Тишина и сумрак встретили Глорию; она вперила взгляд на ложе со взбитыми простынями. Чем-то неприятным, даже опасным повеяло от этого ложа.
Чуйка не обманывала, хотя же понятия не имела юная римлянка, что эта кровать с секретом. Она крепилась на крышке подвала прямоугольной формы. Железный стержень в нужный момент выдергивали из-под основы ложа, срабатывал механизм, и крышка вместе с намертво прибитой постелью наклонялась, сбрасывая в подвал неугодную забаву хозяина домика. Подвал, достаточно глубокий, наполовину был заполнен морской водой. Утонувшую подводным течением выносило к скалам и уже нельзя было доказать, как и когда погибла несчастная жертва сексуального преступления.
Вернуть в прежнее положение жуткую кровать можно легко и быстро – потянуть за шнур, сплетенный из бронзовых колец, свисавший сбоку на стене, - ловушка закрывалась. Вновь как и прежде ложе стояло на обычном полу, и щелей не видно.
Именно на этот странный шнур взглянула Глория, но только сделала шаг в комнату, позади захлопнули дверь.
Крепкие, шероховатые ладони обняли ее за плечи, снимая плащ…- совершенно не похожие на ладони любимого, волнующие вкрадчивой нежностью.
Над ушком проговорили чужим голосом:
- Ночей не спал, мечтая прижаться к твоему телу, из пены морской, прекрасная Афродита…
Ей не позволили обернуться, впились горячим мокрым ртом в кожу шеи. В глазах потемнело, поняла, к своему несчастью, что все таки ошиблась, все таки подруга подставила ее!
Похоже, как в ночь Сатурналий – не спросив сердце, взять тело?! Но тогда отбиться Глории помешала маска, сейчас же можно грызнуть незнакомца, пока не закрыл ей рот! Что Глория и сделала, вонзила зубы в пальцы, почувствовав кровь – прокусила ему мизинец.
Мужчина гаркнул проклятие, и турнул женщину на ложе. Она вскочила, готовая в ужасе удрать, и…задрожала, как зайчонок в западне.
К ложе вальяжным шагом подошел…Мануил, в красном одеянии до пола. Капюшон откинут, матово поблескивал голый череп. Не обращая внимание на кровь от укуса, смотрел в расширенные зрачки римлянки похотливым взглядом, и говорил презрительно:
- В этом месте я хозяин, мне принадлежит право первой брачной ночи. Отсюда выходят либо новоиспеченные жрицы Любви, а либо потаскухи, кем я сделал почти каждую в обители, кто мне покорны так же, как и молчаливы. Болтливые давно прошли по Мосту Вздохов! Или ты, гнусная Афродита, подчиняешься моей воле, и обещаю тебе сохранить в тайне нашу связь, или я…кликну сотоварищей и они подтвердят, ты сама пришла ко мне, как последняя продажная девка! Тебе, крошка, обеспечены позор и изгнание. Будь уверена, королю Антиру такая красавица даже в наложницы не нужна…А может быть, курочке уже пустили кровь? Кто? Неужели жених, раньше времени…Или тебе сладше несчастный случай? И здесь могу помочь…Учти, богиня Любви, с тобой панькаться не стану.
Глория вскрикнула, когда он сбросил с себя одеяние жреца, представший ее взору нагим. Его фигура с бронзовым загаром мраморного соразмерного Аполлона могла восхитить, обещая блаженство и силу, если бы…не акцент Приапа, дикарский, жуткий - открытость его возбуждения. «Командующий» жрицами Любви напоказ выставил свою демоническую плоть, которую он всегда подпитывал слизью медузы; к тому же «хобот» с кривизной и выкрашенный в бурачный цвет.
Как ледяной водой окатило Глорию; стала заикаться, отползая от распутника. Страх обернулся паникой: вот к чему привело пренебрежение «временем Лады»! Возможно, это богиня наказывает невесту за то, что наплевала на обряд инициации!
Глорию не просто дразнили видом стоячей плоти, но унижали обещанием овладеть беспощадно, грубо, без ласк и без лобзаний, сразу. Никогда Антир, - о, боги, где ты, Анти-ир! – никогда не позволял себе такого драконовского показа мужской силы; стеснялся своего грозного накала, шептал, пусть тела сами друг другом любуются, проваливаясь в умопомрачительное Ничто…О, Антир, как много ты краше этого борова!
Надеялся Мануил своим видом вызвать страстное желание, но в широко раскрытых прекрасных глазах богини Любви прочел…отвращение.
Мысль позволить себе вдруг распластаться под чужим мужским телом Глории показалась кощунственной! О, она будет сопротивляться до последнего вздоха!
Едва Мануил, опустившись на колени перед ложем, хотел за ноги притянуть Глорию, та, крепко зажмурившись, толкнула его, попав каблучком в грудь. Удар исторг у жреца вскрик боли и вопль, заглушивший отчаянный зов: «Ти-ири!»
- Сучка! - Мануил с размаху оглушил кулаком в лоб, сорвал с нее, потерявшей сознание, химерную одежду служанки: короткое платье с фартуком, и нижнее белье.
Бедная доверчивая Глория не учла, ни тогда, когда стала жертвой ночи Сатурналий, ни теперь, когда приготовилась сражаться за свою честь, что насильник, обожженный вожделением, может и убить!
Мануил был из категории садистов, любую красотку считал своей, а, если она сопротивлялась – брал силой, лишив ее сознания, и, натешившись, прогонял. Если кто жаловался, таких дурех обвиняли в распутстве и прогоняли по Мосту Вздохов. О тайном похотливом увлечении Мануила было известно Фемисте. Он, поэтому, боялся главную жрицу, - она, великолепно владевшая магией, сразу отшвырнула от себя прыткого жреца. Он и не приставал, опасаясь разозлить ведьму.
Пассию Фемисты, красавца Антира, одного из божественных близнецов, Мануил люто ненавидел. Завидовал ему: многие жрицы тихонько мечтали одну хотя бы ночь провести с этим Лазом*, глаз не сводили с его страстных губ, с узких бедер…А то, что хитрая Фемиста была ему любовницей – выеденного яйца не стоила их связь! Фемку Антир-сай не любил, а Мануила подмывало вогнать ему в сердце клинок женской измены!
Но вот в Караниу появилась римлянка, похитившая покой короля, по маковку в нее влюбившегося.
Глория Фабия, она же царевна Орис, сразу понравилась Мануилу, но мечтать о ней не смел. Фортуна, однако, улыбнулась сластолюбцу: Аулия Велиана повисла на шее, предлагая помощь. Ей самой хотелось побаловаться с Мануилом, но он поостерегся заводить шашни с дочерью этрусков. Публий Крейс настораживал своим видом с хитринкой и лисьей улыбкой, с такой улыбкой могущественные маги одним взглядом выбивали мозги у обидчика!
Знал ли досконально Дий своего жреца - трагика? Этот вопрос никогда не волновал Мануила; полагал, что равную ему замену глава обители никогда не найдет, а потому и не заморачивался на этот счет…
Охваченный желанием, Мануил впился пальцами в бедра бесчувственной Глории, восторгаясь их округлой формой, как….внезапно…или закономерно в трагедии жреца-сочинителя случился жуткий конфликт, развязка которого закончилась катастрофически…
…Дверь от мощного удара снаружи сорвалась с петель, с грохотом отлетела к противоположной стене…
Никогда Мануил не жаловался на свою реакцию, даже в страстном томлении был предельно внимателен. Ему хватило доли минуты, чтобы попробовать выдернуть из-под ложа железный стержень, и….
… Ловушка с подвалом нужна была Мануилу, чтобы скрыть следы сексуального злоупотребления. Не часто, но там погибали слишком строптивые горделивые девы, о ком жрец-трагик докладывал Дию, как о сбежавших из обители…
Стержень вышел наполовину, - не успел Мануил полностью его извлечь, - ребром железной длани жреца саданули по затылку, и тот час шею обвила мерзкая скользкая змеюка, захлестнула как арканом, и потащила из домика. Мануил хрипел, как червяк на крючке извивался, остатком гаснущего разума сообразив, что оказался во власти языка Колаиса.
В момент открытия ловушки, когда кровать поползла вниз, Глория пришла в себя…
Вскрикнула, когда ее сдернули с ложа вместе с простынями, - не поняла, кто он, в маске?
Реакцией Ариант мог поспорить с Мануилом: с порога заметил, как тот схватился за стержень, да и ловушки, какими они бывают, были знакомы Арианту. Поэтому, он успел подхватить женщину с кровати прежде, чем ложе, наклоняясь, могло полностью открыть зияющую дыру провала. Хорошо что стержень в механизме застрял, а щель между основой кровати и Ариантом образовалась не шире шага.
В головушке смешалось: показалось Глории, она упала в ту страшную дыру … и очутилась на руках…Антир? Лицо закрыто золотой маской, в глазницах ярый блик зрачков…Ладони…Они обожгли нежностью, когда закрывал он ее наготу краем простыни, – узнала упругость кожи любимого.
… Колаис, вытащив Мануила за порог домика, ослабил на его шее свой змеиный язык. С выражением проглотившего горькую редьку разглядывал голого жреца; что станет делать он, пойманный на месте преступления? Мануил лежал в траве, не двигаясь. Что-то неопрятное, омерзительное исходило от его бронзового тела.
…Расплакалась бы Глория да слезы пересохли. Обхватив его за шею, прижалась губами к маске, простонав:
- …Поверила я…той записке, поверила, меня ты позвал…О Тири, ты здесь … - ее сбивчивый шепот прервали:
- Я…не Антир…
- Арис?! Ты?
- Я, милая, Арис- гадина…
В глазах Глории зажглись аметистовые слезинки.
- Ты…мне братик, Арис, прости... У реки – два берега…Ты и Тири…Не суди меня строго. Все, все давно забыла…и счастлива, что есть у тебя брат, такой как ты…
- И я рад твоему счастью, божественная Глория, - тем временем шептал ее губам Ариант, догадавшийся: вот именно сейчас, здесь, у края глубокого подвала, она перестала таить в подсознании обиду на бывшего жениха-соблазнителя, упорхнула навеки обида в небытие.
Поймал себя на мысли Ариант, что безумно счастлив вернуть Антиру его драгоценность в целости-сохранности! Ни одного намека на вожделение не возникло, хотя же видел ее обнаженную и желанную. И возрадовался, это чудо ласкали губы и руки только брата, для него она рождена, ему принадлежит…Это ли не счастье понимать, что спас ее во имя брата, во имя их братней любви!
Через его плечо Глория заметила чернеющее щелевидное отверстие на полу и застрявшую над ним кровать. Поползли по коже мурашки: ей грозила жуткая смерть, упади она в ту черную дыру… Вдруг сообразила, это дикое приключение – самое настоящее испытание на выдержку, стойкость духа, чего никогда похожего не было.
….Горевший свирепым огнем глаз Дивноголова вдруг широко раскрылся, когда увидел: сквозь заросли сирени, словно мчался вепрь, выломился, прихрамывая…собрат Антир!
В одной подвязке, босой, взлохмаченный как грозный бог Посейдон, хорошо хоть не орал! А за его спиной виднелись продиравшиеся в кустах
