Несмотря на воинские победы, в поисках верного и сердечного друга Пётр I явно терпел одно поражение за другим. В утомительных походах и после жестоких боёв мужчине так хотелось женской теплоты и ласки, нежных слов понимания и участия.
Шумные пирушки и немецкое притворство не наполняло возмужавшего императора.
Вращаясь среди хитрецов, казнокрадов, предателей, Пётр нуждался в женщине, которая была бы ему не только женой, товарищем и матерью.
И вскоре нашлась такая родственная душа, правда она не имела дворянского титула, не отличалась большим умом и не блистала красотой.
Но у Марты Скавронской было то, чего были лишены все красотки имперского двора, — она умела понять, посочувствовать и приласкать мужчину.
И император, как мальчишка, уткнувшись лицом в её мягкую и тёплую грудь, успокаивался и засыпал здоровым сном, а женщина гладила его по непокорным волосам, мурлыча протяжную колыбельную песенку.
В такой позе Марта могла неподвижно просидеть несколько часов.
Проснувшийся император был снова бодр и спокоен.
Путь Марты Скавронской на российский престол был не прост.
Вторая жена российского императора Марта Самуиловна Скавронская родилась 15 апреля 1684 года в Лифляндии в обычной крестьянской семье. По одним сведениям, она была дочерью латышского крестьянина Самуила Скавронского, по другим – шведского квартирмейстера по фамилии Рабе.
Мать Марты, овдовев, отдала дочь в услужение в семью пастора Глюка, где её учили грамоте и рукоделиям. По другой версии до 12 лет девочка жила у своей тётки Анны-Марии Веселовской, прежде чем оказаться в семье Глюка. В возрасте 17 лет Марту выдали замуж за шведского драгуна по имени Иоганн Крузе (Johan Cruse) как раз накануне русского наступления на Мариенбург. Через день или два после свадьбы трубач Иоганн со своим полком отбыл на войну и пропал без вести.
В доме пастора Глюка в Мариенбурге Марта работала одновременно и прачкой, и кухаркой.
Но у Марты Скавронской было то, чего были лишены все красотки имперского двора, — она умела понять, посочувствовать и приласкать мужчину.
И император, как мальчишка, уткнувшись лицом в её мягкую и тёплую грудь, успокаивался и засыпал здоровым сном, а женщина гладила его по непокорным волосам, мурлыча протяжную колыбельную песенку.
В такой позе Марта могла неподвижно просидеть несколько часов.
Проснувшийся император был снова бодр и спокоен.
Путь Марты Скавронской на российский престол был не прост.
Вторая жена российского императора Марта Самуиловна Скавронская родилась 15 апреля 1684 года в Лифляндии в обычной крестьянской семье. По одним сведениям, она была дочерью латышского крестьянина Самуила Скавронского, по другим – шведского квартирмейстера по фамилии Рабе.
Мать Марты, овдовев, отдала дочь в услужение в семью пастора Глюка, где её учили грамоте и рукоделиям. По другой версии до 12 лет девочка жила у своей тётки Анны-Марии Веселовской, прежде чем оказаться в семье Глюка. В возрасте 17 лет Марту выдали замуж за шведского драгуна по имени Иоганн Крузе (Johan Cruse) как раз накануне русского наступления на Мариенбург. Через день или два после свадьбы трубач Иоганн со своим полком отбыл на войну и пропал без вести.
В доме пастора Глюка в Мариенбурге Марта работала одновременно и прачкой, и кухаркой.
25 августа 1702 года во время Северной войны армия русского фельдмаршала Шереметева, ведущая боевые действия против шведов в Ливонии, взяла шведскую крепость Мариенбург (ныне Алуксне, Латвия). Шереметев, пользуясь уходом основной шведской армии в Польшу, подверг край беспощадному разорению.
