списывали на боевые действия.
Оставалось еще минут пять. Я начал проверять и готовить ПК, но Матвеев сказал, что его лучше оставить. Автомат, после пулемета казался ненадежным.
Рябинин с офицерами пыхтел над картой, выверяя маршрут. Наконец, все уточнили, оглядели друг друга, несколько раз подпрыгнули, чтобы ничего не звенело при ходьбе, еще раз проверили оружие и присели на дорожку.
- Да, и еще, - заговорил майор, - я метров через пятьсот своих ребят оставил. Смотрите
не перестреляйте друг друга. Пароль “восемь”.
Матвеев проводил до калитки:
- Ну, ни пуха!
- К черту, - Рябинин махнул рукой на прощание.
На улице было темно, холодно и сыро. Мы пошли вниз по дороге. Напряжение и страх внутри растут с каждым шагом с геометрической прогрессией. Рубашка насквозь промокла. Явственно ощущаю, как капли пота сбегают по животу и спине и впитываются в ткань, где ремень перетягивает талию. Вязаная черная шапка то и дело сползает на глаза по мокрому лбу. Автомат снят с предохранителя, палец на курке. Каждые пару минут останавливаемся, хотя за раз проходим не более полусотни метров. Стараемся ступать бесшумно, иногда на носках. Дорожки, прилегающие к домам, усыпаны битым стеклом и кусками штукатурки. При каждом неосторожном движении все это громко хрустит под ногами, гулко отдаваясь в тишине пустых улиц на десятки метров. Иногда взлетают ракеты: почти дневной свет замирает на несколько секунд, освещая все вокруг. Тени домов, деревьев удлиняются, ползут по земле, достигая неимоверных размеров, затем неожиданно исчезают и опять наступает темнота. В такие моменты мы замедляемся или останавливаемся совсем, опускаемся на землю, сливаясь с тенями от заборов и домов, ожидая наступления темноты. Потом встаем и идем дальше, обходя завалы и стараясь не шуметь.
Впереди Роман с “ночником”, после него Федосей с неизменной саперной сумкой, набитой взрывчаткой. В середине Рябинин, за ним Чика с автоматом в руках и огнеметом за спиной. Замыкаю я.
Рябинин периодически останавливается, освещает карту маленьким фонариком, который дает минимальное количество света. Чика и Федосей подходят к нему вплотную, загораживая спинами даже малейшие проблески света, и в то же время напряженно оглядывают все вокруг. Роман и я опускаемся на колено с двух сторон от них и, держа автоматы перед собой, осматриваем дорогу и окружающие нас дома.
Опять поднимаемся и идем. Прошло уже, наверное, с полчаса. Мы же преодолели не более километра. С каждой минутой, с каждым шагом страх все больше пропадал. Уже минут через десять-пятнадцать после выхода боязнь наткнуться на духов почти полностью исчезла. Остались лишь напряжение от ощущения пугающей неизвестности и смутное чувство нереальности происходящего – все словно бы напоминало бессмысленную и бесцельную игру, которую необходимо доиграть до конца.
Мы остановились в тени забора. За ним горел огромный двухэтажный дом. Неожиданно с той стороны, откуда мы пришли донеслись еле слышные щелчки затворов. Я тихо свистнул. Рябинин и ребята повернулись ко мне. Я показал пальцем на затвор и махнул в сторону происхождения звуков. Все мгновенно присели и стали напряженно прислушиваться, вглядываясь в темноту. Головой ручаюсь, у всех в эту минуту родилась одна и та же мысль: “Пиздец, влипли”. Возможно, с небольшими вариациями. По правде говоря, я и сам не был полностью уверен были ли это щелчки затворов или звуки горящих досок и лопающегося от жара шифера. Но лучше было лишний раз подстраховаться, чем получить пулю в спину.
Так, без движения и в полном молчании, мы просидели минуты три. Тишина. Поднялись и пошли дальше.
Большой дом. Фигурные решетки на окнах. Пустые глазницы окон, нет даже рам, лишь слабый ветерок надувает легкие светлые занавески. И опять пугающая тишина и все более увеличивающееся равнодушие к своей судьбе, к своему будущему.
