1.24. Касьян Камаринский vs Микола Підгорний, или Баллада о комсомольском значке

       
                     

Касьян Камаринский vs Микола Підгорний, или Баллада о комсомольском значке

                                                             (Московские хроники)
                                 
                                                               
                                                                        ***
  - Где же ваш комсомольский значок?! - всплеснула руками кокетливая бабуся.
  Спросила и струсила, что породила шероховатость в церемонии. Она играла на сцене Дездемону, после прозябала диктором, храня образ невинно задушенной. Продолжая эпизод, трепетно глянула на товарку в дамской паре, скроенной в спецателье по стилю великой эпохи, когда обладательница пандана ходила в помощницах наркома. 30 лет она ждала его возвращения, руководя корректурой.
  Номенклатурная Пенелопа, стреляя указующим перстом, продекламировала: «Считать ношение значка почётной обязанностью каждого комсомольца». Сделала паузу и напомнила: «…постановил съезд ВЛКСМ». Вновь ткнула пальцем в Камаринского: «Так, где же ваш значок?»
  Дездемона, склонная покаяться в позорных адюльтерах, ибо Шекспир не знал всей правды, заворожённо внимала театру одной Пенелопы.
  В те годы последней инстанцией на занудном пути в КПСС была идеологическая комиссия. Её сбивали из пенсионеров и непреложно звали «старыми большевиками». Особой иронии не было - действительно, немолодые и почти большевики. Ведь состояли в рядах, когда название партии заканчивалось маленьким «б». Сталину это надоело, и он сложил аббревиатуру из глухих согласных. Дамы в комиссии водились разные, а все кавалеры - в пиджаках с колодками. Они сами построили в своих душах коммунизм и по сторонам особо не смотрели.
  Камаринский, по-советски цинично политизированный, не воспринимал ритуал всерьёз, а тут афронт.
  - На другом пиджаке, - нашёлся.
  - Был один костюм, так значков не забывали, - поглупели хором.
  - Тогда мы всё же зададим вопрос, и очень-очень сложный, - завелась Пенелопа.
  - Вот именно, - подыграла Дездемона, ещё на что-то надеясь.
  - Назовите высший орган государственной власти СССР? - торжественно изрекла Пенелопа, а Дездемона глянула на испытуемого с тоской.
  Камаринский опешил, но смирил мимику: «Верховный Совет».
  - Правильно, - заверещала Дездемона, наивно полагая, что её промашка заглажена.
  - А когда он не заседает, тогда? - наступала Пенелопа.
  - Президиум Верховного Совета.
  - Правильно, - у Дездемоны выступили слёзы счастья.
  - А теперь самый сложный вопрос, - хищно сощурилась Пенелопа. - Кто является Председателем Президиума Верховного Совета СССР?
  От уважения к сану она привстала.
  Балдея от слабоумия экзамена, Камаринский пожал плечами и бросил с ухмылкой: «Да, вроде бы, Подгорный».
  - Конечно, конечно же, Николай Викторович Подгорный! - торжественно провозгласили большевички.
  - Но вы как-то неуверенно ответили, - поморщилась Пенелопа. - И не «вроде бы», а яв-ля-ет-ся, - сыграла интонациями.
  Направляясь к служебным кабинетам, так как вердикт идеологи должны были вынести через полчаса, Камаринский вспомнил «Марксизм и вопросы языкознания». Сталин рассматривал язык как средство допроса. Анализируя русскую фразу «мать спрашивает дочь», вождь подметил, что грамматически непонятно, кто кого спрашивает. Размышления привели его к выводу: не суть важно кто и кого, важно - о чём. А выяснить это - работа не учёных, а иных мастаков.
  «Нагорел им второсортный фрукт из «украинской» мафии, правящей страной с 53-го года, чепуховый и меж советских вождей, - недоумевал Камаринский. - Про Подгорного анекдотов-то нет. Одна байка, что после зарубежных вояжей звонит в редакции, безнадёжно требует назвать его в отчётах «Президентом СССР».
  Коллеги бдели у телетайпов. Те отбивали «Информационное сообщение», как требовала тогдашняя официальная феня, об очередном Пленуме ЦК. Перед заключительными словами, «завершил свою работу», которые дикторы выговаривали с особым чувством, стояло предложение, имеющее смысл: «Пленум вывел тов. Подгорного Н.В. из состава Политбюро ЦК КПСС».
  Камаринский ведал, что между ним и телетайпом есть взаимосвязь, но чтоб столь оперативно!
  Председатель комиссии и Пенелопа перехватили его в коридоре.
  - Неловко получилось, - сожалел предводитель старых большевиков.
  - Вы-то, конечно, уже знали, но не имели права сказать до официального оповещения, - гордилась Камаринским Пенелопа. - А вышло, что вас провоцировали, - покаялась за всех. - Мы убрали этот вопрос из протокола, не возражаете?
  Камаринский милостиво согласился.
  Потом рассказали, что на пленуме тоже было забавно.
  - Поступило предложение: «Вывести товарища Подгорного…», - произнёс Суслов, когда повестка была исчерпана.
  - Мне в зал сесть? - выкрикнул отодвинутый.
  - Мы ещё не проголосовали, - резонно остановили протестанта.
