Сегодня, одновременно выставляю два поединка в этой группе. Кто зашёл на этот поединок, зайдите сразу на 2-й и проголосуйте за оба поединка.
Тема: Рассказы могут быть: что-то вроде мелодрамы, где любовь, любовь, можно с элементами мистики или фантастики. Можно с элементами эротики, но не порнографии.
Объём:
Верхний предел – 20000 знаков с пробелами
Нижний предел – 5000 знаков без пробела
Оценивать поединки может любой автор Фабулы, независимо писатель он или поэт. То есть любой автор Фабулы, независимо от того, участвует он в конкурсах или нет, может проголосовать за понравившийся рассказ. И его мнение будет учтено.
Не имеют право голосовать:
1) Гости
2) Анонимы
3) Клоны
Оценивать рассказы следует, примерно, по таким критериям.
Содержание: соответствие, сюжет, интрига, концовка. Не обращая внимания на буквы, словно вы смотрите фильм.
Повествование: стиль, герои, эмоции, ошибки. То есть, то, что зависит от автора.
Каждый голосующий имеет права каждому автору поставить 0, 1 или 2 балла, по принципу:
0 баллов – рассказ не очень;
1 балл – нормальный рассказ;
2 балла – рассказ хороший.
То есть, все возможные оценки: 2:2, 2:1, 1:2, 2:0, 0:2 1:1, 1:0, 0:1, 0:0.
Не забудьте указать в пользу какого рассказа.
За победу в поединке даётся 2 очка, за ничью – 1 очко, за проигрыш – 0 очков.
ГОЛОСОВАТЬ В СВОИХ ПОЕДИНКАХ, КОММЕНТИРОВАТЬ СВОИ ПОЕДИНКИ ДО ОБЪЯВЛЕНИЯ РЕЗУЛЬТАТА – НЕЛЬЗЯ!!!
ПОЖАЛУЙСТА, СОБЛЮДАЙТЕ ЭТО УСЛОВИЕ!!!
Итак, в этом поединке встречаются рассказы «Китайская стена» и «Кот на берёзе».
Китайская стена
— Сколько раз просил тебя не переставлять эту «игрушку» — так ты это называешь. Это не игрушка, пойми — реликвия. Какая? Вот я объясню…
Но дверь открылась и просунулась голова самого Евграфа Васильевича, он навещал нас часто и подолгу засиживался в гостях: дома ему делать было нечего, так он всё у нас.
— А, Евграф Васильевич, милости просим, — хлебосольная хозяйка, моя жена, ласково приняла гостя, впрочем, у неё всё так…
Моя супруга в глазах «иноземцев», так я величал всех гостей без исключений, была примером великодушия и гостеприимства, в отличие от меня, её мужа. Я был не сдержан с гостями и груб с женой. Меня считали чуть ли не болваном, после того, как я ударил её в присутствии дочерей. Сорвалось, ну как ещё могу назвать свой поступок? Тогда, казалось, что прав, но со временем стал относиться к ней с уважением — ведь простила меня: как тут не уважать?
Однако был я «неоднороден» — так охарактеризовала меня тёща, она навещала нас чаще остальных. Акулина Пафнутьевна, так называл я её из ненависти: жили мы ненавидя друг друга. Родное имя, данное родителями, отличалось от данного мной, но так я её не называл никогда, отвечая на все издёвки одной фразой:
— Акулине Пафнутьевне да будет известно, что я не содом и гоморра, а хозяин этого особняка — вот!
На что она мне в ответ всегда говорила:
— За твоей китайской стеной души не вижу — вот!
Но спорили мы не часто: она уходила «к себе» — к дочери в спальню (спали мы врозь с женой давно) и там о чём-то шушукались вздыхая. Я не знал, что мучаю жену своими издёвками, грубостью и нападками: думал, такой я по натуре.
Однажды к нам заявился гость, мой давний знакомый, был какой-то родственник мне «седьмая вода на киселе», как говорится. Он-то и сказал мне, что есть реликвия, похожая на древнегреческую статую богини любви Афродиты. Я «завёлся», надо же, не у меня есть: у кого? Надо достать! Он вызвался помочь и помог: купил для меня и дотащил до порога. Оказалась — это всего лишь копия статуи, сделанная по заказу государя императора, но и это он наврал. Поделку я забросил в сарай, а денег отвалил столько за неё, что тошно было смотреть на себя в зеркало. «Друга» не пускал на порог до тех пор, пока не получил извещение о преждевременной кончине его супруги — пожалел, конечно, в дом пустил, но уж «поделки» от него больше не принимал.
