Предисловие: К 80-летию ВЕЛИКОЙ ПОБЕДЫ. ЧТОБЫ ПОМНИЛИ...
Жителей Украины, Белоруссии, да и всего Советского Союза война застала врасплох. Не все понимали, как жить, что делать, куда бежать… Но все осознавали, что нахлынула страшная беда, что льётся кровь… Не понимали люди, как суметь сохранить силу духа, несмотря на тяжёлые испытания: ранение, плен, гибель семьи, потерю жилья, наконец, как смотреть смерти в лицо и не испугаться её, сохранить самообладание, чтобы выжить и победить… Для этого нужны сверхчеловеческие силы и такие силы прятались до поры до времени, а потом в критические моменты у кого-то проявлялись, а у кого-то прятались еще глубже…
Семён получил ранение еще в финскую, сейчас его не призвали на фронт, но рабочие руки нужны были и в тылу. Когда немцы пришли на Донбасс, он работал в Горловке на шахте десятником. Десятник – это даже не профессия, а должность, другими словами — сменный мастер в шахте, который распределял объём работы, вёл табель учёта, выработанного шахтёрами-сдельщиками, и рассчитывался с ними. Работа ответственная и тяжёлая – шахтёры люди основательные, фальши не терпят…
С первых дней войны по всей Украине было объявлено военное положение. Мобилизации на фронт подлежали первоначально военнообязанные 1905-1914 годов. На их рабочие места становились женщины, пенсионеры, подростки. Родственники отправлявшихся на фронт шахтёров, приносили в отдел кадров заявления похожего содержания:
«...прошу принять меня на работу в ту смену, где работал мой муж или брат. Я хочу заменить его. Буду работать по-стахановски, не жалея сил, чтобы помочь нашей доблестной Красной Армии уничтожить фашистскую мразь». Навыков работы, опыта, знаний не у всех хватало, десятникам приходилось многому их обучать, помогать, исправлять, чтобы дело шло еще эффективнее, чем до войны. Законом жизни и труда стал главный призыв: «Все для фронта, все для победы!». В городе вывешивались лозунги: «Добычу угля удвоим, утроим, всемерно поможем нашим героям!», «Больше угля — больше снарядов. Залпом труда — по фашистским гадам!», «Женщины - в шахту, к станку, к агрегату, этим приблизим с врагами расплату!» …Город продолжал трудиться, учиться, проявлял заботу о тех, кому было труднее всего: о солдатах - своих отцах, сыновьях, мужьях, братьях…
В августе 1941 года самолеты со свастикой под крыльями произвели первые бомбовые удары по Горловке. Обстреляли линию железной дороги и химзавод. Город понес первые боевые потери. А к концу октября фашисты были уже на Донбассе. В Горловке и окрестностях обосновались итальянские войска вермахта. Они были беспощадны к местному населению. Грабили, убивали за малейшее неповиновение. Был установлен комендантский час, тайная полиция со всеми вытекающими последствиями…В полицию набирали и местных, желающих помогать фашистам, к сожалению, и такие находились. Первым долгом оккупанты старались перенаправить производство и добычу угля на службу Дойчланду.
Когда Семён понял, что теперь ему придётся трудится на фашистов, он решил бежать из города. Переговорив с друзьями, они втроём с земляками решили, что вместо ночной смены пойдут на станцию, а там, если удастся, то тайком пролезут в вагоны с углём или как получится по ситуации. Пропуска на эту ночь у них были, а когда удастся выбраться за город, то там можно и пешком, лесами, сёлами добраться до семьи в Винницкую область. Хотя она, возможно, тоже была под оккупацией, но где-то жить ведь надо было, а вместе будет спокойнее и ему и жене Марусе. «Как она там с маленьким Петей? Стоят ли немцы в их селе Крыштоповке?» До войны Семён мог приезжать, пересылать деньги домой, подарки передавать, письма писал. А какие письма Маруся ему писала, рассказывала про Петрушу! Он читал-перечитывал, не мог налюбоваться каждым написанным ею словом. От них веяло сладостным теплом, добротой и душевностью супруги, ароматами домашних пирогов и чем-то необыкновенно притягательным, родным и спокойным… Семён хранил все её письма и забрал их с собой в дорогу, как талисман на удачное возвращение и встречу с семьёй.
Они пробрались на открытую платформу, заполненную насыпным чёрным углём, и ждали отправления. Куда поедет поезд никто не знал, но оставаться в Горловке уже было нельзя. Фашисты свирепели с каждым днём. Ствол шахты «Узловская» использовали под кладбище расстрелянных и погибших от мучений и пыток людей. Возле шахты им. Калинина устроили концентрационный лагерь для военнопленных.
Вагон тронулся под утро по направлению на запад. Состав медленно набирал скорость. Продрогшие за ночь мужчины с облегчением вздохнули – скоро рассвет, потеплеет, а днём уже не замёрзнут, главное, что из Горловки они выбрались.
Худо-бедно в дороге Семён с товарищами были уже месяц. Они спрыгивали на ходу с поезда, они прятались в стогах сена, они блудили по лесам и садам, но самое обидное то, что немцы Семёна поймали почти уже около Крыштоповки, когда он воодушевлённый тем, что скоро будет дома, решился идти днём вдоль железной дороги из Винницы в сторону села. Дорога шла лесами, Семён от усталости потерял бдительность, понадеявшись, что фашисты не рискнут заходить в лес, шагал по шпалам узкоколейки. Здесь он уже знал каждое село, каждый полустанок… Надеялся за два дня быть уже дома… Возможно, если бы не первый снег, то и не заметили бы обходчики железнодорожного полотна тёмную фигуру шагающего человека по белой запорошенной снегом железнодорожной насыпи. Дрезина вынырнула из-за угла внезапно и тихо навстречу Семёну. Он понимал, что нужно быстро спрятаться в лесу, но его уставшие ноги не слушались, он споткнулся и скатился с насыпи кубарем вниз. Но вскочить и бежать в лес, который был в метрах пяти от него не было никаких сил. Пролежав несколько минут, он попытался встать, но немец уже тыкал в него автомат и горланил: «Партизан! Партизан!»
