Я по национальности - бакинка

  Прежде чем начать рассказ о себе, мне придется хорошо поковыряться в памяти,  выстроить все в ряд и изложить, – это не так-то легко, но приятно. Когда излагаешь – заново все проживаешь. Мысленно  возвратиться в прошлое, излучающее свет.
Вспомнить своих друзей юности и детства…

  Зачастую место рождения играет не меньшую роль в судьбе человека, чем язык, вероисповедание, национальность… Я родилась в огромной стране – СССР, в великой империи, которой теперь нет. Нет того государства, в котором я родилась, но есть город – Баку. Было время, когда жители этого славного южного города, рожденные, выросшие и поседевшие за советский период, спаянные неведомой силой «места жительства», на вопрос, кто они по национальности, не без гордости отвечали: «Бакинец!» Это общность людей, горячо любящих свой родной город, вне зависимости от национальности, цвета волос, глаз и кожи, а также мест нынешнего проживания. Это было своего рода уникальным явлением. Русскоязычный народ, состоящий из азербайджанцев, евреев, горских евреев, русских, татар, армян, немцев… Я знала женщину испанку.  Каждый привносил все лучшее в бакинство, что было в его нации. Но это я сегодня анализирую национальный состав, а раньше над этим никто не задумывался. Все шло естественным путем. Баку был, вернее и есть город нефти, поэтому со всех концов мира сюда приезжали люди, это было в  10-е, 20-е, 30-е… годы прошлого столетия. А может я неправа, может другие поколения, ведут отсчет исключительно из своего опыта. Но, мне кажется, что теперь такие понятия, как бакинец, «бакинство»,  не применительно к сегодняшнему Баку.
  Я не знаю, мои девочки, были ли вы в Баку, если даже были, то видели уже не то и встретились уже не с теми людьми, не с нацией бакинцы, которые разъехались по всему свету. Тот старый, интернациональный, много культурный, Баку несбыточных грез,  канувший в вечность, продолжает жить в памяти и сердцах людей, где бы ни были они, куда бы ни забросила их судьба.
Поэтому мне бы хотелось немного описать город, в котором я родилась и выросла, город, который я люблю и помню до сих пор, потому что он был сам по себе уникальным и неповторимым.
Баку уютно расположился в южной части Апшеронского полуострова – как бы спрятался от всех ветров на берегу бухты. Если смотреть с моря, то складывается такое впечатление, что сверху город сползает к этой бескрайней синеве: старинные извилистые улочки, выложенные булыжником еще девятнадцатого века, ведут к седому Хазару – так издревле величали Каспий. Заключает город, а можно считать – начинает его Приморский бульвар – любимое место отдыха и встреч бакинцев.
  Вечерами, в жару, все выходили сюда погулять, чтобы, любуясь великолепными пейзажами, скоротать душное время суток. Дома города помнятся мне невысокими, улочки – узкими. В центре – старый город (Ичери шехер), окруженный каменной стеной, выходящий к морю, где высится Девичья башня (Гыз галасы) – символ моего города. А ещё Баку – город ярких  природных огней, словно бушующих, вырываясь из-под земли (Аташкях). Город просоленных ветров и зноя, запаха Каспия и нефти. Но главная его достопримечательность – люди.
   Несмотря на  размеры города, казалось, что ты живешь в большой деревне. Здесь все знали друг друга. Пока пройдешь по улице Торговой, центральной части города, устанешь здороваться.
Бакинские дворики, восточного и итальянского стиля, особые. Здесь жили люди разных национальностей, таких колоритных людей я больше нигде не встречала.  
  В полуденный зной двери домов закрывались, чтобы сохранить прохладу. Мамы громко созывали по именам своих детей – отсидеться до вечера. А по улицам начинали ездить на самодельных деревянных коробках с приделанными колёсиками продавцы мороженого, которые громко кричали: «МРОЖНА ест!». И детвора с мелочью и с шумом опять выбегала на улицу, чтобы купить кусочек сладкого холода.
  К вечеру двери открывались, все выходили во двор, прячась под виноградниками.  Кто-то пил чай у  своего порога,  кто-то выдалбливал косточки из белой крупной  черешни, чтобы сварить королевское варенье, кто-то готовил обед…
  Пройдясь, по запаху можно было понять не только кто готовит какой обед, но какой национальности хозяин дома: плов, долма, джыз-быз – азербайджанцы, танов – армяне, борщ – русские,  чуть дальше чахохбили – грузины. Столы у всех были всегда завалены фруктами.
(А ещё помнится фрукт – шишки, коричневый мягкий, вяжущий плод с грецкий орех величиной, с косточками в середине. Но он был зимний, новогодний). Здесь такое не попробуешь.