Однако не ко мне он приезжал, а чтобы поглазеть на мою коллекцию. Увлёкся так, что «разобрал» мою коллекцию по косточкам: «Систематизирую, — говорит, — даты проставлю», — и всё такое. Взялся, ладно, я сопротивляться не стал: работы много с коллекцией, одному не справиться. А тут ещё тёща со своими «прескребуциями» — так я называл её приставания за деньги: «Дай на то, дай на это».
Давал, пока не стала просить в долг какому-то прохиндею, это её сын от второго брака: а мне-то что?
«Саму скоро не пущу!» — был мой ответ тёще.
Жена жалела брата, но ей какое дело до развратника? Отец один? Нет. А мать я в расчёт не брал. Скрутили его скоро: как скрутили? Полиция приехала, опечатала дом, а он с ружьём. Ну, его и скрутили за сопротивление власти. Вспомнили похождения — всю развратную жизнь, но на каторгу не отправили, а жаль.
Тёща перестала приезжать, занемогла, за сына боролась, сердце не выдержало и скоро скончалась.
Долго жена горевала за мать, надоела всхлипываниями, устал слушать: «Поезжай, — сказал, — на воды, отдохни там». И что уж там добавил? Она быстро собралась, за неделю, и тю-тю с детьми. Что их здесь оставлять? Шуму от них столько, пусть забирает — отдохну.
Коллекцию описали, а этот «друг» возьми и сумму назови: что, мол, это он здесь трудился? Плати. Я оплатил пинком за дверь: питался, жил за мой счёт? Какая плата ещё? Работать хотел? Получай. Есть для тебя работа, а за деньги договора не было. Рассердил он меня тогда сильно.
А тут письмо получил, почерк незнакомый, пишут, что жена под телегу попала, в больнице лежит, там и дети — некуда им, с матерью и оставили.
Что ж еду, ругаю на чём свет: как могла под колёса угодить? Хорошо, что дети живы остались. Всю дорогу думал о ней, под конец жаль стало бедную. Еду долго, остановки, проверки начались ближе к Кавказу, а сам думаю: как доехала, да ещё с детьми? Приехал, расплакался, увидев её: располосовало всю.
— Какую телегу? — спросил я. — Здесь сабельный удар был — не телега.
— Сабельный удар и был, — ответил санитар, — это мы по её просьбе про телегу написали, тут одни военные, а она, сердешная, в передрягу попала. Как? А вот деток своих берегла, за уздцы коня схватила и держала, пока бил её басурман как достанет, сама орёт: «Бегите!» Дети побежали, а она так и висела на поводьях, пока свои не подскочили, не срезали басурмана. Много побили тогда… и наших тоже, — он кивнул на солдат, раненые лежали в палатах и в коридоре.
Дети жались к матери, его не замечая, отца. Как он не видел детей? Росли, бегали, кричали… баловницами называл, а он не видел их — узнал, конечно, но посмотрел другими глазами. Вот нос у старшей, Марфуши, как у него — у младшей, её сестрёнке, Алёнке, губы как у него. Похожи на мать, а черты взяли от отца, чтобы не сомневался, наверное. Обнял дочек, попятились даже, потом прильнули — отец всё же. Велел собирать мать: не место ей среди солдат. Доктор разрешил везти домой.
— Сейчас уже можно, — сказал, — раны не смертельные оказались, только крови потеряла много, но ничего, восстановится. Только вы постарайтесь тише везти, а вдруг…
— Тише, тише, конечно, доктор, тише повезём.
Купил коляску по случаю, не нужной оказалась: хозяин убит в перестрелке. С обоза конями разжился, человека нанял и домой. «Хорошо, что живы», — твердил всю дорогу и плакал.
Домой сразу доктора позвал, жить уговаривал, пока жена не поправится. Отказался: «Буду ездить, — обещал, — больных много».
