Произведение «Где наше не пропадало (3)» автора Воблин

Мы постепенно, с самого рождения, приучаемся через сознание воспринимать окружающий мир. Систематизируем и фиксируем в памяти его элементы. Учимся взаимодействовать и манипулировать ими. Это необходимо для выживания нашего материального тела. Но для души, для бессознательного нашего «я», предметы и события окружающего мира всего лишь символы-образы, как знаки, как иероглифы. И наше бессознательное «я» читает их как слова в тексте, извлекая сокрытый смысл. Но мозг человека активно блокирует все эти образы и скрытые смыслы, чтобы они не перегрузили сознание и не мешали нам выживать в этом очень опасном материальном мире.
И снова, в заполненной звоном колокола черноте, я спорю и яростно убеждаю кого-то в чём-то. Но, видно, безуспешно. В этот раз, помимо разочарования и досады, я явственно ощущаю сильнейший пинок под зад. И вновь выныриваю из небытия.
Симпатичная девушка с застывшими в глазах слезами бинтует мне голову, которую аккуратно придерживает паренёк в устаревшей шинели с малиновыми петлицами. Раненная голова болит, но не так сильно, как отбитый пинком копчик. А ещё нудно ноет душа, от обиды и злости на кого-то неведомого.
Судя по всему, я опять на войне.
А по тому как болит крестец, можно предположить, что нахожусь здесь принудительно-добровольно. А значит, всё это намного серьёзнее чем просто шутка и скорее всего я здесь надолго. Во всяком случае, насколько это возможно на войне.
— Кто я?
Это первое, что мне захотелось выяснить.
— Так это, — растерянно лепечет боец. — Вы лейтенант Непомнящий, наш командир взвода.
Ой, как смешно!!!
Шутки-то какие дебильные!!!
Только почему-то никто не ржёт. Лишь девушка, перевязывающая мне голову, перестала сдерживаться и заревела в голос.
— Ну, ну… — попытаюсь её успокоить. — Главное, что живой, а остальное всё ерунда. Как звать-то меня?
— Николай… Васильевич…
Это уже санинструктор, сквозь рыдания.
Значит буду тёской Гоголю. Не сказать, что я в восторге. Но сойдёт пока и так. Честно говоря, могло быть намного хуже. В это время вроде было модно сочинять всякие заковыристые имена, вроде Дзержинальдов и Индустриев.
Смотрю пристально на бойца, что-то рожа его мне кажется знакомой.
— Как тебя звать воин?
— Так вы уже спрашивали, Дойн я, Поликарп. То есть, пулемётчик Дойн.
— Отлично! Пулемётчик Дойн, где самолёты?
Теперь мне окончательно стало ясно где я, только не понятно за что?
— Улетели гады. Расстреляли, видать, весь боезапас и улетели.
— Не сбили мы ни одного?
Спрашиваю с наивной надеждой, а вдруг… как в каком-то фильме. Но реальность вновь разочаровывает.
— Как же его собьёшь махину такую, — удивляется Дойн.
Ну да, это же не кино. Здесь так просто самолёт из винтовки или пистолета не завалишь.
Жалко, конечно!
Над нами серое зимнее небо. Тусклое пятно солнца висит по правую руку, высоко над горизонтом. Из чего делаю вывод, что время ближе к обеду.
— Вон старший лейтенант Зайцев к нам идёт, товарищ командир, — вдруг засуетился боец.
— Помоги подняться, — прошу его.
Координация вроде бы и улучшилась, но теперь навалилась слабость, на руки не могу опереться. Подташнивает и голова трясётся. Да и копчик болит жутко. Не знаю, как буду ходить.
Блин, закосить в госпиталь что ли? Немного отлежаться, войти в роль, акклиматизироваться типа. Надо будет медсестре намекнуть, что с памятью у меня «полный улёт». Ведь не знаю ничего про этого лейтенанта. Да и вообще: что я знаю об этом времени? Спроси о чём-нибудь конкретном: вроде цены на водку или о стоимости проезда на трамвае — и я засыплюсь. Ясно же, что я ни разу не Штирлиц, а НКВД тут, судя по фильмам, ничем не лучше гестапо.
— Он кто у нас? — тихонько спрашиваю у Дойна.
— Командир роты, — стараясь как можно тише, подсказывает пулемётчик.
Но после прошедшего боя уши у нас, похоже, заложило основательно. Вижу, старлей прекрасно расслышал весь наш диалог.
— Что с вами лейтенант? — не дойдя шага четыре до нас спрашивает Зайцев.
— Нормально всё, — как можно спокойней отвечаю я. — Ранило чуток, но жить, похоже, ещё буду. Хотя, скорее всего, не долго, но зато весело.
Гляжу как медленно вытягивается у старшего лейтенанта лицо и запоздало соображаю, что он ждал какого-то другого ответа. Но тут выручил Дойн.
— Контузило его, товарищ старший лейтенант, сильно… и дважды в голову ранило. Память совсем отшибло. Взводный даже имя своё забыл.
— Тьфу ты…
Зайцев с досады сплюнул на снег.
— Командовать сможете, лейтенант?
Я за опасался что-то говорить, как бы опять не вякнуть не в тему, а потому просто кивнул.
— Стройте свой взвод и доложите об убитых и раненых.