[/justify]
Когда немецкие части вступили в Корочу солдат и офицеров расселили по домам. Всех жителей выгнали в сараи, погреба, пристройки, коровники. Нам повезло. Мы остались в маленькой комнате и сарае. Немцы жили в нашей большой комнате, выбросив оттуда абсолютно всё. На пол они постелили солому, накрыли её брезентом и спали, не раздеваясь.
Вшей, блох и клопов принесли немцы, которые жили в большой комнате. Когда они ушли, там поселились венгерские солдаты. Во время войны народ мучили блохи, клопы и, особенно, вши головные и нательные. Тётя Катя и бабушка мыли головы с какой-то травой, золой. С клопами тётя боролась народным способом. Ножки кровати опускались в консервные банки с бензином. Считалось, что клоп никогда не полезет через керосин или бензин. Но народ рассказывал, шутя или серьёзно, что клоп по стене взбирается на потолок и оттуда «пикирует» на постель. Каждую неделю мы выносили во двор две железные кровати и обжигали их бензиновым факелом. Блох отгоняли полынью, которую рассыпали по всем комнатам. Сложнее была борьба со вшами. Мы каждый день снимали все свое белье и давили вшей в складках, особенно в резинках на трусах, и проглаживали раскалённым утюгом. До прихода наших войск тётя стригла меня большими портняжными ножницами, рядами, как овцу.
Вскоре заработал наш базар, где продавали всякий ширпотреб: иголки, нитки, самодельные мыло и спички, зажигалки, сделанные из гильз от патронов. Продавали какие-то железные запчасти, гребешки, гребенки, кресало. Ходовым товаром были «лампы», сделанные из гильз от снарядов, сахарин, тряпье. Появились инвалиды, играющие в "цепочку" и "три наперстка". Все продавалось, все покупалось, все менялось.
Через некоторое время немецкие войска ушли на восток, а в городе разместились венгерские части. Комендантом города остался немецкий офицер.
Если в июне 1942 года толпы беженцев шли на восток, то через некоторое время на запад потянулись колонны военнопленных красноармейцев и командиров. Конвоировали их наши предатели. Каждый, кроме винтовки, имел плётку из толстого чёрного провода. Пленных подгоняли прикладами, а за малейшее неповиновение избивали плётками. Мы с ребятами видели, как больного или раненого, он не мог самостоятельно идти, расстреляли на улице Дорошенко.
На пустыре между селом Погореловка и городом немцы устроили лагерь для военнопленных. Всего их было человек пятьсот, а может быть и больше. В тридцатиградусную жару пленным не давали ни еды, ни питья, а умерших от голода, ран, а также расстрелянных за неподчинение, складывали на повозки и, как рассказывали люди, ночами вывозили в район Белой горы.
Условия в лагере были жуткие. Пленные все время находились на ногах, лежали лишь раненые, им не оказывали никакой медицинской помощи. Воду в бочке привозили на лошади. Когда приезжала бочка, а жара стояла ужасная, было страшно смотреть, как за кружку или флягу воды, люди буквально убивали друг друга. Жители города, близлежащих сел бросали пленным через ограду хлеб, огурцы, фляжки с водой. Мы с ребятами тоже пытались через колючую проволоку передавать пленным воду в бутылках, но охранники криками, а иногда и выстрелами вверх, отгоняли нас.
Люди рассказывали, что некоторые одинокие местные женщины, с разрешения коменданта лагеря, в качестве «родственников» или под видом «невест» забирали военнопленных к себе домой.
...Недавно в интернете я прочитал, что на месте, где находился этот лагерь, 9 мая 2013 года установили памятный камень...
...Недавно в интернете я прочитал, что на месте, где находился этот лагерь, 9 мая 2013 года установили памятный камень...
До сих пор не могу забыть, как в саду нашей соседки предатели заставили пленного вырыть себе могилу и тут же расстреляли. Маленького роста, заросший, грязный, он плакал, становился на колени, что-то говорил о детях. В каких кустарниках мы прятались, что нас предатели не видели – не помню. Позже, когда в город пришли венгерские части, мы с ребятами из зарослей бурьяна и кустов видели, как венгерская жандармерия в саду детского дома, за небольшим курганом, расстреляла группу цыган. Их было шесть или восемь человек, а может быть и больше. Расстреляли мужчин, детей, женщин, якобы за то, что цыгане увели у них несколько лошадей.
В сентябре 1942 года власти открыли школу у храма Рождества Пресвятой Богородицы. Тётя решила, что лучше мне ходить в эту школу, чем бродить с ребятами по городу и базару. Сколько открыли классов - не знаю, но хорошо помню, что девочек в школе не было. Ввели урок «Закон божий», заставили выучить молитву «Отче наш». Перед началом уроков мы всем классом читали её и молились. Занятия с нами проводил батюшка. Писать нас он учил почему-то со знаком «ъ». Письменных принадлежностей не было. Вместо тетрадей мы писали на каких-то советских книгах между строками. Какие предметы были ещё я забыл. К счастью, ходил я в эту школу недолго.
Территория детского дома, рядом с которым мы жили, была превращена в лагерь для наших военнопленных и евреев. У каждого из них на одежде была надпись - JUDE. Охраняли лагерь венгерские солдаты.