В Мариенбурге Шереметев захватил 400 жителей. Когда пастор Глюк в сопровождении своей челяди пришёл ходатайствовать о судьбе жителей, Шереметев приметил служанку Марту Крузе и силой взял её к себе в любовницы. Через короткое время, примерно в августе 1703 года, её покровителем стал князь Меншиков, друг и соратник Петра I
В Мариенбурге Шереметев захватил 400 жителей. Когда пастор Глюк в сопровождении своей челяди пришёл ходатайствовать о судьбе жителей, Шереметев приметил служанку Марту Крузе и силой взял её к себе в любовницы. Через короткое время, примерно в августе 1703 года, её покровителем стал князь Меншиков, друг и соратник Петра I
Однажды царь, проезжая на почтовых из Петербурга, который назывался тогда Ниеншанцем, или Нотебургом, в Ливонию, чтобы ехать дальше, остановился у своего фаворита Меншикова, где и заметил Екатерину в числе слуг, которые прислуживали за столом. Он спросил, откуда она и как тот её приобрёл. И, поговорив тихо на ухо с этим фаворитом, который ответил ему лишь кивком головы, он долго смотрел на Екатерину и, поддразнивая её, сказал, что она умная, а закончил свою шутливую речь тем, что велел ей, когда она пойдёт спать, отнести свечу в его комнату. Это был приказ, сказанный в шутливом тоне, но не терпящий никаких возражений. Меншиков принял это как должное, и красавица, преданная своему хозяину, провела ночь в комнате царя… На следующее утро царь уезжал . Он возвратил своему фавориту то, что тот ему одолжил. Об удовлетворении царя, которое он получил от своей ночной беседы с Екатериной, нельзя судить по той щедрости, которую он проявил. Она ограничилась лишь одним дукатом, что равно по стоимости половине одного луидора (10 франков), который он сунул по-военному ей в руку при расставании»
[justify]…В 1705 году двадцатитрехлетняя красавица «Катерина Василефская», Марта Скавронская , была перевезена к Петру Великому во дворец.
Марта приняла православие, ее нарекли Катериной.
С этого времени положение пленницы упрочивается: Петр привязывается к ней, и ее значение быстро увеличивается. Беспрестанные отлучки вызывали государя на переписку с Катериной.
В первые годы своей связи Петр попросту называет Екатерину «маткой»; с 1709 года письма его прямо обращаются к ней одной, а не общие с письмами к Анисье Кирилловне Толстой, приставнице при Катерине. «Матка, здравствуй!» или «Мудер!». Эти обращения сменяются на более ласкательные выражения в конце 1711 года, то есть после того, как в марте сего года Катерина объявлена им женой. Отныне в начале царских цидулок мы читаем: «Катеринушка, друг мой, здравствуй!». На пакете к ней прежняя надпись: «Катерине Алексеевне» заменена: «государыне царице Екатерине Алексеевне».
Пять лет спустя обращения на пакетах делаются еще торжественнее; письма адресуются «ея величеству пресветлейшей государыне царице Екатерине Алексеевне», а самые письма делаются еще нежнее; с 1716 года Петр так приветствует бывшую фаворитку: «Катеринушка, друг мой сердешнинькой, здравствуй!».
Народ и солдатство, зорко приглядывавшиеся ко всем «деяниям» монарха, тотчас заявили недовольство за связь государя с безвестной дочерью лифляндского крестьянина.
Непринятие выразилось в «неудобь-сказаемых» толках, быстро облетавших народные массы. «Не подобает монаху, так и ей, Катерине, на царстве быть: она не природная и не русская; и ведаем мы, — говорил один из старых служивых,- как она в полон взята и приведена под знамя в одной рубахе, и отдана была под караул, и караульной наш офицер надел на нее кафтан… Она с князем Меншиковым его величество кореньем обвели… и только на ту пору нет солдат, что он всех разослал, а то над ними ( над Меншиковым и Катериной) что-нибудь да было б!»
«Катеринушка», действительно, словно корнями обвила Петра.
Из военных походов Пётр посылал жёнушке презенты и подарки, которые являлись признаком внимания и любви.
Но вот «Катеринушка» взгрустнулась, о том писал от ее имени секретарь, и Петр спешил из дальней Полтавы препроводить к ней бутылку венгерского с убедительнейшею просьбою: «Для Бога, не печалиться, мне тем наведешь мненье. Дай Бог на здоровье вам пить; а мы про ваше здоровье пили», — успокоительно писал государь.
Любовь высказывалась в постоянных заботах государя о любимой женщине; забывая первенца-сына и его воспитание, решительно изгладив из своей памяти образ злополучной первой супруги, а за ней и первой метрессы, Петр как зеницу ока хранил вторую и более счастливую фаворитку.
