Летчики старой школы

Когда наступила весна, первая наша весна на Дальнем Востоке, попали мы со Стасом на Пирс. Пирс вообще-то с маленькой буквы пишется, но этот по-другому никак писать нельзя. Высококультурное место, потому и Пирсом назывался. Там самые уважаемые люди гарнизона проводили свои субботы и воскресенья.
Мы как попали туда? Я Стаса в лесу потерял и шел, куда глаза глядят, так как в похмелье был и есть хотел – спасу нет! Гляжу, тропа куда-то вниз спускается. Из-за поворота вид открылся − дух захватило. Я впервые Тумнин увидел. Смотрю, сарайчики вдоль изгиба старого русла расположились. Перед сарайчиками на чистом месте человечек у костра возится. Раз возится, значит, готовит что-то. А это, думаю, подходящая компания. Я вниз спустился, ближе подхожу. Тьфу, черт! Варит уху, ни кто иной, как Толя Арищенко. И если был где-то на свете человек, которого я хотел бы видеть еще меньше, чем этого капитана, то имени я его пока не знал. Вредный этот Толя был, помначштаба, и нас, молодежь, гнобил немилосердно. Он распрямился и на меня уставился. А я возьми да и ляпни:
− Есть хочу! И похмелиться надо.
Вы бы видели, как этот гадкий человек заулыбался и засуетился.
− Ой, Санечек, дорогой! А у меня и ушица поспела. Сейчас-сейчас! И стопку налью. Мой же ты дорогой! Вот сюда, сюда садись. Щас-щас-щас-щас…..
Я еще успел подумать: «Вот ведь, гад, изгаляется», но вижу, он большую миску из сарайчика тащит и половник, хлеба и колбасы отрезает и бутылку достает.
− Вот мы сейчас с тобой ушицы из красноперочки отведаем. И здоровьице пошатнувшееся поправим…
− А можно я и Стаса позову?
− Ну, конечно, можно. Зови.
Я из ружья вверх бабахнул. Смотрю, Стас на горе появился и вниз поспешает.
А когда другие уважаемые люди с рыбалки возвращаться стали, Толя им всем рассказывал, как я, без лишних церемоний, ухи и выпивки потребовал. Очень это его растрогало.
Так мы с Анатолием Арищенко друзьями стали, хотя он и много старше меня.
Пирс на реке Тумнин похож на яхт-клуб. Каждый хозяин держал свою моторку в сарае, состоящем из двух отделений: в нижних на катках лодки стояли, они на воду открывались и изнутри на замок запирались, а верхняя камера предназначалась для укрытия хозяина и его гостей от непогоды. Пирс якобы охранялся дедом Пашей, который носил на красном, как клубника, носу такую коллекцию черных угрей, что хотелось его нос в тиски зажать. Деда Паша если и бывал трезвым, то только по недосмотру отдыхающих. Или если длительно погода наимерзейшая стояла, и никого на Пирсе не было.
Деду Паше лет за семьдесят перевалило. То ли из казаков, тех, что еще с Дежневым пришли, то ли просто после войны сослали. Дед плохо видел и плохо слышал, но если где бутылку открывали, на третий стопарь обязательно приходил. Ждал, старый плут, когда подобреют и обязательно нальют. И как узнавал? Сверхъестественным чутьем обладал.
Глянули мы со Стасом на это великолепие, и так нам самим лодкодержателями стать захотелось, что мы два месяца экономили, то есть пили не более чем по бутылке коньяка за выходные, скинулись и купили себе  этакое фанерное чудо с мотором на 12 лошадиных сил. Лодка была с двухкамерным сараем и сейфом для мотора в комплекте.
Когда в полку узнали о нашем приобретении, первым высказался Боря Демин:
− Вот, еще два перспективных утопленника в нашем полку.
А готовящийся к дембелю Вениамин, престарелый штурман экипажа, так и не получивший звания капитана и не сильно об этом переживающий, заметил:
− Ну и холостяки пошли! То мотоциклы, то лодки с мотором покупают. Я на третий год офицерской службы себе майку белую купил. И то не знаю, зачем!
− Да, − подхватил Скиба, которому тоже так и не дали капитана, но он и до должности первого штурмана не вырос, − хиба ж це охвицера?
Он так всегда и говорил, с четким украинским акцентом и даже о своих карьерных притязаниях говорил практически по-украински:
− Дайтэ мени капытана, бо з мэнэ вже уси диты  змиються.
− Ты помнишь, − продолжил Веньямин, − на что мы деньги тратили?
− А як жеж. Тильки на водку, форму и баб.
− Петрович тогда во Владивосток съездил. Сшил себе парадный мундир из адмиральского крепа и пуговицы на нем позолоченные были. И на кортике позолота была. Вот это был офицер! Жаль, майора ему так на пенсию и не дали. Пил шибко.
− А Кудашкин Петя. Как он в отпуск с шиком ездил. Прилетит, бывало, в Хабаровск. Самолет у него на другой день. Вот он в «Аквариум», ресторан в аэропорту, закатится. Пьет, ест, гуляет вовсю. Ближе к одиннадцати подходит к швейцару и приказывает, чтобы к его выходу пять такси стояло. И  десятку ему сует. Швейцар, конечно, под козырек: «Бу сделано, тащщ полковник!» А Кудашкин, вот смехота, он тогда старлеем был, грудь выпятит, пузо подберет и говорит: «Молодец, матрос! Смотри, не подведи».  А тот; «Рад стараться!» Еще бы ему не стараться, за червонец можно было весь вечер в ресторане с девахой провести.
− Вот выходит Петро из ресторана, а его пять «Волжанок» (такси) ждут. Он водителей инструктирует: «Ехать за мной, и не отставать!». В переднюю садится сам, а в последнюю фуражку кладет и поехали. Полчаса по Хабаровску поколесят, затем на центральной площади остановятся. Таксисты думают: «Вот сейчас дружков с девками насажает». Какое там! Он поочередно с каждым таксистом рассчитывается и отпускает их. Потом садится на автобус и назад в аэропорт едет. Там, в зале ожидания, ночь перекантуется и улетает. На деньги, что таксистам и швейцару давал, неделю в люксовом номере прожил бы, но нет, не такое у него понятие об офицерском шике было.
− А Васька Соломянный? Тот у ночных старушек самый дорогой букет цветов, бывало, купит и на вокзал едет. Там первой попавшейся женщине с поклонами и реверансами букет вручит и в гостиницу едет.
− А я, помнишь, два года в отпуск не ездил. Денег собралось – куча! Прилетел в Хабаровск. В один ресторан пошел, в Центральной гостинице заночевал, на второй день в другой ресторан, а на пятый день в гарнизон вернулся. Деньги кончились.
− Да, знали люди, на что деньги тратить следует. Настоящие офицеры были, не то что нынешняя молодежь пошла. Вещизм одолел.  
− А Октай, когда Джабара провожали? Помнишь? Последняя бутылка шампанского оставалась. Все так выпить хотели, а он, как поезд тронулся, ее об колесо, для счастливой дороги, разбил. Гусар!
Года два мы со Стасом на лодочке нашей катались. А потом он женился. А одному мне лень было с лодкой управляться. То ее привези, то увези. Вот мы следующему поколению лейтенантов ее и продали. Стас мотоцикл купил. А я и сам не помню, куда деньги дел. Не то чтобы пропил, а скорее в отпуске прокатал. А вскоре и сам женился.
А пирс наш в Google map нашел и часто его с удовольствием рассматриваю.