Следующий дом. Даже не дом, а лишь три обгоревших стены. На месте четвертой воронка от снаряда. Крыши нет. Остатки от нее огромным завалом лежат между стен.
На перекрестке мы останавливаемся и сверяем маршрут. Еще одна улица, заваленная обломками домов и заборов…
Огромный пустой город, захлебнувшийся в войне. Иногда на заборах, калитках или стенах встречаются надписи мелом или углем: “Здесь живут люди”. Всегда одно и то же без изменений. Но сейчас едва ли в половине домов с надписями остались люди.
Еще раз осматриваемся и опять под прикрытием заборов и стен скользим вперед. И снова остановка, и опять физически ощутимая тишина. Но теперь уже не пугающая. Нервы устают от напряжения и дают сбой. На смену напряжению приходят спокойствие и уверенность в себе. А с ними приходит злость. На себя, на духов, на собственные страх и неуверенность, на бессмысленную и отупляющую войну. От злости скрипят зубы, и вдвойне обостряется внимание.
Еще сто метров вперед. Перед нами трехэтажный дом. Без окон, дверей и половины крыши, наполовину черный от гари и пепла. Один за другим перебегаем улицу и с оружием наизготовку входим внутрь. Лестницы наверх нет. Поднимаем головы вверх: звездное небо. Части полов второго и третьего этажей каким-то чудом держатся между стенами. Еще раз сверяем маршрут и выходим на улицу.
Каждое здание на пути хранит отпечаток войны. Целыми у нас называются дома с дверьми и крышей. И каждый из них может укрывать духов и с ними нашу смерть.
Проходим еще метров двести вперед. Улица разбивается на четыре небольших переулка. Опять остановка. Рябинин разворачивает карту. По его лицу видно, что где-то здесь и есть наша конечная цель. Он сворачивает карту и удовлетворенно кивает самому себе. Потом встает и всматривается в ржавую облезлую табличку на стене с указанием улицы и номера дома. Еще раз кивает головой и показывает, чтобы отходили. Мы молча перестаиваемся. Опять Роман впереди, за ним Федосей, Рябинин, Чика и я.
Назад идем чуть быстрее. С тех пор, как вышли, прошло уже полтора часа. У трехэтажного обгоревшего дома опять останавливаемся. Рядом с домом темный переулок. Все с сомнением ожидают что придумает Рябинин. Тот стоит в нерешительности, но приказ был, как видно, обследовать и это место. Рябинин встречается глазами с Чикой, секунды две они смотрят друг на друга безотрывно. Наконец, Чика кивает и, как всегда, весело улыбается:
- Я посмотрю.
Мы прижимаемся к забору. Чика беззвучно скользит в темноту. Смутно виден его силуэт метрах в пятидесяти впереди. Через три-четыре минуты возвращается назад. Идет посередине переулка, даже не укрываясь. Знает, что бесполезно. Все равно, как на ладони – достанут.
Война вырабатывает азарт и безразличие. Чем больше гибнет вокруг людей, тем легче и спокойнее воспринимается мысль о собственной смерти.
Чика подходит ближе и улыбается:
- Нет никого, чисто.
Мы улыбаемся в ответ. Чувствуется, что Чика уже давно устал бояться и живет только настоящей минутой. Весь вид его говорит: “Вот, мол, опять остался жив”. И от его улыбки всем становится веселей и спокойней.
Возвращаемся. Поворот направо. Остановка. Поднимаемся и опять идем. Вот уже позади дом из трех стен, дом с резными решетками на окнах. Настроение поднимается. Тишина с мелкими ночными звуками действует расслабляюще. Проходим горящий дом. Только сейчас я задумываюсь, почему не слышно ни одного звука: в частном секторе нет ни одной собаки. Не слышно даже рычания. Духи стреляли собак, чтобы те не выдавали их лаем, наши – по той же причине. Если их и осталось хоть немного, то, наверняка забились куда-нибудь очень далеко. Тоже своеобразный иммунитет против войны.
