В те далекие дни, время для меня застыло. Я не мог наблюдать за его течением. Посуда скапливалась в раковине, стол был завален грязными кружками и скомканными листами блокнота. Пытался найти противоядие в оригинальности. Ты мне тогда сказала, что каждый день является синонимом повторяемости. Тогда я бросил колледж, начал заниматься живописью. Ты приходила с работы, открывала мне доступ к внешнему миру, через свой внутренний. Дни мало отличались, но каждому из них я давал псевдоним. Ты смеялась над этим, садилась в кресло и закрывала веки. По телевизоры показывали уроки видеохристанства. Мы в это не верили. Злейшим врагом было второе пришествие скуки. Это был продукт длительного хранения.
Монотонность напоминала простуду. Лучшим лекарством от нее было стремление стать жертвой. Поэтому, я считал, что мир – это хроническая болезнь. Ты не могла сделать шаг навстречу пониманию. Посуда разлеталась на мелкие осколки. Кухня наполнялась безразличием. В моем сознании проходили столетия, пока ты сгребала остатки битого стекла на совок. Тут не было никакой оригинальности- я молчал.
Мы пытались преодолеть сонливость, жить, как богачи на южном побережье или люди, которых наградили орденами. У меня не было гордости. В «Известиях» писали, что только дерзость можно считать орудием обладания. Скука снова начала щелкать пальцами, и этот звук был невыносим. У тебя постоянно была мигрень. Переломав все мольберты, я вернулся в колледж. В спальне было еще несколько целых полотен. Ты ходила вдоль стены, прикасаясь к засохшей краске.
Нам удалось разорвать клише, но не хватило дерзости и изобретательности. Я постоянно носил с собой опустошенность и учебник .Ты одевала строгие костюмы, считая их эквивалентом человеколюбия. Через 200 дней обнаружилось, спасение состоит в шаблонности. Тебя не стало. Я разменивал купюры на монеты, но менялась только физическая сущность: плотность, объем, вес. В раковине снова стала скапливаться посуда. Стол был завален кружками. Ничего не хотелось.
