – тихо сказал Толик.
- Убить? Меня убить?! Ну, спасибо, вот это друг, нечего сказать! Ради какой то ерунды готов лучшего друга прикончить! Да на, подавись ты своей шкатулкой! – и я отшвырнул от себя ларец, который, стукнувшись о землю, раскрылся, и из него выкатился небольшой металлический стакан. Толик прыгнув на траву, схватил его обеими руками. И тут я, совершенно не желая того, тоже прыгнул, пытаясь вырвать из рук Толика священный Грааль. Мы сцепились, словно два взбешенных кота, катаясь по траве в борьбе за кубок. В какой то момент Толик оттолкнул меня, и моя рука оказалась у кинжала, весящего на поясе. Разум покинул меня и я, выхватив кинжал, ударил им прямо в сердце друга. Толик вскрикнул и, ослабив хватку, изогнулся всем телом на земле. А я , трясясь от страха и напряжения, смотрел на умирающего Толика, который, сжимая в правой руке кубок, левую тянул ко мне… Наполнив Грааль из ручья , я медленно поднёс его к губам. Сделав глоток, я закрыл глаза, слушая свои ощущения. « Вот она, вечная жизнь!» - пронеслось у меня в голове, и тут же она стала наполняться какими то странными звуками, напоминающими шум роя пчёл, и я потерял сознание…  


                                                           ЭПИЛОГ  




Сквозь звуки