 Бакинцы – люди необыкновенно гостеприимные и хлебосольные. Им только попадись на недельку – откормят так, что мама родная не узнает. Если бакинская семья накрывает для гостей стол, то после такого обеда можно смело не питаться несколько дней. Разнообразные закуски сменит череда горячих блюд, завершающим из которых наверняка окажется плов. После трапезы вам подадут неповторимый ароматный бакинский чай в армуды – изящных стаканчиках грушевидной формы, и вы с тоской будете взирать на шедевр кондитерского искусства – пахлаву – поскольку желание одолеть этот сладкий изыск у вас есть, а силы закончились еще до плова…
  Под звуки мугама (национальная музыка и песня, сочиненная на ходу), льющегося из окон, старики начинали шумно играть в домино или нарды. Мелкие выбегали с длиннющими бутербродами или садились друг к дружке, на перегонки взбивая гоголь-моголь (белок или желток с сахаром). В то время как остальные взрослые  располагались в узкий круг, к ним же примыкали дети постарше, уставшие от игр в десятку и стекляшки,  и начиналась игра в лото. По двору разлетались слова: дед, бублики, очко… Тишина приходила во двор далеко за полночь, когда ночь приносила свою скупую прохладу. В таких дворах жизнь была общая, все делалось сообща. В несчастье и в радости все помогали друг другу. Свадьбу справляли всем двором, в последний путь провожали вместе.
  Так вот, как поётся в одной из песен, « в этом городе ярких огней, в этом городе добрых людей» родилась – я.
  Наш двор, где я родилась и, где жил мой отец, по ул. Свердловской, дом 181, был трехэтажный итальянского стиля. Окна квартир выходили на общую веранду. Все этажи по бокам были связаны лестницами. Была одна основная и две небольшие. При входе во двор проходили длинный далан ( длинный коридор), в начале которого стояли мусорные ящики. Удушающий запах  мусора, политого мазутом, стоял в основном при входе во все дворы.
  В конце далана находился общий кран, куда жильцы приносили полоскать бельё или мыть шерсть, которую потом сушили на солнце, били тонкой кизиловой палкой и стегали узорами одеяло прямо во дворе, расстелив палас.. К вечеру подключали длинный шланг и начинали мыть двор, бегая босиком по горячему асфальту, детвора, с визгом пыталась попасть под струю прохладной воды. В этом дворе на первом этаже жили мы – мама, Зина, Миша и я.  После того, как мама ушла от отца, то она поселилась у его соседки Зинаиды. Квартира состояла из одной маленькой комнаты и коридора, где находились кран, газовая плита, стол и кровать дяди Миши. В комнате на одной кровати спала Зина, а на второй я с мамой.
   Я росла и набирала вес благодаря изобилию маминого молока и заботам Зинаиды. Она меня таскала в день два раза к маме на работу, чтобы я от пуза насосалась. Меня любил весь двор. Особенно дядя Павлик, он вечно уносил меня в город и водил по всем улицам. А я, в свою очередь со временем,  любила их квартиру, главное – буфет, в который часто лазила. Там всегда стоял запах чая и сыра-брынзы и лежал кусковой сахар – лялёк, так я называла белый сладкий комочек.
  Однажды мама гуляла со мной по модному в то время парку Роте-Фана в Черном городе (он был основан в 1919 году красными специально, чтобы нефтяники, работающие на нефтеперерабатывающих заводах, могли отдохнуть в тени деревьев).  Ей приспичило, она положила меня на скамейку и пошла в туалет. Оттуда в щелочку она наблюдала, как ко мне подошли три моряка в красивой парадной форме, взяли меня на руки, огляделись и пошли по дорожке. Мама еле догнала их, чтобы вернуть свою драгоценность, которую они, неловко неся, разглядывали.
  Я росла и помню, как в доме у нас появился дядя Ваня. Он приходил не часто, но зато после его ухода у нас на столе всегда появлялся шоколад. Огромная плитка, завернутая в серебряную фольгу. Дядя Ваня был военным летчиком, и шоколад им выдавали для поддержки здоровья.  
  Его часть располагалась в Грузии, в городе Кутаиси. Он периодически приезжал в Баку и перевозил на вертолете нефтяников на Нефтяные камни и в Сумгаит. Раза два он брал меня с собой, я стояла между его ног, а он ловкими движениями рук приводил лопасти машины в движение.
  Мы поднимались над площадкой, которая находилась напротив Дома правительства,  уходили вверх все выше и выше, дома становились маленькими, а люди превращались в едва различимые точки. Все это приводило меня в дикий восторг. Мне нравился Ваня, а он любил меня и маму.
Как-то я заболела свинкой, щеки раздулись, как у порося, была высокая температура – и вдруг в дверях появился дядя Ваня. Я от радости стала прыгать на постели. На мне была теплая оранжевая ночнушка, длинная, до пят. Я становилась на ее край и одним махом падала. Потом это стало привычкой, за которую меня ругали.
  Мамы дома не было. Дядя Ваня одел меня, завернул в одеяло, и мы поехали с ним на военный аэродром. У самого самолета нас нагнала мама, она что-то кричала, шум ревущих моторов не давал мне расслышать.
  Только мы опять оказались дома, а дядя Ваня исчез на долгие годы. Ему не удалось уговорить маму поехать с ним в его часть. Просто мама была уже напугана, страшно ей было опять бросить насиженное место и уехать. Жаль! Она когда-то обожглась на молоке (на моем отце), а теперь дунула на воду.