Гражданскую войну в России окружают многочисленные мифы. Одним из наиболее устойчивых является представление, будто «половина» офицеров перешла на сторону большевиков. При этом не учитывается, что к 1917 году из-за потерь в ряды офицерского корпуса были влиты прапорщики, прошедшие трёхмесячные курсы. Даже формально их нельзя приравнивать к полноценным кадровым офицерам.
Всегда кропотливый в работе с источниками историк К. Александров заметил по этому поводу: «Основную массу офицерских чинов в РККА составляли не кадровые офицеры, а офицеры военного времени, преимущественно прапорщики производства 1916-1917 годов».
Самый авторитетный специалист по истории офицерского корпуса С. В. Волков давал статистику этого соотношения: «На самом деле большевикам досталось менее 20 % всего офицерства. Причём в это число входят и все сбежавшие при первой возможности к белым, и расстрелянные самими большевиками за реальные и мнимые заговоры. Цифра в несколько сот бывших у красных генералов может впечатлять только тех, кто не представляет, что генералов к концу 1917-го насчитывалось не менее 3500... Реально у большевиков служило не более 5-10 % генералов и ещё меньше штаб-офицеров».
Со стороны белых многие говорили о том же самом.
Генерал Петров: «Только небольшая часть офицерства шла в Красную армию охотно, и то большей частью в различные комиссариаты».
Ротмистр Литтауэр: «Во время Гражданской войны бывшие офицеры Царской армии сражались по обе стороны; но основная часть офицеров примкнула к белым».
Полковник Гершельман: «В то время общее мнение считало службу в Красной армии позором для офицера».
Между белыми офицерами и военспецами Красной армии существовало значительное качественное различие.
Генерал Б. Геруа: «Старых офицеров оставалось мало, а среди нового поколения «прапорщиков» было достаточно зыбких натур, поддавшихся революционному угару».
Генерал Дитерихс: «Война влила в ряды офицерства много постороннего элемента — элемента зачастую совершенно негодного в нравственном отношении».
Генерал, барон Будберг говорил о «негодном суррогате офицерства из краткосрочных школ».
Генерал Розеншильд-Паулин: «Офицерский состав понёс огромные потери, кадровых офицеров в частях почти не осталось. На укомплектование прибывали прапорщики запаса и юнцы, без всякой военной подготовки. Штатский дух впитывался широкой волной».
Барон Шелькинг: «Большинство кадровых испытанных офицеров легли на полях битв и заменены были офицерами резервными, принадлежащими, по большей части, к радикально настроенным слоям нашей злополучной интеллигенции».
Гетман Скоропадский: «Большинство настоящих офицеров пало в боях с немцами или стало инвалидами. Теперешняя офицерская масса — это люди, призванные во время войны, самых различных профессий… Большинство из них было напитано поверхностно всякими крайними социалистическими программами и к военному делу относились враждебно».
Атаман Семёнов: «Офицеры военного времени, то есть офицеры поневоле... Многие из них вышли из среды революционно настроенной русской общественности и свою роль понимали своеобразно, внедряя в головы подчинённой им массы, освободительные идеи революционной демагогии».
Американец Роберт Леонард о офицерском кадре Красной армии: «Были некоторые студенты, которые во время войны прошли сокращённое обучение, получили низшие офицерские звания. Были также немногочисленные высокопоставленные офицеры».
Княгиня Барятинская: «Пало множество отличных солдат и лучших офицеров, а их ряды пополнялись новыми бойцами, необученными рабочими с заводов, мозги которых уже были заражены революционными идеями».
Барановская, по уплотнению жившая под одной крышей с чекистами, передавала их разговор на эту тему: «Наши комиссары безумно боялись белых. Я слышала, как они говорили, что у белых настоящие офицеры — «мы их расстреливаем, они не боятся. Вот это офицеры! А у нас в Красной армии служит одна дрянь!».
К тому же большое число кадровых офицеров, поступивших всё-таки на службу к большевикам, шли с тайным желанием всячески вредить им.
В. И. Гурко: «Мне, быть может, больше, чем кому-либо известны те условия, при которых многие военные вступали в Красную армию, вступали нередко против своего желания, основываясь на надежде взорвать большевиков изнутри, создав собственную силу в самом их вооружённом стане».
Генерал К. Сахаров: «Довольно значительная часть офицерства шла служить коммунистам с твёрдым намерением свалить их».
Адмирал Пилкин: «Белые организации устраивали переход к нам целых частей».