- Найн, найн, их бин, найн партизан! – едва слышно проговорил Семён. Но немец больно ударил его ногой в плечо и закричал:
- Du kommst mit uns! Geh in die Drezina!
Семён еле-еле смог заползти снова на насыпь и забраться в дрезину. Немец брезгливо обыскал его. В карманах были две варёные картошины, которые дала ему женщина, Семён в её сарае ночевал в последнюю ночь. Немец швырнул находку в лес и, скукожив гримасу на своём лице, проворчал недовольно: «Schwein! Schwein! », вытирая снегом руки…
Семёна привезли в комендатуру города Немиров, затем с другими задержанными и пойманными немцами мужчинами и женщинами их разместили в пустом помещении какого-то склада. Что с ними собираются делать никто поначалу не понимал, но потом прошёл слух, что их будут отправлять в Германию на «трудовой немецкий фронт». Вскоре людей вывели на улицу, построили по двое, окружили со всех сторон автоматчиками и погнали пешком на станцию. А там погрузили в закрытый деревянный вагон. Он был пустой, на полу лишь разбросана солома. Сколько придётся - ехать никто не знал. Каждый стал выбирать себе место, где можно было бы сидеть. Туалета не было. Еды не было. Света в вагоне тоже не было. Кто разместился у стенки, смотрели в щёлочки между досками вагона и по каким-то увиденным предметам, надписям сообщали какое место они проезжают. Не доезжая до станции Ситковцы, поезд вдруг сильно тряхнуло, раздался грохот, скрежет, вагон вздыбился, накренился и стал переворачиваться. Люди в нём посыпались друг на друга, как брёвна… Ругань, визг, крик, стоны… всё смешалось воедино. Где земля, где небо никто не понимал. Люди, перемешанные с соломой, кубарем скатились вместе со своим скрипящим и грохочущим в разных концах вагоном с насыпи и вдруг всё замерло…
Кто не слишком ушибся при падении, стали соображать, как выбираться из этой западни, но не сразу понимали, где дверь, где выход и, как к нему пробраться. Через какое-то время послышалась стрельба. Стало понятно, что это партизаны, скорее всего… Стреляли минут двадцать или полчаса и вскоре их вагон снаружи кто-то стал открывать. Заскрипела задвижка и лица двух мужчин появились в просвете открывшихся дверей.
- Поднимайтесь, кто может, вы на свободе! Сейчас верёвку скинем, поможем выбираться. Раненым помогайте, мы здесь принимаем. Подводы стоят не далеко… Поторопитесь, пока немцев нет.
Семёну удалось выбраться из опрокинутого вагона одному из первых. Он был невысокого роста, двое более рослых мужчин его приподняли, а снаружи двое других помогли вылезти и спуститься на землю. Дом Семёна был в семи километрах. Это ему придавало сил.
- Спасибо, мужики, спасибо за спасение. Век не забуду! Крыштоповский я, месяц в дороге из Горловки иду. Домой хочу. Своих не видел с Пасхи. Сейчас снега поем и пойду. Сутки маковой росинки во рту не было. Спасибо вам.
- Не надо снега, вот хлеба краюху возьми. Ваши крыштоповские пекли. А снега успеешь еще поесть, вон его сколько у нас. Может, всё-таки, с нами, к нам пойдёшь?
- Потом, обязательно потом к вам. А сейчас домой надо, - Семён дрожащими руками взял кусочек ароматного чёрствого хлеба, понюхал его, затем откусил. Ничего вкуснее он не ел в своей жизни. Зачерпнув горсть снега, он поднёс его ко рту и лизнул пересохшими губами. Очень пить хотелось и есть тоже. Кусок подаренного хлеба вместе со снегом он съел быстрее, чем хотелось бы. Но этой еды ему хватит на пару часов, пока будет идти к дому в своё родное село, к своим родным, к Марусе… Это неудержимое желание делало его сильнее и здоровее.
Очутившись вдруг на свободе люди, шалели от радости. Каждый устремлялся скорее подальше от этого злополучного состава, который был им и тюрьмой, и одновременно дорогой в неизвестность. Многие узнавали свои места и бежали домой, многие уходили в лес… И это был единственно верный путь. Но тогда еще никто не мог предположить, где тупик, а где выход.
Семён был осторожен и шёл лесом. Его хата как-раз с той же стороны, с которой он приближался к селу. Он решил дождаться темноты, а потом уже и пройти небольшой участок поля, который примыкал почти вплотную к его улице. Осталось всего-то километра три-четыре до дома. «Отдохну, вот уже скоро стемнеет и двинусь, поле надо пройти быстро, почти бегом, чтобы не заметили» - думал Семён. Он разгрёб снег, набросал веток и сел на подготовленное «ложе», спиной опираясь на толстый и, как ему показалось, тёплый дуб. «Хоть бы не уснуть, а то просплю долго, а хочется уже скорее домой. Что они там сейчас делают? Вспоминают ли его, ждут ли? Маруся точно, ждёт. Явлюсь, как снег на голову, плакать будет, наверное… Сколько им здесь пришлось пережить! Получается, что здесь немцы были раньше, чем в Горловке. Получается так, раз уже и партизаны организовались…» - думал Семён, пока отдыхал. Но вскоре стало холодно сидеть, он поднялся, чтобы расходиться и
|
Спасибо, Георгий, за прочтение и отзыв.
