Госпожа Фани Снеткова и Чернышёв

... Дом номер семь, по Средней Подъяческой улице, что и посей день скромно скорбит от доставшейся ему тяжкой исторической доли, нехотя затесался среди своих многоликих собратьев и стоит минуя войны и века в Санкт-Петербурге. Серый и невзрачный после прошлогоднего пожара, он с болью смотрел на проезжавшие мимо экипажи и снующие по своим  делам прохожим, и хотя купцы, владетели дома сделали хороший ремонт, и даже сменили в двух съёмных квартирах окна,но радости для квартиросъёмщиков уже не доставлял как прежде. Горечь дыма и горелого кирпича от пожара, хотя и прошёл год, ещё ощущался в парадных и в подвалах. Юлия Николаевна Линская, надежда и горячая, отчаянная поклонница Островского и его пьес, сыгравшая с успехом Пульхерию Андреевну и,как говорила публика столицы,гордость директора театров Сабурова, после пожара в котором погибли её костюмы и почти весь гардероб,после долгих раздумий переехала на Невский проспект, ближе к поклонникам и театралам. В трёхэтажном доме,постройки XVIII века, в основном  проживали мещане среднего достатка и обедневшие дворяне средней руки. В одной из квартир жил, и после печальных событий остался, не особо обеспеченный радостями славы, скромный, иногда доходящей до наглости, и без ответно влюблённый актёр драматической труппы, писатель и поэт, господин и необычайный красавец по внешности, Иван Егорович Чернышёв.Квартиру в доме он снял два года назад у одной хозяюшке, дамы невысокого интеллекта и ума, скряге и злобливой, без успеха молодящейся госпожи Потаповой, той, которая, как потом оказалась, тоже у кого-то её и не одну, сняла и теперь приторговывала этим доходным ремеслом нагло и на своё усмотрение. Скупость и жадность её и её семейства,была известна многим горожанам, но выгодное место, по цене и по месторасположению дома,ублажали разногласия жильцов.Особо квартиранты не жаловались на неё, да и она, к тем, кто вовремя оплачивал квартиры и квартирки-комнатки, она на тех не ворчала и относилась к ним по свойски, называя просто по имени, тщательно отмежёвываясь от отчеств мещанско-дворянского рода. Временами нам даже казалось, что она более суфражистка, чем госпожа наша Фредерикс. К актёрам же она относилась особо, и даже, если  можно сказать терпеливо и любовно, пользуясь своим положением и своими возможностями в угоду себе и с прибылью. Сам господин  Чернышёв, не был обделён успехом, благодаря созданной им пьесах, вот помнятся только две из них " Не в деньгах счастье" и " Отец семейства ". В пьесах, открытие первой, которой было 30 января 1859 года, при бенефисе самого господина А.Е. Мартынова,что определённо способствующего триумфу автора. Все в театре знали, то вдохновенное лицо,которое вдохновляло автора пьес. Та особая  правда и тайный смысл его существования, как явное открытие его любви к госпоже Снетковой,Фаине Александровне Снетковой. Сам Чернышёв говорил о театральных слухах резко и грубо, особо творимые актрисами:

"- Сучат тут всякие ногами и языками, без умолку по ночам. Зубам спать не дают". Думается, только великий Мартынов знал истину и правду о чувствах Ивана Егоровича, ибо,несмотря на разность в возрасте,они боготворили друг-друга. Театр для них, был всем в этой сумрачной жизни случайностей и блата. Об успехе автора и актёров, восторженно писал даже И.С. Тургенев в своём письме к Л.Н. Толстому, от 3 февраля 1859 года.

Наша, всеми любимая Актриса Фаина( феодосия) Снеткова, проживала тогда на Владимирском проспекте, по-моему,если мне не изменяет память в доме барона, тогда уже кажется Графа, Фредерикса. Жила она прекрасно, ибо её игра, обрушила стереотипы театра, его пьес-трагедий и  в неё казался весь мир был влюблён. Может по этой причине её звёздности, и не решался самородок столицы Чернышёв приблизиться к этому Солнцу сцены, доверительно и по дружески настойчиво. От любовной тоски он ударился в древнегреческие трагедии и пьесы,членовредительство своей великой необузданной любовью души. Начал заливать свою тоску в вине и попойках с "доброжелателями" от искусства, готовых за дарма утопить в вине любой талант.

...Театр, утопал в пьесах-мелодрамах и трагедиях. Индивидуальность актрисы Фаины Снетковой, как понимал Иван Егорович Чернышёв, её непознанный сытыми театральными "богами" талант, скромного и любящего сцену театра до самозабвения, решил во многом её театральную судьбу. Князья Щепины-Ростовские, хорошо знавшие Чернышёва не по наслышке, не раз при встречах пили с нами шампанское за успехи театра ,иногда в разброд общественного капризного мнения театралов. Они, как мы видели, не раз и не единожды были в театральной столице ради

удовольствия видеть игру самородка русской сцены, и приветствовали великую игру несравненного до ныне таланта Фаины Александровны Снетковой, одаривая её щедро подарками...Нам казалось, что князь влюблён в Снеткову, впрочем, как и все, кто с нею был знаком.