Жена поправилась не быстро, как хотел, но изо дня в день становилось всё лучше. Коллекцию свою начал распродавать, а самое ценное в музей обещал отдать, но потом себе оставил: потомкам пригодится. С женой окончательно помирился, денег выслал родственнику за работу с коллекцией и выкупил все долги сводного брата жены.
«Рухнула китайская стена, — сказала жена, — жаль, мама не дожила».
Кот на берёзе
Конец мая. Свежая листва шелестела на деревьях, весело щебетали птички, улыбалось ласковое солнышко. Неизвестно, что сподвигло Татьяну, молодую двадцатитрёхлетнюю женщину, взять на прогулку в лесопарк вместе со своим шестимесячным сыном ещё и четырёхлетнего кота Тимофея. «Поиски приключений на свою пятую точку», - как потом грубо выразился её муж Валерий.
На самом деле Татьяна просто пожалела Тимофея. Гуляет бедный кот по лоджии, смотрит с четырнадцатого этажа на верхушки деревьев, а траву видел только в виде цветов на подоконнике. Таня где-то вычитала, что кошки плохо видят вдаль.
Татьяна одела сынишку, на кота нацепила шлейку и посадила их обоих в коляску и смело вышла на улицу. Воздух свободы сразу же придавил Тимофея ко дну коляски. Кот прижал уши и смотрел огромными жёлтыми глазами на всё это ужасное великолепие. Деревья у дома оказались огромными и их стволы уходили куда-то ввысь, куда именно Тимофей не видел. С высоты четырнадцатого этажа они казались менее ужасными. Хозяйка погладила его по голове и сообщила в очередной раз, что он самый лучший кот на свете. Тимофей немного успокоился, но всё равно, эта прогулка его очень сильно напрягала: судя по запахам и звукам опасность окружала бедного кота со всех сторон. Что такое электричка он не знал, но судя по звуку нечто очень страшное, на лоджии этот звук воспринимался несколько иначе, был далёким и не таким страшным, как здесь, внизу.
Татьяна бодро катила коляску с ребёнком и котом по направлению к парку. Прошла прохладным сыроватым пешеходным тоннелем под железной дорогой и вот над ней зашумели парковые деревья и воздух стал намного чище и свежее. Таня в короткой светло-коричневой юбке, белой блузке, в туфлях на платформе, русые волосы волнами спадают на плечи, беременность сильно фигуру не испортила. В общем сама себе Татьяна нравилась, жалко, что продемонстрировать такое великолепие некому: такие же мамашки гуляют с колясками.
Татьяна шла по дороге наслаждаясь природой и свежим воздухом, сынишка гугукал в коляске с пустышкой во рту, кот осмелел и с опаской, но высунул морду над бортом коляски. Таня решила срезать путь: пройти по тропинке лесом, через поляну, где мальчишки гоняли в футбол и выйти к Большой аллее и по ней дойти до пруда. И откуда взялась собака, эта противная такса, было совершенно непонятно. Она выскочила откуда-то из кустов и гавкнула пару раз. Но этого было достаточно, чтобы Тимофей выпрыгнул из коляски и кинулся в лес.
- Вы не бойтесь, он не кусается, - успокоила её девушка, хозяйка таксы.
- Да, - сказала Таня расстроенно, - верю, только у меня кот убежал куда-то туда.
- Кота мы сейчас найдём, - успокоила её хозяйка таксы. – Рик, ищи.
Такса с радостным лаем бросилась в заросли по следу Тимофея.
Нашли кота высоко на берёзе. Он обнял лапами ствол и испуганно смотрел сверху на собаку.
- Ну, вот. Это ваш кот? – задала глупый вопрос хозяйка таксы.
- Мой. Только как я его оттуда сниму?
- Позовите его, он сам слезет. Ну, мы пошли. До свидания.
- До свидания, - упавшим голосом сказала Таня.
Тимофей увидел, что страшная собака удалилась, опасность миновала, и начал орать, требуя немедленно снять его с дерева.
- Тим, - обратилась к коту Татьяна, - хватит орать, спускайся вниз.
Тимофей прекратил орать и с возмущением посмотрел на хозяйку, как бы говоря: «Хозяйка, у меня когти вовнутрь загнуты. Вверх я подняться могу, а вниз – нет, тем более, что ствол такой очень