Зимой 1943 года я попал в несколько историй, которые могли для меня окончиться трагически.
В разрушенной типографии районной газеты мы нашли на полу рассыпанные литеры (шрифт). Здесь же лежала пустая металлическая коробка от пулемётных лент. Мы стали наполнять её шрифтом. Кто-то из ребят сказал, что будем печатать книгу. Выходим из здания, а навстречу идёт немец. Увидел у нас в руках коробку от пулемётных лент и поманил пальцем к себе. Заставил открыть коробку, а я взялся ему объяснять, что это шрифт и что мы будем печатать книгу. Он долго рассматривал литеры, пытаясь понять, что это такое. Потом до него, наверное, дошло, что это не патроны. Или немец попался тупой, или я уж очень убедительно все ему объяснил, но он бросил литеру в коробку и отпустил нас. Хотя все могло быть иначе. Нас могли обвинить в печатании листовок или передаче шрифта партизанам. Но никаких листовок и сведений о партизанах за время оккупации я не видел и не слышал. До оккупации города немцы разбрасывали листовки с самолёта. Я читал их. Немцы предлагали нашим солдатам сдаваться в плен. В них было написано: «Штыки в землю! Прочти и передай товарищу!» и нарисована свастика, от которой убегают наши солдаты.
Вторая история произошла дома. У нас в большой комнате жили немцы. Немецкий офицер сидел около печки и сжигал топографические карты. Я был рядом и попытался из кипы карт вытащить одну, чтобы просто посмотреть. Раньше я их не видел. Теперь я понимаю, что на ней была нанесена оперативная обстановка. Карта была разрисована цветными карандашами. Немец посмотрел на меня со злостью, подозрительно и я тут же получил от него по шее.
И ещё одна история. В большой комнате ночевали венгры. Когда они ушли, я заглянул в комнату и на подоконнике увидел, как сейчас бы сказали «растяжку». У окна висели часы ходики с гирьками и цепочкой. На краю подоконника стояла ручная венгерская граната. Чека выдернута, но не до конца, а граната обмотана часовой цепочкой. Расчёт был простой — ходики потянут цепочку, та опрокинет гранату с подоконника на пол и взрыв в комнате обеспечен. Если бы кто-то из нас потянул цепочку, конечно бы погиб. Я, придавив взрыватель и чеку пальцем, размотал цепочку. Вышел в огород за сарай и бросил гранату подальше, насколько мог, от дома. Бросать гранаты меня научили старшие ребята, а мне тогда было всего 13 лет!
В середине зимы наши войска стали оттеснять немцев за Белгород в сторону Харькова. Немцы готовились к отступлению, но сопротивлялись. На крыше детского дома (он был двухэтажный) сняли несколько листов железа и посадили там наблюдателя с биноклем, а несколько больших орудий поставили во дворе детского дома и в саду. Огонь вели в сторону села Бехтеевка. Во время стрельбы тётя прятала нас с сестрой в погреб. Она боялась, что наши наблюдатели могут засечь точку, откуда ведётся стрельба из орудий, и наш дом может попасть под обстрел.
Оккупация нашего городка длилась более двухсот дней. Никаких упорных боев за Корочу или в самом городе я не помню. Наши войска освободили город 7 февраля 1943 года. На улице Дорошенко я увидел красноармейца в шапке ушанке со звёздочкой, белом полушубке, валенках, с автоматом ППШ на груди. Я побежал домой сообщить, что пришла Красная Армия. Наконец–то немцы и венгры ушли.
Ребята ходили по улицам в поисках оружия, собирали патроны, гранаты. Я где-то подобрал трёхлинейку. Она была с патронами и исправная. Вскоре опробовал её на окнах детского дома. Стрелял из своего сарая по целым окнам детского дома, зная, что там никого нет. После каждого выстрела прятал винтовку в сарае в соломе, а патроны в другом месте. На выстрелы дома никто не обращал внимания, потому что стрельба звучала то там, то здесь. Бабушка случайно нашла мой тайник. Винтовку и ящик с патронами она отдала солдатам.
[justify]Весной, в овраге, недалеко от больницы, поставили несколько машин, накрытых маскировочной сеткой. Это были радиостанции. Мы крутились там постоянно в надежде добыть у солдат использованные батареи. Они интересовали нас, как источники питания для лампочек от ручного фонарика. Однажды днём мы с ребятами собирали в овраге сухие ветки, чтобы обменять их у солдат на батареи. Внезапно из-за туч появились два немецких самолёта с крестами на боках. Летели они низко и, наверное, хотели уничтожить радиостанции. Мы испугались, попадали кто куда. Бомбы упали в районе больницы, а самолёты тут же улетели в сторону Белгорода. Никто открыть огонь по ним не успел, хотя в саду детского дома в траншеях стояли грузовые машины, в кузове которых были счетверённые установки зенитных пулемётов. Когда мы пришли в себя, я увидел страшную картину. Она до сих пор стоит в моих глазах. Со стороны больницы вся в крови шла женщина, жутко кричала и несла на руках все,
в наше время, которое тоже по сути военное.
К 80 летию Великой Победы следует с ним ознакомить
людей!
ЗДРАВИЯ ВАМ, Анатолий Ефимович!
Неиссякаемого вдохновения и новых публикаций!