По большей части, актёры средней ипостаси, видели что она предпочитала роли в драмах Шекспира, её признанного гения трагедий. Когда же она впервые сыграла роль Корделии в спектакле "Король Лир", преподнеся нашим зрителям, роль дочери короля абсолютно  по своему, трагически чисто и прекрасно, нежно и достойно. Зал господ, стоя аплодировал новой рождённой русской Звезды, дамы рыдали, совершенно не стесняясь своих слёз. Потом, уже в январе 1863 года, была ею сыграна "Офелия", её, которую никто, ни до, ни прежде, ни потом, более так сыграть и прожить не смог и думаю не сможет, ибо "Офелия" это Снеткова. Великий Белинский писал о Фаине Александровне:

"... Представьте себе существо кроткое, гармоническое, любящее в прекрасном образе женщины; существо, которое совершенно чуждо всякой сильной потрясающей страсти, но которое создано для чувства тихого, спокойного, но глубокого; существо , которое неспособно вынести бурю бедствия,которое умрёт от любви отверженной или, что ещё скорее, от любви сперва разделённой, а после презренной, но которое умрёт не с отчаянием в душе,а  угаснет тихо, с улыбкою и благословением на устах, с молитвою на устах, с молитвою за того, кто погубил её; угаснет, как угасает заря на небе в благоухающий майский вечер: Вот Вам Офелия..." И это господа  в 25 лет господа! Такой театральный

Трагедия для Русского театра, стала свадьба Снетковой с Гвардии подпоручиком Перфильевым Сергеем Степановичем, боевого и дерзкого дуэлянта, которого усмирила наша Фаина Александровна. Быстро и на веки, решительно сбросив с себя " Ливрею театральных умалишённых..." предалась судьбе помещицы и домохозяйки. Фаина, в декабре, а точнее 29 дня, 1862 года, решила покинуть сцену. Свадьба была скромной и тихой, как того пожелала Снеткова. Страдающий от страсти Чернышёв окончательно обрёк себя на одиночество и горести. Как он говорил, из этого дома, квартиры  (Средняя Подьяческая 7-автор) ваш декабрист ушёл в бессмертие, я же проклят всеми за свою заносчивость и мерзкую самонадеянность. Гордыня убила меня, я болен, тяжко и смертельно, мне мир стал безразличен ибо нет любви.

14 ноября мы с князем зашли к нему, он был спокоен и хладнокровен. Налил нам троим шампани и заставил нас выпить за его упокой и за упокой его Мартынова, хотя как я знал он скончался в Харькове 16 августа 1860 года. Уже позже, мы нашли в его дневнике коротенькую запись:

"...Смерть пропасть, мы все по одиночке идём неотвратимо к ней. Мартынов умер. Умер мой дорогой Александр Евстафьевич. И нет человека, который мог бы его заменить..." Шапки долой! кричал Чернышёв, при выносе его тела в день похорон великого актёра. На столике, дряхлом  и неустойчиво шатким от многолетия, лежало его написанное им до нас записка:

" Будет ли народ после моей смерти,провожать меня на Смоленское кладбище,как Мартынова? Стоя вдоль набережной Невы,с траурными цветами в венках по линиям Васильевского острова...Толпы народа, венки и цветов море. Нет не будут, ибо я родился в суете, путь мой был суетой, и смерть суета...Боже, как же я Люблю её..." (некие личные строки нами опущены, по причине невозможности их произнести здесь со слезами

...Я, ниже подписавшийся, Актёр драматической труппы, Иван Егорович Чернышёв, находясь в полном уме и твёрдой памяти, но помышляя о часе смертном, могущем последовать внезапно, за благо рассудил всему благоприобретённому мною движимому имуществу, так равно и права по изданию моих сочинений и получение спектакльной платы, за неимением родственников,предоставить в полную и неотъемлемую собственность Актёру драматической труппы Гавриилу Николаевичу Жулёву.Потому никому до вышесказанного мною завещанного имущества и права

16 ноября, когда мы пришли проведать его. Он лежал ещё неостывший, но уже мёртвый. Тело находилось на кровати не чистой и без простыни, он же полу накрыт старым покрывалом. Рука свисала с постели, и в ней были нить жемчужин с бриллиантовым фермуаром,те, которые подарили актрисе Снетковой в тот день, когда она в последний раз играла свой последний спектакль, пред своим уходом. Как мы думаем, что это был  ему подарок от неё, от Фаины Александровны Снетковой, так как денег и помощь он ни от кого не принимал...Все хлопоты легли на плечи  верного друга Чернышёва, актёра Жулева и трёх его последних друзей, которые озаботились о поминках и памятнике. Жулёв помнится мне, всё шептал: 

" Пред нами столь сложные обстоятельства друзья. Вы! Беды наши! Рвущие наши года и судьбы, столь быстро и несправедливо по времени. Предаю тебя Господи, твоей совести..." К кому он обращался неведомо мне до сих пор, ибо, когда я испросил его о сем событии,  он посмотрел на меня полными глазами слёз, и промолчал. А потом, уже после похорон, придя с кладбищенского погоста, процитировал слова князя декабриста: