Мы, живущие на стыке двух веков, отлично знаем, что никто не может нам помочь, потому как для нас неудачников, родившихся во времена великих перемен и потрясений, прописана участь лишних людей. Мы вынуждены скрупулёзно разбирать и объяснять каждый свой поступок, будто он имеет значение в масштабах города, страны, планеты, обречены искать в чужих теориях и литературных сочинениях обоснование нашего существования.
Вениамин после бесконечной ночи, заполненной отчаянием и грустными думами, которые не давали уснуть и разрывали на части неокрепшую душу, был бледен и угрюм. В тишине комнаты он уловил шум экипажа и выбежал из дома неодетым. На улице уже светало. Юноше показалось, что он обознался и коляска проедет мимо, но она свернула и скрипя колёсами остановилась напротив него. Молодой человек с облегчением опознал в коляске Волобуева.
— Погодите, — крикнул Вениамин. — Я сейчас. Я быстро. Разве уже пора?
— Да. Восьмой час уже, да пока доедем до места.
Вениамин надел пальто с меховым воротником, шляпу «хомбург». Сунул в карман портсигар с папиросами и выскочил на улицу к ожидающему экипажу. На улице царила тишина, лишь скрип колёс, приглушённый цокот копыт да фырканье лошади. Все эти звуки и чуть посветлевшее унылое небо раннего утра наполнили душу Вениамина тоской. Ехали долго: сначала по спящим центральным улицам, потом по тёмным окраинам и наконец выехали за город, а вскоре Вениамин увидел поджидающих, его с Волобуевым, людей. Улан, сцепив за спиной руки, быстро ходил по небольшой поляне, а его секундант стоял в сторонке и курил папиросы.
— Как это не учтиво с вашей стороны! — сказал улан, в своей манере не разжимая зубов. — Может быть, по-вашему, и хорошо задерживаться, но, по-моему, это неприлично.
— Не горячитесь улан, мы вовремя, — возразил Волобуев демонстративно доставая часы.
Секунданты, отойдя в сторону, закурили. Они тихо переговаривались между собой, время от времени поглядывая на Вениамина, а юноша испытывал неловкость, как человек невольно привлекающий всеобщее внимание. Юноше захотелось, быть избитым как можно быстрее, и чтобы отвезли его наконец домой, и избавили от всеобщего интереса.
Такой красочный восход солнца над городом Вениамин видел впервые в жизни. Ранее утро, первые золотистые лучи, белый снег и тёмные силуэты людей, напоминающие чёрных ворон, казались не реальными и чуждыми его беззаботной жизни. Всё это не вязалось с пережитыми этой ночью мыслями, чувством вины и казалось не нужным, стесняющим на столько, что молодой человек охотно бы ушёл, не дожидаясь поединка. Улан, напротив, был чрезмерно возбуждён, но старательно делал вид, что любуется рассветом. Все осознавали, что нужно уже начинать или закончить наконец то, что начали, но никто не решался, а только топтались, курили и тихо переговаривались.
— Я полагаю, господа, что пора уже начинать, — сказал утомлённо Вениамин. — Тянуть дальше не зачем.
— Да конечно, — поддержал его улан.
Наступило молчание. Волобуев как-то нерешительно, слегка припадая на одну ногу подошёл к улану.
— Вот что хочу вам сказать, голубчик, — начал Геннадий Евлампиевич. — Сейчас я выступаю не как секундант, а как посторонний человек.
— Чего вы хотите?
— Принято так, что когда секундант советует заключить мировую, то на это не обращают внимания, ибо предложение просто формальность. Но я прошу вас взглянуть внимательно на вашего противника. Он сегодня несколько ненормален, то есть не в себе и потому жалок. У него, как и у вас, произошёл несчастный случай.
Улан сморщился, будто услышал гадость и не обращаясь ни к кому конкретно выкрикнул:
— Господа, давайте покончим с формальностью. О примирении не может быть речи. Что следующее у нас по протоколу. Поскорее, господа, уже нет мочи ждать.
