-Раздевайся! Что ты целку из себя корчишь, овца! Лифчик снимай и трусы! Кому говорю?.. Ну, так. Ноги на ширину плеч! Подпрыгни! Еще раз, еще! Так… Повернись мордой к стене! Нагнись! Раздвинь ягодицы! Ну, бля… Жопу, говорю, руками раздвинь! Шире! Шире! Повернись! Подойди к столу! Пасть раскрой! Язык высуни! Ладно, одевайся…
Она-то думала, хуже не будет. Хуже того, что случилось с ней за последние трое суток. Эти две мордатые тетки в залосненных форменных кителях с погонами прапорщиков не то что унизили ее, - они ее растоптали, превратили, можно сказать, в амебу, в слизь под ногами. Куда там наглым молодым ментам в районном отделении. Те просто полапали ее всласть под видом личного обыска перед водворением в камеру предварительного задержания и отвязались, захлопнув решетчатую дверь одиночного обезьянника. А эти попки тюремные вообще обнаглели. Женщины называются!.. Та, что тряпки ее шмонала, просто омерзительная баба! Повывернула все наизнанку, каждый шов едва ли не зубами прощупала и обнюхала своим крысиным носом в бородавках. Даже вонючие, неделю не стиранные трусы…
Пластиковую коробку из-под холодца, доверху наполненную высококачественным героином, нашли в ее отдельной однокомнатной квартире, полученной по «сиротскому» ордеру, на антресолях, забитых всяким ненужным хламом, оставшимся от прежних квартиросъемщиков. Она сама так и не удосужилась выгрести тот хлам, просто добавляла и добавляла туда разные бросовые тряпки.
В процессе проведенной оперативно экспертизы «пальчиков» ни ее, ни чьих-либо еще на коробке обнаружено не было, но это ментам ни о чем не говорило. Отпечатки, как объяснил ей следователь, она могла стереть тряпочкой или воспользовалась перчатками. Медицинский осмотр тоже не дал результатов: наркоманкой она не была. Но и данный факт ничего не говорил в ее пользу, понеже, как опять-таки объяснил следователь, наркоторговец совсем не обязательно должен ширяться сам. «У вас, юная леди, нет алиби,.. – говорил следователь, - а без алиби вы мне не докажете своей непричастности». Напрасно она клялась-божилась, что никогда в жизни не видела этого поганого порошка и не знает, откуда он взялся на антресолях ее квартиры. Следователь внимательно слушал ее, кивал головой, писал протокол и время от времени вставлял в ее крик отчаявшейся души одну и ту же реплику:
-Думайте! Думайте!..
Вообще-то он был вполне приличный дядька, этот самый следователь. Не грубил, не хамил, вежливо обращался к ней на «вы». Даже посочувствовал ей, объяснив, что в их небольшом райцентре впервые обнаружена такая крупная партия наркотика, аж целых семьсот девятнадцать грамм!, и потому, дескать, правоохранительные органы обязаны из кожи вон вылезти, но непременно пресечь и наказать, дабы другим неповадно было. И опять повторял, повторял, будто заклинание:
-Думайте, юная леди, думайте…
Пока ее вели по мрачным тюремным коридорам, бесчисленным лестницам с затянутыми махровой от вековой пыли металлической сеткой проемами, она пребывала в ступоре. Шмон на вахте доконал ее, стал той последней пресловутой каплей, что переполняет чашу. Не классическую «чашу терпения», а чашу стыда и безысходности. Того самого стыда, от которого в один миг сгореть можно. В голове не осталось ни единой картинки, кроме ее нестиранных с неделю трусиков, усердно обнюхиваемых бородовчатой контролершей…
В камеру ее сопровождал сравнительно молодой попкарь, такой же неряшливый, как и тетки на шмоне. Этот факт, хотя ей было не до приглядываний и логических выводов, она все-таки отметила краешком сознания. Подведя ее к железной двери с номером шестнадцать в конце коридора, он долго гремел ключами, ковырялся в огромном накладном замке, будто впервые занимался этим делом. Наконец замок утробно чвакнул, дверь противно завизжала, открывшись ровно настолько, чтобы протиснуться в нее бочком. Контролер буркнул односложно «Заходи» и легонько подтолкнул ее в спину. Она тогда еще не знала, что попкарь нарочно тянул резину, давая возможность обитательницам камеры подготовиться к встрече новенькой. Не знала, что постукивание ключами по железной двери в определенном ритме прокачало внутрь камеры информацию о ней: как то – она первоходок, в «понятиях» не шарит, «крыши» на воле не имеет, а по сему является лохом по самые уши.
«Прописка» в камере произошла по древнему обычаю, уже позабытому и никогда, к слову сказать, не применяемому уважающими себя и чтящими «закон», умудренными жизнью и опытом сидельцами. Давным-давно эту тупую и жестокую «прописку» придумали малолетки и беспредельничали с ней там и тогда, когда тюрьма оставалась без пахана, а камера без смотрящего, то бишь, без тех авторитетных зэков, кто призван следить за соблюдением воровского закона.
Первым делом она перешагнула через чистое вафельное полотенце, расстеленное у порога, чего ни в коем случае не следовало делать. Надо было небрежно наступить на него и пошоркать ногами, как бы отирая подошвы от «вольной» грязи и пыли. Здоровенная баба, вроде базарных торговок в мясных рядах, в ночной рубахе и каких-то несуразных вельветовых портках, с наколотым на лоснящемся жиром плече сердечком и надписью под ним «Не забуду мать родную!», ехидно хихикнула, блеснув золотой фиксой из-под верхней раздвоенной «заячьей» губы и прошепелявила сифилитическим прононсом:
- А ну-ка, девонька-красавица, подстилочка пушистая, разгадай загадку… - она снова глумливо хихикнула, увесисто хлобыстнув сидящую рядом с ней за длинным общим столом тощую девицу по спине своим пудовым кулачищем: - Слушай! Шли четыре мальчика, нашли пять яблок. Как сделать так, чтоб не резать, не ломать и чтоб поровну всем дать?
