Внутри рассвета

Много лет прошло с тех пор, когда я впервые попал на Ивановские обрывы.
Помню, меня удивило, что сюда приезжали одни и те же рыбаки, причем не все ловили рыбу, иные просто сидели по берегам на травяных полянах, о чем-то разговаривали, бесцельно и бездельно бродили среди подлеска,- такое поведение не свойственно рыбакам, большинство из них все же добытчики, к созерцательности не очень-то склонные. Между тем раз за разом я наблюдал именно такую картину: сидят дядьки у костров часами, словно завороженные… Словом, какая-то магия была у этих мест.
Околдовали они и меня.
Зачастил я сюда.
… Тихо шуршали шины по мягкой земляной дороге, вьющейся среди полей с ровными рядками изумрудных озимых. Из предутренних сумерек свет фар изредка выхватывал неподвижные желто-коричневые столбики сусликов, торчавших по обочинам. Тонко и сладковато пахло пылью.
Машина остановилась недалеко от крутого спуска в просторную долину. Брат включил дальний свет – невдалеке появились очертания десятка старых домов, беспорядочно разбросанных по низине. Там и сям пепельно светились тропинки, по одной деловито спешила собака по своим собачьим делам. Я уже знал, что многие дома давно осиротели, заброшены, заколочены, зарастают вездесущей крапивой и татарником. На иных и крыши просели, обнажив стропила, похожие в сумраке на ребра неведомых чудовищ. Повсюду буйно цвела сирень, словно желая своей дикой красотой сокрыть убогость брошенного жилья. Покосившиеся, поваленные заборы открывали надворные постройки, тоже шаткие, словно притулившиеся друг к другу, чтобы окончательно не упасть и не рассыпаться. Журавль колодца сиротливо торчал на обочине, ведро на серебрящейся цепи поблескивало – значит, есть в деревеньке люди, и жизнь теплится.
Я открыл окно в машине, потоком ворвался аромат сирени и земли,- видимо, тут недавно узкой полосой прошел дождик. Кругом запустение, необжитость, но земля все так же призывно пахнет, словно зовет к себе живых. Меня всю жизнь восхищает запах сырой земли.
Мы медленно спустились вниз. Лучи фар выхватили из слабеющей тьмы избу: В окошке мелькнул и тут же исчез багровый огонек лампадки в красном углу. Сердцу стало тепло: еще одно подтверждение, что жизнь не окончательно покинула эту деревеньку.
Сразу за околицей открылась река. Запахло водой и речными травами, дымом костров. Галечная коса реки. Невдалеке по сторонам долину обрамляют темные стены,- это и есть Ивановские обрывы. Видимо, поэтому возникает ощущение замкнутого, но уютного пространства.
Странное, слегка тревожное, но и восторженное чувство охватывает человека, когда он оказывается в теснине предутренней полутьмы. Помигивают последние высокие звезды, холодные волны речного ветра скользят по телу, хочется вдыхать и вдыхать тонкие ароматы воды, трав, тумана. Человек, маленькая пылинка природы, из праха пришедший и в прах возвращающийся. В такие моменты чувствуешь невыразимую горечь неизбежности расставания со всей простой прелестью окружающей природы. Протестует ум человеческий, но душа радуется отпущенному присутствию в этом утреннем мире. И полнится душа благодарностью к природе и скромным, но драгоценным дарам ее.
Я сидел на сырой траве, стараясь уследить каждое колебание камыша, осоки, таяния остаточных клочков тумана, всматривался в открывающуюся гладь реки, по которой смутными подвижными дорожками легли отблески костров, надеясь увидеть прогон щуки или жереха. Чуть доносился говор рыбаков, позвякивали их котелки и кружки. Разговорился и картавый перекат. Бух, бух, бух! – рыбаки начали бросать в воду шары прикормки.
– Вон, мужики уже вовсю…. – проговорил брат недовольно. – А мы все чего-то смотрим и смотрим. Что тут смотреть?
– Природу, – вздохнул я, и обвел рукой окоём, словно был хозяином его.
– А чего ее смотреть-то? – повертев башкой, пробурчал брат. – Чудной ты стал, Мишаня. Природа она и есть природа. Никуда не денется. А утро пройдет.
… И то, правда, брательник. И утро пройдет, и мы пройдем, а природа останется.
Сумерки превращали прибрежные кусты в пришедших на водопой горбатых животных. Недалеко длинный остров, поросший осокорями – они тоже превратились в рать грозных великанов, стерегущих воду. По мелководью с беспорядочными всплесками, хлопая пастью, наконец-то пронеслась неловкая щука, преследуя верховую рыбку. А я все сидел на земле, над рекой и внутри рассвета.
Оповестил в деревне о себе первый петух. Тут же началась их перекличка. Слабенько проблеяли овцы, мыкнула корова, - наверное, пастух идет по деревне, собирает стадо.
Из-под обрыва вылетела стая ласточек – береговушек и понеслась над рекой, некоторые задевали воду, оставляя на ней тонкие штришки, усы.
А я сидел и осматривал окрестности – в рассвете все меняется на глазах. Счастливо успокаивалась душа, – все суетное, насущное забылось и отлетело. И я стал частью утра.
Вот, наверное, в чем разгадка любимых моих обрывов, - вот в чем магическая привлекательность этого места и причина моей любви к нему: именно тут мне удается достичь блаженной гармонии между мной, сирым и смертным и бессмертной красотой природы. Природа, конечно, везде по-разному прекрасна, но у человека, кажется мне, всегда есть именно то «окно», то любимое место, река, опушка, долина, где он лучше всего ощущает ее: вспомните свои самые длительные путешествия: и перед внутренним взором предстанет какой-то конкретный уголок, где все предметы – растения, камни, ручей и облако над ним сложились в единственную незабвенную гармоничную композицию. Это и есть твое окно в природу, человек суетный.