Целые письма посвящались распоряжениям касательно путешествия «сердешнинькаго друга», посылался к ней маршрут, выставлялись лошади, рассуждалось о погоде и о том, насколько может она повредить переезду «Катеринушки». «Дай Боже,—замечал нежно супруг, чтоб здрава проехали, в чем опасенье имею о вашей непразности» (беременности).
Суровый деспот, человек с железным характером, спокойно смотревший на истязание на дыбе и затем смерть родного сына, Петр в своих отношениях к Катерине был решительно неузнаваем: письмо за письмом посылалось к ней, одно другого нежнее, и каждое полное любви и предупредительной заботливости.
Так, по поводу поездки, о которой государь не раз уже писал, два дня спустя после одного из подобных писем Петр вновь пишет к жене. «Для Бога,; я не желал вашей езды сюды, чего сама знаешь, что желаю; и лучше ехать, нежели печалиться. Только не мог удержаться, чтоб не написать; а ведаю, что не утерпишь, и которою дорогою поедешь, дай знать». «Дай Боже,- в волнении писал Петр несколько времени спустя,—чтоб сие письмо вас уже разрешенных (от бремени) застало, чего в олтерацыи ( в душевном беспокойстве) своей и радости дожидаюсь по вся часы».
Вслед за письмом отправлен «славнейший лекарь»; его сопровождали различные пожелания насчет беременной «Катеринушки».
Государь тосковал без нее: тоску по ней он стал заявлять очень рано, еще в 1708 году, хотя тогда это высказывалось шуткой, ею и покрывалось желание видеть подле себя «необъявленную» еще подругу. «Горазда без вас скучаю,-писал он ей из Вильно,-а потому, что ошить и обмыть некому…» «Предаю вас в сохранение Божие и желаю вас в радости видеть, что дай, дай Боже!» «Для Бога приезжайте скоряй,—приглашал государь «матку» в Петербург в день собственного приезда в возникавшую столицу,—а ежели за чем невозможно скоро быть, отпишите, понеже не без печали мне в том, что ни слышу, ни вижу вас…»
Откуда же проистекала эта тоска по милой или, лучше сказать, чем поддерживала «Катеринушка» такую страсть в Петре, в человеке, бывшем до этого времени столь непостоянным? Что приносила с собой эта женщина в семейный быт деятельного государя?
С нею являлось веселье; она кстати и ловко умела распотешить своего супруга то князь-папой, то всей конклавией, то бойкой затеей веселого пира. Она вовсе не была красавицей. Черты лица Катерины Алексеевны неправильны; но в полных щеках, во вздернутом носе, в бархатных, то томных, то горящих огнем глазах, в ее алых губах и круглом подбородке, вообще, во всей физиономии столько жгучей страсти! В ее роскошном бюсте столько изящества форм, что не мудрено понять, как такой колосс, как Петр, всецело отдался этому «сердешнинькому другу». И от нее вовсе не требовалось глубокого ума и какой-нибудь образованности: Петр любил Катерину сначала как простую фаворитку, которая нравится, без которой скучно, но которую он не затруднился бы и оставить, как оставлял многоизвестных и малоизвестных метресс, но, с течением времени, он полюбил ее как женщину, освоившуюся с его характером, ловко применившуюся к его привычкам.
Женщина, не только лишенная всякого образования, но даже, как всем известно, безграмотная, она до такой степени умела являть пред мужем горе к его горю, радость к его радости и вообще интерес к его нуждам и заботам, что Петр, по свидетельству царевича Алексея, постоянно находил, что «жена его и моя мачеха умна!», и не без удовольствия делился с нею разными политическими новостями, заметками о происшествиях настоящих, предположениями насчет будущих.
1716 и 1717 годы были особенно богаты письмами Петра к Екатерине: в это время государь осыпал ее ласками, подарками, беспрестанно заявлял желания скорейшего свидания, являл заботливость о детях Екатерины и зачастую посылал свои грамотки к ней одну за другой, в расстоянии четырех-пяти суток.
И вот, когда страсть государя к жене обратилась в то чувство глубокой привязанности, которая прекращается разве со смертью, в то время, когда Петр от нежной цидулки к жене переходил к предписанию сыщикам ловить первенца-сына,—в это-то время Екатерина, гордая победой над сердцем «старика-батюшки», обращает взор, исполненный особенной ласки, к своему новому
Не знала обстоятельств смерти Петра Первого.