Произведение «Не сумел придумать название» автора Максим Гайслер

Из окна квартиры фоном виднеются метаморфозы. Ни один из моих соседей не воспринимает многолетние штыри во дворе, сотканные из коры, живыми. Я и сам очень редко думаю о них таким образом. Однажды, сидя за работой, ненароком глядишь сквозь ржавые прутья и с грузным для себя удивлением замечаешь, что на деревьях не осталось ни одного листа. Да на них и почки-то еле виднеются - сплошь пустое место. Природа умирает тихо, излучая всеобъемлющее одиночество, этим она и похожа на человека. Только мы неспособны на восстание из праха и пепла. Тепло оставляет после себя лишь траур, когда ему на смену примораживает. Вываливаясь шатуном из четырех стен и духоты наружу, ты словно оказываешься в вечере после поминок, когда сил не остается даже на слезы, если ещё раз не откупорить водку, разумеется. Родственники усопшего переглядываются, окутанные молчанием, что комком раздирает их горла. Все всё понимают. Страданиями ничего не исправить, хотя их никуда и не денешь. Не выкинешь в мусоропровод или океан, нарезав на маленькие кусочки, не сожжёшь, не закопаешь в землю, не растворишь в зловонной кислоте.

Остается лишь еще по одной, либо бежать. Но я не из бегунов. Они все несутся в марафоне к центру города, все спешат к суете и в своей спешке создают суету еще большую, хотя даже она не доходит до спальных районов. Там всегда умирание, но хотя бы искреннее. Безысходность поглощает истерику, подобно тому как метель поглощает звуки. В ЦАО же - лишь пластмасса и блестяшки, питаемые электричеством. Кому-то это помогает отвлечься, а на меня, бывает, наваливает тоску похуже той, что прячется в обветшалых кустах. Ложь, плавающая в кружке эгг-нога на Китай-городе, гораздо горче правды, примерзшей к газону.

И тут уже черт разберешься, как лучше. Жить ли в счастливом неведении или сталкиваться с невзгодами и от этого скатываться в репититивные страдальческие рассуждения? Давным-давно мой старый товарищ сказал, что лучше бы обрюхатил свою бывшую даму и жил с ней, ипотекой и тремя детьми, но был счастлив, чем играл со мной в видеоигры. Теперь он довольно известный стример. В каком-то смысле он остался тем, кого боялся, но вроде как счастлив. Как-то так и переживаем: не живем и не выживаем, а конкретно так переживаем. Вкусно едим и не очень вкусно пьем, проводим выходные под одеялом в полном одиночестве, живем от получки до получки, покупаем подарки тем, кто еще нас терпит и очень редко балуем себя, ссоримся, поем и пишем.

Летом жизнь дается легче, естественно. Летом жизнь в принципе дается, а зимой - лишь пресная заявка на существование. Одеться в четыре слоя, чтобы не замерзнуть на автобусной остановке, обдуваемой ветром, чтобы просто дойти до магазина и купить там что-нибудь жиденькое, что поможет продраться через еще один день, в котором почти не видно солнечного света. Каторга. Этот дьявольский ветер - что-то невозможное, в самом деле. Но я истощился и устал раскручивать эту ненависть, ее во мне почти не осталось. Все мои рассказы, за исключением пары, были питаемы ненавистью, но ее сейчас замело настолько, что мне понадобился месяц, чтобы завершить этот. Молчание - лучший друг умирания, ты в яме, когда сил не остается, чтобы нажаловаться на жизнь. Особенно когда это единственное, на что ты способен. Список дел на ближайшее время: записаться на прием в поликлинику и не сгнить под батареями. Еще предстоит пережить февраль, так что сомневаюсь, что от меня будет еще что-то слышно до тех пор. Пора кончать с заметками.

И если вы думаете, что чудо еще не оставило нас, задайте себе вопрос: отсядете ли вы от дурно пахнущего грязного бездомного человека в метро, когда он займет соседнее место?