В мрачной крепости, чьи стены из холодного камня хранили вековые тени, за круглым столом сидели четверо. Их лица были суровы, а голоса — словно эхо бедствий. Во главе стола восседал председатель-смотритель, чье имя было Век, ибо он видел смену эпох и хранил равновесие их деяний.
Первой заговорила Война, которую звали Клара, что значит «яркая», но яркость ее была в пламени битв.
— Мои армии снова залили поля кровью, — сказала она, постукивая пальцами по рукояти меча. — Люди забыли, как жить без страха. Они дрожат при звуке марша, их сны полны криков и грома копыт. Это моя работа, и она сделана.
Рядом с ней сидел Голод, по имени Мор, чьи глаза были пусты, как иссохшие колодцы.
— Я прошел по деревням, — произнес он тихо, но голос его резал слух. — Хлеб обратился в пыль, а надежда — в отчаяние. Они едят кору и глину, а их дети плачут так тихо, будто боятся разбудить смерть. Моя тень длинна, Век. Ты доволен?
Болезнь, которую звали Лира, склонила голову, теребя край своего серого плаща.
— Мои ветры пронеслись по городам, — прошептала она. — Лекари падают, а больницы полны. Люди боятся дышать, боятся прикосновений, боятся собственных теней. Я не жалею, но я устала. Считай мой труд завершенным.
Последним заговорил Кризис, по имени Рэм, чья улыбка была острой, как лезвие.
— Я смешал их мысли, — сказал он, крутя в руках монету. — Богачи боятся за золото, бедняки — за жизнь. Они смотрят друг на друга с подозрением, и каждый шепчет: «Это ты виноват». Разлад в их сердцах — моя заслуга.
Век, чьи глаза были подобны двум бездонным озерам, кивнул, но не произнес ни слова. Он смотрел в окно, где за стенами крепости, в холодной дымке, виднелись огни лагеря. Там, у подножия холма, разбили свои шатры Смелость, Правда и Свобода.
А внизу, между крепостью и лагерем, лежал город. Город, полный страха.
Люди жались в домах, запертые на засовы, и шептались о знаках, которые видели в небе. Они боялись выходить на улицы после заката, боялись стука в дверь, боялись даже собственных мыслей. Матери прятали детей, мужчины сжимали кулаки, но не находили врага, чтобы ударить.
Страх витал в воздухе, густой и липкий, как смола. Он проникал в щели, вползал под одежду, шептал на ухо по ночам: «Ты следующий».
Смелость, которую звали Арт, стояла у костра, точа копье. Ее волосы развевались на ветру, а взгляд был устремлен на крепость.
— Они думают, что их стены нерушимы, — сказала она, и голос ее звенел, как сталь. — Но страх — это тоже оружие, а оружие можно выбить из рук. Мы здесь, и мы не отступим.
Рядом Правда, по имени Эль, держала в руках свиток, на котором сияли слова, что жгли ложь, как огонь.
— Их сила в обмане, — произнесла она. — Но я знаю их имена и их дела. Люди боятся, потому что не видят конца. Я покажу им его.
Свобода, которую звали Нира, сидела на камне, глядя на звезды. Ее плащ был соткан из ветра, а в руках она держала ключ.
— Они заперли сердца, — сказала она тихо. — Но страх — это тоже цепь. И каждую цепь можно разорвать.
Крепость была в осаде. Век знал это. Он видел, как тени страха сгущаются над городом, но видел и огни в лагере. Его пальцы сжали подлокотники кресла, и в зале повисла тишина.
Тишина перед бурей.
Век покинул зал совета, оставив Клару, Мора, Лиру и Рэма спорить о том, чья сила главенствует. Его шаги гулко отдавались в пустых коридорах крепости, а за спиной, словно призраки, следовали воспоминания о минувших войнах, голоде и разрушениях. Он знал: стены крепости крепки, но сердца тех, кто за ними, — хрупки.
Выйдя на крепостной вал, Век взглянул на лагерь осаждающих. Костры Смелости, Правды и Свободы горели ярко, но их свет не мог разогнать тьму, что клубилась в душах людей. А внизу, в городе, страх пустил корни.
Взрослые прятались в домах, запертые на засовы, шепотом передавая слухи о том, что видели в ночи: тени, которые двигались без ветра, и крики, которых никто не слышал. Купцы боялись торговать, солдаты — смотреть друг другу в глаза, матери — укладывать детей спать.
— Они идут, — шептали старики, крестясь. — Война, Голод, Болезнь… Они уже здесь.
— А что, если Правда лжет? — спрашивали другие, сжимая кулаки. — Что, если Свобода — это лишь новая цепь?
Страх разъедал их, как ржавчина. Они боялись не только сущностей за стенами, но и самих себя — своих мыслей, своих желаний. Боялись, что любое действие лишь ускорит конец.
Но были и те, кто не дрожал.
На окраине города, у старого колодца, собралась кучка детей. Самому старшему было десять, младшему — едва шесть. Они не знали имен Войны, Голода и Болезни, не понимали, что такое Кризис. Они знали только, что взрослые стали странными — тихими, испуганными, будто тени самих себя.
— Они боятся, — сказал мальчик с разбитым коленом, самый старший. — Но мы же не трусы, правда?
— Нет! — хором ответили остальные.
— Тогда пойдемте.
