На перроне железнодорожной станции Купавна, неподалеку от нашего дачного поселка, всегда сидят старушки с корзинками и что-нибудь продают. Местные бабушки каждый поезд встречают и провожают, зарабатывают прибавку к нежирной пенсии. Кто кур продает, кто яйца, кто котят. А иногда и щенков породистых приносят. Вот там я своего щенка и купил. Давно зарекся снова собаку заводить, после того как Чара от старости и болезни умерла, а тут не выдержал.
Зарекся, потому что последние два года с ней было очень тяжело – и морально, и физически. Чара – черный терьер. Порода крупная, живой вес около шестидесяти кило. А в какой-то момент у неё лапы отказали. Вызвали ветеринара домой, надеялись, что собаку на ноги поставит. Но приговор прозвучал категоричный, не оставлявший шансов на оптимизм:
— Усыплять нужно, не выздоровеет она. По человеческим меркам, собачке-то лет восемьдесят уже.
А как усыпить? Пятнадцать лет Чара с нами прожила как верный друг, как неподкупный сторож, да и просто как член семьи, – сами не ели, пока собака не кормлена. Рука на злодейство не поднималась. Так и прожила она у нас еще почти два года. Двигаться практически не могла. По улице несколько метров проползти у неё еще получалось, а вот выйти из лифта и спуститься на несколько ступенек к выходу из подъезда – никак. Утром и вечером выносили мы с женой Чару на большом одеяле. Давали полежать минут десять под кустами возле дома и так же заносили обратно, когда дела свои сделает. Даже на дачу эти два года не ездили. Собаку с собой не возьмешь, а если мы с женой уедем, кто её на улицу выносить будет?
Чара умерла своей смертью. Просто однажды утром не проснулась. Тогда мы и решили, что больше собаки в доме не будет. Правда, жена заводила иногда разговор о карликовом шпице, но дальше похода на собачью выставку дело не заходило. Не мог я. При первом взгляде на самого симпатичного щенка у меня перед глазами вставала Чара. Я вспоминал, с каким пониманием и грустью она смотрела на ветеринара, предлагавшего её усыпить, и как мы, чуть не плача, несли её из подъезда и обратно в дом…
Когда в пятницу вечером я вышел из вагона в Купавне, перронная торговля была в самом разгаре. Пассажиры, вырвавшиеся, наконец, из очумевшего от жары мегаполиса, уже никуда не торопились и, по пути на свои участки, не упускали возможности прикупить что-нибудь вкусное или полезное. Правда, у корзинок с котятами и щенками никто не задерживался. Зачем они дачникам за деньги, если у них это добро по дворам совершенно бесплатно насобирать можно?
Я не собирался ничего покупать, но и торопиться было некуда. Маршрутка до нашего поселка отходила от станции через четверть часа. Поэтому, я медленно шел по перрону вдоль «торговых рядов», разглядывая содержимое корзинок. Старушки, видя потенциального покупателя, вытаскивали свой товар и призывно кричали:
– Молодой человек, купите огурчиков! Бочковые, сама солила, таких нигде не найдете!
– Зелени к шашлычку не забудьте, купить, свежая, только с грядки!
– Мужчина, картошечки не желаете? Рассыпчатая, тамбовский сорт!
И только одна старушка не кричала, не зазывала. Она сидела на маленькой табуретке, перед которой стояла корзинка с выглядывавшим из неё щенком. Сидела и плакала. Платочком слезу сотрет, на щенка в корзинке посмотрит и опять плачет. А щенок мордашку из корзинки поднял и сам тихонечко повизгивает, как будто они со старушкой об одном и том же плачут. Щенок породистый, сразу видно – немецкая овчарка. Что-то заставило меня остановиться. Наверное, беда у бабушки случилась какая-то, что любимого щенка продает. Подошел я к ней и спрашиваю:
— Бабуля, у вас стряслось что-то? Очень деньги нужны?
