Государство Хулагуидов. 6794 год от Сотворения мира (1286 год от Рождества Христова)
Уже на следующую ночь после разговора с Меланией, Мирослав начал копать тайник под своим топчаном. Более надёжного места, чем в собственном закутке на конюшне, он придумать не мог.
Сам схрон он копал только ради того, чтобы в одном месте хранить всё необходимое для будущего побега. Разве что, кроме пищи и кувшинов с водой — по сути, основного, что ему, Мелании и лошадям должно было потребоваться во время долгого пути. Оставалось надеяться, что за два-три дня до того, как им представится возможность бежать, они смогут собрать достаточно съестных припасов, чтобы продержаться пару седьмиц в пустыне пока не доберутся до Иудеи...
Стараясь не нарушать тишины посторонними звуками, Мирослав сдвигал топчан в сторону и большими глиняными черепками осторожно выгребал сухую пыльную землю на старую попону.
Делая вид, что ходит по нужде, дважды за ночь Мирослав бесшумно выбирался из конюшни и тонким слоем высыпал выкопанную землю в саду среди деревьев. Несмотря на то, что деревья поливались рабами по несколько раз в неделю, жара в Багдаде стояла такая, что вода испарялась очень быстро. Потому землю, выкопанную Мирославом в конюшне, ни по цвету, ни по составу отличить от той, что была в саду на глаз вряд бы ли у кого-то получилось. А, значит, повода для подозрений и с этой стороны ничто не должно было вызвать. Мелания, когда оставалась ночевать с Мирославом, также помогала ему копать схрон.
Спустя седьмицу тайник был готов. Мирослав решил не делать его больше пары локтей в глубину и трёх локтей в длину. Ширины было достаточно, чтобы стоящий над ним топчан полностью скрывал выкопанную яму. Внутри Мирослав проложил тайник сухой травой. Несмотря на то, что находился он под топчаном, для большей скрытности Мирослав всё равно прикрыл схрон старыми досками, а сверху присыпал ещё и сеном.
В его закуток на конюшне почти никто не заходил, оттого Мирослав надеялся, что и его схрон никогда не обнаружится. По крайней мере, до побега. Если же кто-то и натолкнулся бы на тайник, всегда можно было оправдаться тем, что хранил там Мирослав что-то ценное для себя лично. А не говорил никому о схроне только потому, что опасался зависти остальных рабов, что у него единственного в хозяйстве было столько собственных вещей и столько утвари. К тому же лежала в схроне и часть вещей Мелании. И это тоже могло послужить оправданием им обоим, что собирали они свои скудные пожитки для совместной жизни, надеясь когда-то пожениться.
Жадность и стяжательство были естественны для человеческой натуры, понятны любому и вполне объяснимы. И в дальнейшем вряд ли вызвали бы какие-то кривые толки. Не говоря уже о подозрениях в подготовке побега.
После рубки с бедуинами в пустыне, на обратном пути из Тебриза в Багдад, Мирза настоял, чтобы Мирослав был вооружён кривым арабским клинком и ножом. А после возвращения в Багдад, то ли забыл об оружии, то ли просто не потребовал, чтобы Мирослав вернул их Пантелеймону на хранение.
И теперь в пользовании Мирослава было даже оружие. И оно было первым, что он сложил себе в схрон. Словно таким, понятным любому действием, он косвенно подтверждал, что хранит ценные лично для себя вещи.
С чёткой и понятной для него и Мелании целью, и сам схрон быстро заполнился нужными им вещами. Мирослав сам отчистил от грязи и подшил несколько старых кожаных баулов, которых бы вряд ли кто-то хватился и которые за ненужностью сваливались в одном из углов конюшни. В один из баулов была сложена их чистая одежда, заранее выстиранная Меланией в хозяйском доме. Сложили они туда и разные мелочи, по-своему, ценные для каждого, вроде редких подарков от хозяев. То есть всё то немногое имущество, что скопилось у них за годы их рабской жизни.
Но, поскольку личных вещей у них было мало, а во время долгой дороги по пустыне в основном им нужны были только вода и еда, большая часть схрона пустовала и ждала своего часа, чтобы заполниться только за два-три дня перед самим побегом.
Продолжение - в книге