  «Вступил в партию, прощай молодость», - подумал с хандрой Камаринский, чьё естество, естественно, бунтовало. В этой среде внедрение в ряды руководящей и направляющей силы было сродни медицинской процедуре, морочной, но необходимой, или даже физиологическому акту. Гомосексуальные фигуры были ещё не очень в ходу, но уже бросали, что по службе такого-то «поимели». На особую карьеру Камаринский не рассчитывал, но расти в зарплате надо.
  Мизансцена с партийными Дездемоной и Пенелопой привёла в восторг рекомендателей.
  Старший приятель, корыстный и брутальный Трудоголик, резво накатал бумагу, заявив, что непорядок, когда анкеты перехватывают юркие тарахтелки и всякие трахтенберги. Не шибко начитанный коллега был вольнодумцем от сохи, что нравилось Камаринскому.
 Второй также заслужил право рекомендовать. «Врать надо на опережение и с запасом», - приговаривал. Пробыв два года разжалованным за аморалку и горячий язык, смог приподняться до заведующего отделом. У него в кабинете распили обязательную бутылку.
 Однако победа над старболами вкупе с Подгорным требовала большего. В спецбуфет они были не вхожи, поднялись на верхотуру. Чем выше этаж, тем крепче спиртное в барах. На 12-ом наливали коньяк. Компания разрослась в пути.
   - «Вывести из состава», несомненно, звучит, - рассуждал приблудный диктор, - Но сочнее, когда после некролога идёт медицинское заключение, где всегда есть замечательные слова: «При вскрытии диагноз полностью подтвердился». Читаешь, сердце радуется за нашу медицину.
  - Что-то вожди законсервировались, как пойдут косяком оправдывать усилия врачей, - ненароком предсказал «пятилетку пышных похорон» Трудоголик.
  - Этот маразматик Брежнев, процарствовав 13 лет генсеком, решил цивилизоваться, - громко вещал подвыпивший Разжалованный.
  - У вас, в СССР, действительно, свобода слова! - изумился сидевший собутыльником болгарин по прозвищу «Незаграница».
  - Только для пьяных на языке, - уточнил Камаринский. - И не дай бог, записать, что говорят в застолье, заметут за хранение антисоветчины.
  - Как узнают? - деловито осведомился иностранец.
  - А сексоты на что?
  Незаграница поёжился.
  - Стукачи выполняют важнейшую социальную функцию, - успокоил Камаринский. - Это единственная обратная связь власти с народом.
  - Ты веришь, что эти, Эй, Вы там наверху, когда-нибудь задумаются, - рассмеялся Трудоголик.
  - От власти жду лишь новых анекдотов, - пробормотал Разжалованный. - Выпьем за потерю нашим протеже политической девственности.
  «Начальничек с рюмкой в руке смотрится человечнее», - нашёл Камаринский, - а приют пора менять».
  - Записывать за мной надо, - бубнил Разжалованный. - И для общего развития, и для показаний может пригодиться.
  У лифтов стояли очереди. Был исход тех, кто сеял разумное, доброе, вечное в иных мирах. По лестницам спускались белокожие, чернокожие, жёлтокожие, смуглокожие. Половина из них работала на ЦРУ, вторая - на Моссад, третья и четвёртая половины - на другие сигуранцы. Но это никого не волновало, ибо все они вместе и дружно трудились на родной советский КГБ.
  Камаринский повёл компанию боковым коридором. Вышли чёрным ходом, через двор, чтоб без встреч, и милиция в будке при воротах покладистей, стоящей на парадном подъезде. Брели по ночному Заталью.
  - Редкое место, - сказал Трудоголик. - От действующей церкви до другой незакрытой можно дойти за две-три минуты. Ходят слухи, что решено отпраздновать тысячелетие крещения Руси.
  - Задумались о вечном, - рассмеялся Камаринский. - Помните встречу вождя народов с иерархами.
  «Нам видится, что избрание патриарха положительного отразится на единстве партии и народа», - сказал тогда Сталин. И продолжил: «Вы, конечно, знаете, товарищи митрополиты, полковника госбезопасности Карпова, который возглавлял управление по борьбе с церковной контрреволюцией. Думаем, что на новом ответственном посту, в должности председателя Совета по делам Русской православной церкви, характер его работы не изменится», - успокоил вождь владык».
  Этот анекдот-быль журналист сочинил, когда его прижали за пропаганду религии, поведал народу, что грядёт 500-летие Успенского собора в Кремле.
  Рассказав давнюю историю, Камаринский смутился: «Второй раз за день Иосифа Виссарионовича вспоминаю. Впрочем, мы теперь с ним товарищи по партии».
  Дома он рылся в письменном столе, что-то по пьяной прихоти разыскивая. Обнаружил горстку комсомольских значков. Пяток с Лениным на знамени, их раздавали на собраниях, один с надписью «Ленинский зачёт», чёрт знает по какому поводу. Уцелел и исторический образца 44-го года. Его подарила школьная активистка, затащившая Камаринского в… комсомол: «Иначе не видать тебе университета». Пообещала отдать самое дорогое.
  Комсомолка была искренна, убедился тем же вечером Камаринский, а звёздочками с надписью «ВЛКСМ» она постфактум наделяла парней щедро.
  Выпускные школьные и студенческие годы вспоминались душевно. Тому в морду ненароком дал, эту трахнул в суматохе. Словом, все друг к другу притёрлись. Нормальная молодая жизнь.
  «Разногласия с КПСС у меня возникли при вступлении, вряд ли, они не обострятся», - заподозрил новоиспечённый коммунист, запахивая ящик письменного стола.

Комсомольский значок