— Горе у меня, сынок, — чуть слышно ответила старушка, — внука похоронить не на что…
— Внука? – У меня комок к горлу подступил. – Как же так-то, бабушка, что случилось? В горячей точке воевал парень?
— Нет, сынок. В Москве в перестрелку попал. Он ведь артист у меня был, а у молодых артистов, сам знаешь, зарплата какая. Вот он тамадой и подрабатывал. Однажды, пригласили их еще с одним парнем свадьбу вести, а там, оказалось, жених-то чужую невесту увел. Ну а первый-то дружков своих, южан, собрал и мстить приехал… Шальной пулей Васю моего… Товарища его тоже задело, но тот выжил… — бабушка зарыдала, не в силах продолжать. Щенок в корзинке на мгновение затих, а потом заскулил как-то особенно, как будто понимал каждое слово и подтверждал правдивость рассказа.
Я всё понял. В южных краях такого не прощают. Это хуже, чем родственника убить, а Вася её погиб ни за что. Нелепая и случайная смерть ни в чем не виновного пацана в чужой разборке. Я смотрел на старушку и не знал, что сказать, чем помочь. «Как это чем? – шепнул мне внутренний голос – Собаку у неё купи! Ей же деньги на похороны нужны, а щенка она все равно сама не вырастит».
— Бабушка, сколько вы за щенка хотите?
— Да кто ж его знает, сколько он стоит? Мне его Васенька подарил, сказал, что на старости лет одиночество мое скрасит и сторожем верным будет. Он у меня всего-то месяц прожил, но соседи говорят — не простая собачка.
То, что собачка не простая, я видел невооруженным глазом. До того, как у нас появилась Чара, я мечтал именно об овчарке, долго ходил по выставкам и прочел массу книг по служебному собаководству и именно об этой породе. На документы, естественно, рассчитывать не приходилось, но зачем они мне? У Чары родословная была чуть ли не от собачьего Адама, но на выставку мы так с ней ни разу и не сходили. Поэтому я просто смотрел щенку в глаза, как бы спрашивая:
— Ты готов стать моим другом?
— Тяф! – решительно ответил щенок, мотнув головой и вильнув хвостом.
Я достал бумажник и проверил его содержимое. С документами такая собака стоила бы тысяч двадцать, может быть, двадцать пять. Без документов – от силы пять. Я еще раз посмотрел в глаза щенку, потом взглянул на заплаканную старушку и вытащил из бумажника почти всё, что там было – две купюры по пять тысяч каждая:
— Держите, надеюсь, на похороны и поминки хватит…
— Спасибо, сынок, дай тебе Бог здоровья, — очень тихо ответила старушка, — поминок не будет, звать некого, а похоронить… да…
Я взял корзинку со щенком и отправился к остановке маршрутки. Автобус как раз подошел и мы с Рексом (как же еще назвать немецкую овчарку?) отправились к его новому месту жительства.
***
Рекс меня не подвел. Через год он превратился в мощного пса с анатомией и экстерьером чемпиона породы. Жена, поначалу хотевшая меня убить вместе со щенком за потраченные остатки зарплаты, души в нем не чаяла. Рекс важно вышагивал рядом с ней во время прогулок по дачному поселку, всем своим грозным видом предупреждая, что эта маленькая женщина находится под его надежной защитой. Когда она заходила в магазин, излюбленный местными пьяницами и часто становившийся «горячей точкой», Рекс садился у входа и терпеливо ждал, пока она выйдет. Пока он сидел, шумные забулдыги затихали и с опаской поглядывали на четвероногого охранника.
Со мной же он вел себя совершенно по-другому. Если не сказать ему «рядом!», Рекс превращался из солидного пса в веселого и задорного щенка, носился с громким лаем по окрестностям, обязательно находил где-нибудь суковатую палку и прибегал с ней в зубах, требуя немедленно швырнуть её подальше. Но стоило какому-нибудь мужчине приблизиться к хозяину, как игры мгновенно заканчивались. Рекс подбегал ко мне и садился рядом, слегка приоткрыв пасть, обнажая уже вполне оформившиеся клыки. При виде такой «группы поддержки» у подошедшего незнакомца сразу пропадало желание стрельнуть сигарету.
