- Скоро, скоро, душа моя. Сами все увидите и сами все поймете. Не извольте беспокоиться. Аки птица небесная через горы перелетите и в Тифлисе окажетесь. Так, самоварчик?
Офицер пожал плечами, покоряясь судьбе и, по всей вероятности, найдя виновного в возможном опоздании.
Уже позже, глядя на бесконечные горные хребты и ущелья, медленно проплывающие внизу, офицер заметил стоящему рядом артиллерийскому поручику:
- Все-таки, какая же раззява, этот комендант. Как можно допустить наличие вражеских шпионов во вверенной крепости?
- Это Кавказ. – тон поручика был чуть-чуть снисходителен. – Здесь приходится со многим смириться и ко многому привыкать. Тут уж не до рыцарских принципов. Поверьте, лучше терпеть лазутчиков горцев в крепости – тем более, что их всех мы знаем – чем переживать туземную осаду. А туземная осада крепости – это, знаете ли, такая штука, когда вы можете потерять всех солдат, но так и не увидеть ни одного врага.
III
Граф Михаил Семенович Воронцов был придворным, то есть человеком, для которого самым главным в жизни было влияние. Он знал, что есть люди, на которых он влияет, и есть люди, которые влияют на него. В том положении, в котором находился Воронцов, число первых было чрезвычайно велико, а число вторых – чрезвычайно мало. Причем почти всех этих людей он знал. И, конечно, первым из этих людей был император.
При этом Воронцов, как умный человек понимал, что желание императора не есть желание того конкретного человека, который волею судеб или закона (иногда он думал так, а иногда так) поставлен выше всех в той стране, где он, Воронцов сейчас проживает, а есть сумма интересов, желаний и воль тех людей, которые на него, Воронцова, влияют. А еще он понимал, что в своем настоящем положении он также может влиять на них. Например, докладывая им о положении дел на Кавказе. А следовательно, можно сделать так, чтобы император желал того же, что и он.
Но понимание это было доступно лишь людям, занимавшим равное с ним положение. Тем же людям, на которых он влиял, то есть тем, которые были ниже его, надо было показывать (и он очень старался это делать), что влияние императора на него абсолютно. И значит, все то, что следует после слов «император желает» является гениальным и подлежит безусловному восхвалению и немедленному исполнению.
Потому-то, получив пакет из Петербурга, в котором ему Высочайшею волею было предписано употребить воздухоплавательный аппарат Шмидта в предприятиях, ведущих к усмирению горцев, Воронцов удовлетворенно вздохнул и тотчас собрал совещание, на котором было решено сделать некоторый опыт, для чего предпринять набег с размещением штаба оного на аппарате.
- Мысль превосходна! – восторгался один из собравшихся, генерал с жесткими усами пшеничного цвета. – Командующий получает прекрасную возможность полностью обозревать поле боя. Ни одно движение неприятеля не останется незамеченным. Наши войска всегда будут готовы к любым неожиданностям. Руководить войсками станет так же легко, как передвигать фигуры в шахматной партии.
Воронцов искоса посмотрел на него. Генерал был его придворным, то есть человеком, на которого он влиял. Следовательно, генерал был обязан восхищаться его решениями. Однако ум подсказывал Воронцову, что нужны возражения против его плана.
- Но позвольте, - подал голос полковник Полтеев, назначенный командующим набегом. – Как же вы собираетесь сноситься с отрядами? Не будете же вы в самом деле кричать им сверху?
Полтеев даже развел руки ладонями вверх, подчеркивая тем самым всю нелепость такого предположения.
- Кони же летают по воздуху только в операх и сказках.
Михаил Семенович тихо вздохнул. Он был рад, что не ошибся в выборе. Полтеев спросил именно то, о чем надо было спросить. Теперь Воронцов получил возможность показать, что он подумал обо всем.
- Господа, я уже размышлял над этим вопросом. Я полагаю, что нам понадобится помощь флота. Видите ли, на флоте употребляется специальная семафорная азбука. Обученные нижние чины – сигнальщики – при помощи особых флажков передают приказы командующего или сообщения судов друг другу. Я сейчас же напишу командующему Черноморским флотом и попрошу предоставить в наше распоряжение команду таких сигнальщиков. Полагаю, что Михаил Петрович не откажет нам, и мы вскоре убедимся, что я не ошибся.
- Но не будут ли опасны для аппарата пули горцев? – поинтересовался начальник левого фланга Кавказской линии князь Барятинский.
Воронцов повернул голову к сидевшему рядом с ним военному.
- Капитан Резвяков, командир аппарата, - представил он его собравшимся. – Что вы скажете на это?
- Господа, командуя аппаратом, я сумел убедиться в его превосходных летных качествах. Он может достичь такой высоты, до которой пули просто не долетят.
- А все ж таки было бы полезно взять с собой казаков, - заметил в ответ Барятинский.
Воронцов кивнул головой, давая понять, что согласен.
Теперь оставалось выбрать аул.
На столе перед собравшимися была разложена карта. Все склонились над ней, притворяясь, что внимательно изучают ее, а на самом деле ожидая решения Воронцова.
В это время отворилась дверь и вошел камердинер графа итальянец Джованни с золотым подносом, на котором лежало письмо.
- Ваше сиятельство, очень просили передать немедленно. Сказали, что весьма важно.
Воронцов вскрыл пакет и, развернув лист, прочитал донесение.
- Господа, вот и ответ, - сказал он, бросая письмо на стол. – Горцы сделали набег на Нижне-Троицкую. К счастью, потери небольшие. Пишут, что угнано восемь лошадей, повреждены две пушки, убиты два нижних чина.
Воронцов помолчал.
- Недалеко от Нижне-Троицкой есть аул. Нет никаких сомнений – это сделали его жители. Что ж, преступление не должно остаться безнаказанным. Обсудим наше предприятие.