Таким образом, от красных к белым перешли командующий 9-й армией полковник Всеволодов, начальник штаба 8-й армии полковник Нечволодов и ещё один начальник штаба той же армии Вдовьев-Кабардинцев. Перешёл командующий 2 армией полковник Махин. Перешёл генерал Носович, передав сведения, которые как считает историк Клавинг, «помогли обеспечить значительный успех Добровольческой армии». Харченко, командовавший 1-й армией, перелетел на аэроплане с картами к Колчаку. Штабс-ротмистр Буренин, начальник разведывательного отдела 4-й армии, создал целую группу, которая, правда, была раскрыта. Генерал Стогов, служа на высокой должности в штабе Красной армии, состоял в подпольном антибольшевистском «Национальном центре». Штабс-капитан Гампер по заданию белых внедрился на курсы подготовки командного состава РККА. Штакельберг и Скородумов подготавливали бригаду к переходу. Генерал Фёдоров был арестован за то, что «всячески облегчал положение офицерства правого настроения». Полковник Вержбицкий был приговорён к казни за отказ возглавить красную дивизию, но солдаты его отстояли. Капитан Чикувер перешёл с группой курсантов. Генералы Нотбек и Андогский перешли с большинством слушателей воссозданной Академии Генерального Штаба. С группой штабистов перешёл полковник Москаленко. В Верном существовала подпольная антисоветская группа, в которую были вовлечены многие бывшие офицеры, служившие теперь в военном комиссариате и прочих советских учреждениях. Капитан Кирьянов, командир батальона Красной армии, поднял восстание. Капитан Тарасов, командуя 13-й армией, намеренно подставлял свои части под удары белых. Штабс-капитан Герман подготавливал переход частей Петрозаводской дивизии к Юденичу. Полковник Лебедев уговорил батарею противовоздушной обороны поддержать огнём наступавшую Северо-Западную Армию. Капитан Вирченко, будучи советским комендантом Майкопа, помогал восставшим казакам оружием и сведениями о большевиках. Комендант Оглоблин поднял восстание на батарее «Серая лошадь». Поручик Неклюдов поднял восстание в «Красной горке».
Капитан Русин перешёл с дивизией. Сотники Канков и Павличенко увели к белым свои подразделения. Сотник Кириллов увёл броневик. Капитан Тихменев увёл от красных несколько кораблей. Старший лейтенант Чухнин увёл минный заградитель. Мичман Сперанский под огнём увёл судно. Капитан Симонов, служа у красных, помогал добровольцам пробираться к белым. Капитан Зайцев перешёл с Семеновским полком. Штабс-капитан Квятковский перешёл со взводом. Штабс-капитан Тихонов перешёл с конной батареей. Капитан Андржевский обеспечил перелёт трёх аэропланов к белым. Капитан Эрдман перешёл с батальоном. Фельдфебель Зуев устроился в ЧК, чтобы спасать арестованных офицеров от расстрела. Есаул Бороздин, после пленения служил в ЧК, спасал пленных белых офицеров. Военспец Смирнов укрывал офицеров и выдавал им спасительные пропуска, был расстрелян красными.
В разное время перешли: штабс-капитан Квятковский, капитан Свежевский, штабс-капитан Голенкин, штабс-капитан Яницкий, капитан Энгельгардт, капитан Неклюдов, генерал Христиани, подполковник Оберюхтин, полковник Котомин, штабс-капитан Дубинин, поручик Видякин, поручик Битте, поручик Баранов. Генерал Данилов несколько раз пытался бежать, но всякий раз его задерживали.
Из тех же, кто предпочёл остаться на службе в Красной армии, многие принципиально отказывались участвовать в Гражданской войне. Шли воевать против немцев, но никак не за большевиков.
Военспец, генерал Искрицкий, по собственному признанию, «когда война приняла гражданский характер... предпочёл уйти со строевой работы на чисто академическую».
Военспец, генерал Свечин: «Все офицеры старой армии, поступившие на службу в Красную армию, считали, что они приняли обязательство сражаться против внешнего врага и более чем неохотно смотрели на какое-либо использование их в связи с гражданской войной». О политических настроениях, царивших в Главном штабе Свечин заметил: «Выступление Лебедева в защиту советской власти не встретило явной поддержки со стороны других, собрание разошлось, стремясь скрыть своё политическое лицо под маской защитной лояльности».
Сознательный большевик, генерал Бонч-Бруевич признавался: «Подавляющее большинство генералов и офицеров считало службу в Красной армии не только неприемлемой, но чуть ли не позорной».
К военспецам не было доверия и со стороны самих большевиков.
З. Гиппиус: «Когда офицеров мобилизуют — их сразу арестовывают; и не только самого офицера, но его жену, его детей, его мать, отца, сестёр, братьев, даже двоюродных дядей и тёток. Выдерживают офицера в тюрьме некоторое время непременно вместе с родственниками, чтобы понятно было, в чём дело, и если увидят, что офицер из «пассивных героев» — выпускают всех: офицера в армию, родных под неусыпный надзор. Горе, если прилетит от армейского комиссара донос на этого «военспеца».
Бек-Софиев: «Л. Броштейн, приставив револьвер к виску бывших офицеров Императорской армии, не успевших или не захотевших в своё время перейти в белые армии, заставил «военных специалистов» служить большевикам».
Военспец, генерал Кольцов: «Нас, приспособившихся к советской власти, нас только терпели до поры, до времени».
Ленин: «Бывшие офицеры в Красной армии окружены такой обстановкой, таким громадным напором коммунистов, что большинство из них не в состоянии вырваться из этой среды».
Журналист Британ, хорошо изучивший советскую систему изнутри, вложил Бухарину такие слова: «Никакой армии у нас не существует. Не сам ли Троцкий выразился, что его армия — это редиска, красная снаружи и белая внутри».