Помимо прочего, наш «бодигард» отличался и феноменальной памятью на людей. Достаточно было один раз дружелюбно поговорить с человеком, и Рекс запоминал: «это друг». Если же разговор происходил на повышенных тонах, как это пару раз случалось, когда пьяный сосед попадал своей машиной не к себе в гараж, а в наш забор, то такой человек сразу превращался в объект собачьего пристального «мониторинга». Сосед утром трезвел и приходил извиняться, но для Рекса это ничего не меняло, рефлекс уже сработал, и руку, протянутую в знак примирения, он встречал предупредительным рычанием и демонстрацией клыков.
***
В ту субботу мы с Рексом отправились на прогулку в лес за оградой нашего поселка. У нас с ним была любимая опушка на окраине леса. Три её стороны ограждали могучие сосны и лохматые ели, а четвертая, лишенная растительности, примыкала к дороге, ведущей к въезду в поселок.
Рекс, соскучившийся по своим собачьим играм за пять рабочих дней, носился по лесу, без устали бегал за заброшенной подальше палкой и, казалось, не замечал ничего вокруг.
Тишину дачного поселка, только-только пробуждавшегося в выходной день, нарушили громкие автомобильные гудки. Я оглянулся к дороге и увидел кортеж из десятка машин во главе со свадебным лимузином, украшенным лентами и традиционной куклой на капоте. Тут я вспомнил, что соседи, через три дома на нашей улице, готовились играть свадьбу. Наше с ними знакомство было шапочным, поэтому на свадьбу нас не позвали. Но весь поселок знал, что в субботу их дочка Ирочка выходит замуж. Ирочку в поселке знали хорошо. За последние пару лет кавалеров она сменила немало и частенько поздней ночью тишину дачной обители нарушал шум двигателей мощных джипов или трескотня байков, привозивших девушку домой. Известие о свадьбе все встретили если не с бурной, то хотя бы с тихой радостью. Надеялись, что ночные прогулки Ирочка теперь будет совершать с мужем в другом месте.
Я проводил взглядом процессию и взял палку, положенную Рексом к моим ногам, чтобы продолжить игру. Но Рекс на меня даже не смотрел. Он застыл как вкопанный, напряженно всматриваясь в дорогу. Я проследил за направлением его взгляда и увидел еще три машины, приближавшиеся к поселку на бешеной скорости. В клубах пыли отчетливо просматривались силуэты больших черных джипов с наглухо затонированными окнами. Рекс зарычал и напрягся еще больше, будто готовясь к прыжку.
Джипы влетели в открытые ворота поселка почти сразу за свадебной кавалькадой. И через мгновение раздались выстрелы…
Я не успел остановить Рекса. Он летел в поселок, повинуясь какому-то своему инстинкту, впитанному с молоком матери, передавшемуся от многих и многих поколений немецких овчарок. Он должен был кого-то защитить, уберечь от беды…
Когда я подбегал к соседскому дому, три черных джипа пронеслись мимо меня. У ворот стоял белый лимузин, изрешеченный пулями, а у открытой дверцы машины лежали окровавленные жених с невестой, обнявшие друг друга в последний раз.
Неподалеку лежал и Рекс с простреленной головой. Его челюсти сомкнулись на горле верзилы с «калашом» в руках. Рекс сделал всё, что мог…
Почему он бросился на защиту? Неужели он тогда, на перроне, действительно всё понимал и запомнил каждое слово старушки? А откуда он знал, что такое свадьба?
Иногда в поведении наших питомцев проявляется что-то настолько мистическое, что человеческий разум не в состоянии постичь…
Но теперь я точно больше никогда не заведу собаку.
