ШКОЛА ЮНЫХ ДАРОВАНИЙ
Новая школа. Безумно интересные уроки литературы знаменитого на всю Москву Соломона. Мы говорили и о литературе по программе (так неожиданно интересно!) и просто о жизни, изучали кучу прекрас-ных повестей и романов вне программы (Голдинг, Экзюпери, Абрамов, Распутин и так далее). И по каждой теме были сочинения, которые было страх как увлекательно писать: ведь Соломон заставлял нас думать, а не читать учебник. Ему на самом деле были интересны наши мысли и на-ши собственные выводы из прочитанного.
Помню, как мы изучали «Буранный полустанок» («И дольше века длится день») Айтматова. Меня настолько «погрузило» в это произве-дение, что ночами я видела сны про степь, страшных манкуртов, груст-ного Едигея… Мое сочинение получилось громадным, выходящим за все разумные пределы. Но, как обычно, на пятерку! Вообще, литература у Соломона давалась нам легко, потому что было интересно, увлека-тельно, мы просто как на литературном аттракционе катались! Часов литературы у нас было в два раза больше, чем в обычных школах, но отнюдь не за счет иных предметов. Просто иногда бывало по 8-9 уро-ков… Так что нагрузочка та ещё! Хотя «нагрузочкой» были физики-химии-математики, а литература была радостью. Но это для нас, учени-ков.
А вот дуры-училки, коих в каждой школе всегда навалом, ненави-дели «шибко умный» класс и всячески старались устроить из нашей жизни казарменный кошмар, чтобы мы, не дай бог, не подумали, что попали в какой-то особенный интеллектуальный клуб гуманитариев. Классной руководительницей у нас сделали математичку. Она с самого начала заявила, что не собирается делать никаких поблажек никому, даже самым лучшим ученикам Соломона, и программу мы должны ус-воить, как миленькие. Ух, как она нас не любила и даже не считала нужным это скрывать. Она смотрела на нас так, что порой казалось, хо-чет плюнуть. Может, на самом деле хотела…
Да, в литературной школе нас, законченных гуманитариев, с осо-бенным садизмом мучили точными науками, на физкультуре над нами, неспортивными и часто неуклюжими, учитель потешался особенно зло. В общем, кроме литературы, всё остальное в этой школе было, прямо скажем, не очень.
А что же мои новые соученики? И тут всё оказалось непросто для меня. Я, будучи уже совершенно зажатой своими внутренними пробле-мами, так и не смогла найти и определить собственное место среди од-ноклассников. Да, они были очень умные и образованные ребята, все, как на подбор, из хороших семей, начитанные по уши, наполненные ли-тературой по самую маковку и знающие намного больше меня. Но! Они были иные, совсем не такие, как я: в них был стержень, какая-то уве-ренность в себе, а, главное, - психологически позитивный настрой, ко-торый у меня уже давно исчез. Они были доброжелательны и довольно долго пытались втащить меня в свои планы, проекты, какие-то литера-турные вечера и постановки… А я сопротивлялась изо всех сил. Поче-му? Потому что не чувствовала в себе никакого куража, потому что лю-бой ценой хотела избежать компаний и коллективов, даже симпатичных мне. Я уже тогда начала уставать от людей… Потом, через много лет это стало серьёзной проблемой, а тогда был только первый звоночек. Но я его услышала и побежала в знакомое уже убежище: «внутреннюю эмиграцию». Но для себя я сделала тогда важное открытие: оказывается, и в интеллигентских семьях при Советской власти могли вырастать нормальные, психологически здоровые и при этом развитые дети! Ви-димо, при нормальных любящих родителях…