И они пошли — туда, куда взрослые боялись даже взглянуть. К крепости.
Век спустился с холма, невидимый для стражей обеих сторон, и вошел в лагерь.
Арт, Смелость, стояла у шатра, отдавая приказы. Ее голос был тверд, но Век заметил тень сомнения в ее глазах.
— Мы возьмем крепость до рассвета, — говорила она. — Люди ждут нашей победы. Мы дадим им надежду.
Эль, Правда, сидела у огня, перечитывая свиток. Ее пальцы дрожали, когда она шептала:
— Если мы победим, ложь падет. Но что, если люди отвернутся от правды, как делали прежде?
Нира, Свобода, молчала, глядя на ключ в своих руках. Век подошел ближе и услышал ее мысли: «Свобода — дар, но многие боятся его принять. Что, если я открою двери, а они побегут обратно в цепи?»
И тут раздался смех.
Дети стояли на краю лагеря, глядя на все это широкими глазами.
— Вы такие большие и сильные, — сказала девочка с косичками, — а боитесь, как малыши.
Арт обернулась, пораженная. Эль уронила свиток. Нира сжала ключ, но не ответила.
— Мы не боимся, — заявил мальчик с разбитым коленом. — И мы пойдем туда.
Он указал на крепость.
Век смотрел на них, и впервые за долгие века что-то дрогнуло в его бездонных глазах.
Он вернулся в крепость, где Клара, Война, точила клинок, предвкушая битву. Мор, Голод, раскладывал на столе карту, отмечая земли, что падут в хаосе. Лира, Болезнь, плела нити нового морока, а Рэм, Кризис, смеялся, предвидя, как страх и раздор умножат его власть.
Век стоял в центре зала и думал: «Каждая сторона жаждет победы, но победа питает новый круг страданий. Смелость рождает войну, правда — кризис, свобода — голод. И все они — мои дети, и все они слепы.»
Но в этот миг за окном раздался звук рога.
Не из лагеря Арт, Эль и Ниры. Не из стен Клары, Мора, Лиры и Рэма.
Это были дети.
Они стояли у ворот крепости, маленькие и бесстрашные, и кричали:
— Эй, чудовища! Мы не боимся вас!
И Век почувствовал, как дрогнул воздух.
Это была сила, которую он не видел прежде.
Сила, которой не было ни в одной из его книг.
Наивная. Чистая. Непобедимая.
Рог смолк, и на поле перед крепостью разлился смех — звонкий, чистый, как горный ручей. Из леса, с холмов, из далеких деревень пришли дети. Их было множество: смуглые и светлокожие, с косичками и кудрями, в пестрых одеждах и босые. Они не несли оружия, не кричали лозунгов. Они просто были — и этого хватило, чтобы мир замер.
Взрослые наблюдали за ними из-за заборов, из окон, из тени деревьев. Сначала они боялись.
— Они не понимают, что творят, — шептали старики. — Сущности раздавят их, как муравьев.
— Это безумие, — хрипел кузнец, сжимая молот. — Мы должны их остановить!
Но никто не решался выйти. Они боялись не только Войны, Голода и Болезни — они боялись надеяться. Ведь если дети проиграют, боль будет невыносимой.
Но чем дольше дети играли, тем тише становился страх.
Женщина, потерявшая мужа в войне, сжала кулаки, глядя, как ее дочь смеется, держа за руки детей из враждебного когда-то селения.
— Она не боится, — прошептала она. — Почему же я боюсь?
Старый солдат, чье лицо было изрезано шрамами, увидел, как мальчишки строят «крепость» из веток — не для войны, а для веселья.
— Мы сражались за землю, а они делят ее, как братья, — пробормотал он, и что-то в нем дрогнуло.
Один за другим взрослые начали выходить из укрытий. Сначала робко, озираясь, будто ожидая удара. Но чем ближе они подходили к детям, тем легче становилось дышать.
Дети разбили свой лагерь прямо между крепостью и шатрами осаждающих. Они рисовали мелом на камнях — цветы, солнце, смеющиеся лица. Они пели песни, в которых не было слов о войне, только о ветре и звездах.
В одной игре они изображали войну, но их «битвы» заканчивались хохотом и объятиями.
— Ты проиграл! — кричал один.
— Значит, я теперь твой друг! — отвечал другой, и они валялись в траве, смеясь.
Взрослые смотрели — и учились.
Кузнец опустил молот.
— Может, и правда… можно не сражаться?
Женщина подошла к дочери и обняла ее.
— Ты права, солнышко. Страх — это просто тень.
Клара, Война, опустила меч, глядя на детей из окна крепости. Ее руки дрожали.
— Зачем я сражаюсь, если они уже победили?
Мор, Голод, смотрел, как дети делятся хлебом, и его пустые глаза наполнились злобой.
— Они накормили весь мир одной булкой…
Лира, Болезнь, слушала их смех и поняла, что ее мороки бессильны против их радости.
— Они лечат друг друга улыбками…
Рэм, Кризис, уронил монету, осознав, что его раздоры ничтожны перед их единством.
— Они богаче всех королей…
Век стоял на крепостном валу, глядя на это чудо. Его сердце, тяжелое от тысячелетий, впервые дрогнуло.
И тогда он увидел его — юношу, чья фигура сияла мягким светом. Это был Новый Век. Его глаза были полны надежды, а голос — как шепот весны.
— Ты