Дебильная загадка, унижающая человеческое достоинство и применяемая обычно теми, у кого убогий умишко, ради оглупления собеседника, стоящего заведомо выше загадчика в плане умственного развития. Таких идиотских загадок существует великое множество и вся соль в них – ключевое слово! В данном случае это – «слушай», то бишь, с Лушей (Лукерьей). И ответ прост: одно яблоко Луше и по одному четверым мальчикам-недоноскам.
Она, конечно, не отгадала и семь штук прошмондовок во главе с татуированной бабищей вволю повеселились над ней, дикой, тупорылой овцой. Однако «прописка» требовала, как это водится в русских народных сказках, трех испытаний и бабища, державшая в камере «мазу», наконец остановила гогочущую компанию.
Ладно, кисанька, присаживайся. – указала она на краешек вмурованной ножками в пол скамьи: - Отдохни маленько с дороги. Угостить-то нечем, тюремная пайка рыбкой через брюхо пролетает до самого гузла… Покурить вот можешь. – бабища указала на стол, где на клочке газеты высилась горушка крупно нарезанной махорки и обочь лежала початая пачка «Примы».
Она хотела курить. Вконец замордованная событиями, рухнувшими на нее за последние трое с лишним суток, запуганная ирреальностью происходящего, она очень хотела курить, а потому и ухватила дрожащими пальцами торчавшую из пачки сигарету. В следующий миг кулачище татуированной бабы врезался ей в лицо, зверский удар опрокинул ее навзничь, она гулко ударилась затылком о бетонный пол и, теряя сознание, успела услышать торжествующий разноголосый вопль обитательниц камеры: «На парашу!»
Очнулась она от громкого щелчка открывшегося в середине двери окошка-«кормушки», подкрепленного отрывисто брошенным из коридора словом «Обед!» Поднялась, прислонилась к стене, затем, шатаясь, последней подошла к окошку, взяла в руки миску с горячим рыбным супом. Постояла, неуверенно направилась к свободному месту за столом, но была остановлена гундосым, нарочито тихим голосом все той же главенствующей бабищи:
-Ты куда это гребешь, чушка гамбургская? Твое место на параше!..
Камерные старожилки подняли морды от мисок и угодливо заухмылялись, преданно поглядывая на свою паханшу.
-Но почему?
-Потому что ты теперь чушка! Пока… - многозначительно подчеркнула бабища.
А ночью ее изнасиловали. Футляром от зубной щетки. Навалились всей кодлой, накинули на глаза и рот полотенце, чтобы не видела никого и не кричала. Измывались долго. Она задыхалась, теряла сознание от боли, билась в запредельном ужасе, но ее держали крепко. К утру она превратилась в «опущенную» со всеми вытекающими из данного факта последствиями. Коли бы потянулась за махоркой, а не за сигаретой из красной (западло!) пачки, может, еще и обошлось бы. Могли просто всласть попинать по почкам за два предыдущих прокола и принять в свою кодлу, пусть даже и на правах шестерки…
Ей никто не сочувствовал. Это в кино, женских романах-однодневках и повестушках о пенитенциарной системе в обязательном порядке находятся среди выдуманных героев выдуманные сочувствующие, защитники и благодетели как среди заключенных, так и среди (особо подчеркивается писателями, сценаристами и режиссерами) самих сотрудников данной карательно-исправительной системы. Нет, бывает, конечно, и такое, но очень редко, поскольку здесь, в тюрьме, на зоне, каждый сам за себя и никому нет дела до тебя.
Долгие семь месяцев, показавшиеся ей семьюдесятью годами, обреталась она у барьерчика рядом с отхожим местом. Здесь и кушала, сидя на корточках, здесь и спала, раскатав на полу матрац. С ней не разговаривали, к себе не подпускали, хотя в камере уже несколько раз сменились временные постояльцы и из мучительниц уже никого не осталось. Ушла на этап и бабища, незаконно присвоившая себе право смотрящей, но тюрьма-то знала, что она, лохушка, опущенная и этот «титул» закрепился за ней пожизненно. На следствие в родной городок ее ни разу не дернули и следователь не приезжал, так как уголовное дело было слеплено оперативно и скоренько передано в суд. Милиция, как водится, таким образом, посчитала свой титанический труд завершенным, а в единственном на весь город и район суде дел из-за всяких реформ и перестроек минюста накопилось столько, что «порядок живой очереди» растянулся почти на год.
Наконец наступил и ее срок. В шесть часов утра на нее надели наручники, пихнули в «воронок» и доставили под усиленным конвоем в пореформенную железную клетку у правой, глухой, стены зала судебных заседаний.
Судили по статье 228 УК РФ: «Незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка, пересылка либо сбыт наркотических средств или психотропных веществ». Ей была инкриминирована часть первая данной статьи: «Незаконное приобретение или хранение без цели сбыта наркотических средств или психотропных веществ в крупном размере» и грозило ей наказание в виде лишения свободы на срок до трех лет.
Дело начало разваливаться с первых минут после зачитывания судьей обвинительного заключения. Напрасно прокурор упирался, нажимая на факты анонимного звонка в милицию и вещественного доказательства в виде пластиковой коробки из-под холодца, наполненной высококачественным героином. Назначенный государством адвокат, даром что бесплатный, но вовсе не дурак, камня на
|