Своей цели я достигла, никаких особых отношений, кроме как с со-седкой по парте, милой моей Верочкой, у меня не возникло. Да и с ней у нас было непросто: Верочка жила в полном смысле этого слова: она любила поэзию, литературу, наслаждалась всем этим, радовалась вся-ким мелочам и пустякам, любила просто поболтать, погулять под осен-ним листопадом, любуясь красотой и поэтичностью природы… А я… Я смотрела под ноги и видела лужи. Я боялась завтрашней контрольной по математике и не могла ни о чём другом думать и говорить. Наверное, она тяготилась мной. И потому наша дружба закончилась сразу после выпускного. Милая моя Верочка! Если бы не она, были бы у меня сплошные «пары» в аттестате по алгебре и геометрии. Верочка решала за меня всё, даже на выпускном экзамене, когда я вообще перестала от страха что-либо соображать. Эх, встретиться бы нам сейчас, как много я смогла бы ей сказать и объяснить! Мой сегодняшний настрой, наверное, соответствовал бы её мироощущению. Надеюсь, оно у неё, не очень из-менилось за эти долгие годы…
Словом, хотя среди ребят из нашего «умного» класса мне не было страшно и напряжённо, но и своей им я стать не могла. Ну, не смогла…
И с мамой поделиться всем этим я уже тоже не могла. Ей было просто не до меня. Она хлопотала вокруг Мурочки. Да плюс её писа-тельские и киношные дела… Я крутилась сама, как могла, в своей не-простой и странной жизни. Теперь, благодаря Соломону, я пыталась найти в литературе какие-то ответы на свои вопросы. Когда что-то на-ходила там, созвучное моей душе или моим мыслям, радовалась ужас-но! Правда, счастливее и свободнее от этого я не становилась. Потому что среди родных людей чувствовала себя всё более брошенной и оди-нокой.
МУР-МУР-МУРОЧКА И КОЗА КАТЬКА
Родня Мурочки относилась ко мне хорошо, впрочем, как и все мои собственные родственники. Мама всячески подчеркивала публично, что я и Мура одинаково дороги ей, но Мурочкой она особенно восхищается. Невестку родители звали Мурочкой, а меня всегда Катькой.
- И у мужа, и у меня в детстве были козы по имени Катька, - смея-лась мама. Все смеялись, я тоже. Я – коза Катька. В честь своих коз, что ли, назвали меня?
Мурочка же очень быстро сориентировалась (отличница как-никак!) и поняла, что совсем необязательно быть со мной милой и при-ветливой. Оказывается, со мной можно и по-другому. И ни в какие ма-газины возить меня совершенно не обязательно. И дружба со мной ни-чего ей не даст, я – не фигура, я – никто и никакой ценности не пред-ставляю. Причём, ни для кого. Так что для меня «мур-мур» весьма ско-ро закончился. И если со всеми прочими людьми, а особенно с моей мамой, она продолжала мурлыкать и ласково выгибать спинку, то со мной, вторя Сашке, ехидничала и, так сказать, позволяла себе…
Эпизоды, эпизоды из разных лет, связанные с чувством моей «лишности», ненужности, особенно после появления в нашей семье Мурочки… Рассказать о многих вот так сразу? Тогда придётся попры-гать во времени.
Эпизод первый. Поздней осенью того же памятного 80-го года я подхватила сильнейший грипп. Неделю отсидела дома, но кашель «бил» меня так, будто я не лечилась вообще. Через неделю я поехала (а ехать надо было довольно далеко) в свою славную поликлинику. Докторша сунула мне подмышку градусник и как-то странно на меня посмотрела.
- Плохо выглядишь. Больные глаза, бледная… Как себя чувству-ешь?
- Нормально… - просипела я. Ведь уже неделю дома, в школу не хожу, мама делает большие глаза… Пора выписываться.
- Поглядим сейчас, - она вытащила градусник и всплеснула руками. – Милочка, ты что – обалдела? У тебя 37 и 7! Ты зачем приехала? По-чему не вызвала врача на дом?
Я пожала плечами. Температуру я не мерила уже дня три. У меня же был просто кашель, остаток от гриппа, как объяснила мама.
Докторша внимательно выслушала мои легкие.
- Поздравляю! У тебя начинается пневмония. Купишь антибиотики и немедленно домой лечиться. Носу из дома не высовывать! Через пару дней к тебе приедет врач – ещё раз легкие послушает.
Я поплелась домой. Чувствовала я себя на самом деле препогано – температура явно росла.