Останавливаемся там, где я услышал щелчки затворов. До своих – метров пятьсот. Глупо было бы не вернуться…
Ждем очень долго. Глаза устают всматриваться в темноту. Проходим еще метров сто. Переулок упирается в дом. Вместо окон – аккуратно уложенные стопки кирпичей. Растекаемся по обеим сторонам улицы. Если здесь и есть духи, то это их последнее возможное убежище на пути, дальше – наши. Время тянется мучительно долго. Не слышно ни шороха. Встаем и сворачиваем в переулок. Роман первый. Идет боком, быстро, но бесшумно. Приклад автомата уперт в живот. Дуло перескакивает от одного окна к другому, по мере движения мимо немых стен. Проскакивает. Садится на корточки и направляет автомат на забаррикадированные оконные проемы.
Теперь Федосей. Леха движется еще быстрее Романа. За ним двигается Рябинин. Я вжался в стену. Ремень автомата перекинут через плечо, палец ощущает холодный курок. В левой руке зажата граната. Федосей устраивается в метре от Романа в той же позе. Теперь очередь Чики. Но не успевает Рябинин дойти до Федосея и Романа, как раздается резкий хриплый голос: “Стой! Три!” Как удар по оголенным нервам. Чика отскакивает назад. Рябинин от неожиданности поскальзывается и падает на задницу.
Полсекунды, секунда… Тишина. Лоб покрывается испариной. Предательски обжигающие капли пота катятся по спине и бокам. Еще секунда. Невозмутимо спокойный голос Лехи Федосеева отвечает: “Пять”. Напряжение мгновенно отпускает. Плечи и руки расслабляются.
- Вы откуда? – тот же голос.
И опять отвечает Федосей. Равнодушным донельзя голосом. То ли самообладание такое, то ли ему действительно наплевать на все. Он спрашивает, в свою очередь, у невидимого собеседника откуда они сами.
- Рязанский полк.
Рябинин медленно поднялся. Видно было, что он до сих пор с трудом верил, что все обошлось. Я засунул мокрую от пота гранату в карман и вытер руку о штанину. “Вот черт”, - в голове застыла одна фраза, ни к чему не лепившаяся. Самопроизвольно родившись, она уже несколько секунд висела во внутренней пустоте. Я поглубже вздохнул и быстро зашагал за удаляющейся группой.
Минут через десять вошли во двор “нашего дома”.
Грек, сидевший возле калитки, радостно вскочил и быстро заговорил с жутким акцентом, постоянно вставляя греческие слова взамен забытых русских. Подбежал ко мне, что-то говоря. Я не слушал. Вымученно улыбнулся, облегченно махнул ему рукой и пошел внутрь. Все пришедшие окружили кастрюлю, доверху засыпанную черно-красными мерцающими углями и, молча, снимали бронежилеты и бушлаты. Я стянул бушлат. Китель и рубашка под ним были насквозь мокрыми. Быстро стащил и их, скомкал и бросил в дальний угол комнаты.
На столе стояли две открытые, наполовину пустые бутылки водки. Кто наливал водку в стаканы, кто прикладывался к горлышку. Я налил полстакана, залпом выпил и полез в шкаф искать свежую рубашку. После долгих поисков нашел подходящий размер, надел на голое тело и подошел к костру погреться.
В комнате уже было человек десять. Все возбужденно гудели. Лишь Чика и Федосей сидели откинувшись на стульях и молча, блаженно улыбались. Роман сразу же ушел спать в другую комнату. Рябинин пошел докладывать о результатах разведки. Офицеры что-то обсуждали и поминутно оглядывались на дверь, ожидая Рябинина. Спустя несколько минут тот вошел пошатываясь, видно, уже “принял на грудь” у начальника разведки.
Матвеев спросил первым:
- Что теперь? – имея в виду новое задание.
- Пока отдыхаем.
Они уселись за стол. Все наперебой стали спрашивать Рябинина как сходили. Тот отвечал, все больше и больше оживляясь. Я согрелся у костра, разделся и залез под