Оказалось, что никто из присутствующих ранее не бывал на дуэлях, никто не знал, как нужно становиться и что должны делать или говорить секунданты, а потому руководство действиями взвалил на себя решительный Волобуев.
— Господа, кто-нибудь помнит, как подобное описано у Лермонтова? — спросил журналист.
Все сделали вид, что с увлечением разглядывают что-то вокруг.
— Кажется у Тургенева Базаров тоже с кем-то того… Ну да ладно, это не к чему. Отмеряем расстояние — дел-то всего.
Он торопливо три раза шагнул, а секундант улана двумя тростями обозначил барьеры. Противники тут же заняли свои позиции. Волобуев что-то говорил улану, а потом Вениамин тянул спичку и выслушивал долгое объяснение каких-то тонкостей, но ничего не слышал, вернее его сознание никак не могло воспринять того, что слышит. Юноша лишь поднял руки обозначив стойку для поединка, но оказалось, что забыл снять пальто и у него сильно сжимало в плечах и под мышками, от чего руки расположились неловко, будто закованные в рукава из жести.
— Улан, вы атакуете первым, — оповестил Волобуев.
И тот, встал в позицию фехтовальщика и слегка приволакивая одну ногу, направился к Вениамину. Подойдя в плотную, он широко замахнулся, по русской традиции оттягивая назад кулак и намереваясь ударить его основанием. Вениамин присел, кулак противника просвистел у него над головой и Улан, не ожидавший подобного трюка, едва не упал. Два секунданта, как заядлые болельщики, зааплодировали, возгласами подзадоривая бойцов.
— Касаткин, ваш ответный ход, — выкрикнули секунданты.
Вениамин в три прыжка подскочил к противнику и ткнул кулаком левой руки тому в подбородок.
Улан качнулся, но устоял на ногах, а секунданты снова разразились восторгами. Вторую атаку Улан построил на военной хитрости: широко замахнувшись правой рукой и отвлекая внимание соперника, он неожиданно без замаха ударил того с левой, в ухо. Вениамин, и без этого мало что понимавший в происходящем, мгновенно оглох, но на ногах всё-таки устоял. Глядя в насмешливое и красное от возбуждения лицо противника, молодой человек в три торопливых прыжка подбежал к нему и снова нанёс удар левой рукой. Но и в этот раз противник применил хитрость: он резко наклонил голову и кулак юноши впечатался в каменный лоб военного. Вениамин охнул и затряс отшибленной рукой, едва не плача, а враг усилил натиск, проведя ещё одно обманное движение, он со всей ненавистью влепил юноше в другое ухо, от чего тот упал на четвереньки разглядывая черноту со звёздочками вместо белого снега. Но поединок оказался ещё не законченным. Из жестов Волобуева Вениамин понял, что теперь его очередь атаковать и он покачиваясь подошёл к улану и обозначил движение. Улан снова подставил лоб, но удара не последовало. В тот момент, когда он приподнял голову, чтобы взглянуть на противника, Вениамин со всей жестокостью, на которую был способен, нанёс удар с правой в переносицу улана. Сражённый военный осел в снег, который тут же стал заляпывать красными точками.
— Всё поединок окончен, господа, — заорал неожиданно оказавшийся рядом Волобуев. — Поединок по условиям до первой крови. Улан вы проиграли.
Улан неожиданно для всех вдруг взял и сомлел от вида собственной крови, что иногда случается с мужчинами, и даже с военными. Секунданты быстро отнесли его в экипаж, и потерявший сознание улан снова отбыл не простившись.
Вениамин с Волобуевым, выкурили по папироске и тоже отправились обратно в город.
— А ты у нас, братец, оказывается бретёр, — сказал Геннадий Евлампиевич юноше. — Я вот сколько прожил и ни разу не удостоился вызова на дуэль, и женщины, влюблённые в меня, ни разу не вешались, а тебе сколько лет, и ты уже…, да ты у нас прям Женя Онегин.
— Нашёл тоже чему завидовать — отмахнулся Вениамин.
Послесловие: Иллюстрации Джозефа Кристиана Лейендекера. |