А на следующий день случилась такая история. Мама ушла в мага-зин, и через полчаса вдруг раздался телефонный звонок: это была она.
- Дозвонись до отца на работу, - измученным голосом велела она, - он не подходит к телефону, а у меня больше нет «двушек»… Я встала в очередь: в нашем овощном дают отличную картошку. Мне не допереть столько, сколько я хочу взять. Пусть придёт и поможет. Только пусть поторопится.
Папина работа располагалась рядом с нашим домом, дойти ему до этого овощного – 15 минут. Минут десять я названивала папе, но трубку он так и не взял. Потом выяснилось, что как раз в это время у них было важное совещание.
Как быть? Я не размышляла и не теряла больше времени на бес-смысленные звонки, а просто начала одеваться: естественно, я же не могла допустить, чтобы мама надорвалась из-за картошки! Это был но-ябрь, вечер, снег, пронизывающий ветер. Мокрая и кашляющая я при-плелась к маме.
- Господи! – увидев меня, она всплеснула руками. – Да ты-то зачем пришла, куда ж тебе?
- А что было делать, я ж не дозвонилась, - просипела я.
Мы доволокли с мамой эту чёртову хорошую картошку. К ночи кашель забивал меня так, что я думала: задохнусь.
Приехавший на следующий день обещанный врач диагностировал у меня пневмонию в полном разгаре и тут же начал названивать в боль-ницу по поводу госпитализации. Я ревела, как белуга. Мама меня уте-шала.
- Ну, что ты, доченька, это же хорошая больница, ты ж понима-ешь… Ну, надо так надо. Это же серьёзно. Не плачь, доча! Это же не больше, чем на неделю…
- А вот это ещё большой вопрос, - встрял доктор, услышав эти сло-ва. – Может, и больше.
Я совсем скисла. В общем, меня увезли по скорой.
Штука в том, что буквально через пару дней мама с папой собира-лись ехать отдыхать, кажется, всё в ту же любимую ими Прибалтику. И они уехали, договорившись с моим братом, что, когда придёт время, они с Мурой (пока квартира свободна, молодые должны были жить в нашем доме) заберут меня из больницы. Теперь я понимаю, как удачно для ребят свалилась эта моя болезнь: квартира полностью находилась в их распоряжении. И как, наверное, они не хотели моего возвращения! Подольше бы меня лечили, да?
Один раз к нам в палату зашла дежурная докторша что-то сказать об очередных назначениях и напомнила, что близится час посещения родными и близкими своих болезных. Мои соседки по палате засобира-лись, я продолжала лежать, читая книжку.
- А ты? – спросила докторша. – Почему ты не ходишь в холл в часы посещения?
- А ко мне никто не приходит, - не отрываясь от книги, пробормо-тала я.
- Как? А родители?
- Они уехали.
- Куда?
- Отдыхать.
- Как это? Ты тут лежишь, а они уехали?
Я подняла непонимающие глаза на глупую тётю.
- У них же были путёвки! – четко, почти по слогам попыталась объяснить я. – Что ж, пропадать, что ли, путёвкам?
- А-а, путёвки! – протянула докторша насмешливо. – Ну, тогда, ко-нечно! – и ушла, пробубнив что-то про «странных родителей». Царап-нула она меня тогда по сердцу, ой, царапнула. Но я себя быстро успо-коила: меня в подземелье имени Короленко бросили, что ли? И что я – маленькая? Всё нормально, всё правильно…
А из больницы меня не очень-то хотели отпускать, пневмония была тяжёлой. Но уже через неделю я начала так ныть, что повергла своего лечащего врача в сомнения: стоит ли меня держать, если я от тоски и слёз перестану выздоравливать?
- Ну, ладно, - постепенно сдавалась она. – Давай полечимся хотя бы дней двенадцать.
В общем, мы с ней сторговались.
Один раз меня таки навестили! Очевидно, что по требованию от-дыхающих родителей брат всё-таки вынужден был приехать. Но он просто «отбыл номер»: посидел, равнодушный, как
