Золотая цепь

прохожих, ни на живущий своей бурной жизнью шумный город. Смотря на них теперь нельзя было догадаться о том насколько разные эти люди, насколько непохожи их взгляды и как сильно будут разниться их жизненные пути. Они это конечно понимали, но их толкало друг к другу неумолимое любопытство, оба хотели понять, как можно настолько сильно ошибаться в этом мире. Оба так и не поняли, но один из них всё-таки спустя 10 лет позвонил, а второй испугался, поднимая трубку
 


            Андрей не понял, что вывело его из плена собственных воспоминаний, но он был благодарен этому событию. Выглядел он после таких воспоминаний неважно, взгляд то и дело бегал от одного объекта к другому, руки в лихорадочной тряске хватались за любой мелкий предмет и нервно теребили до тех пор, пока тот не выпадет, а рот полушепотом произносил какой-то несвязный на первый взгляд набор слов. В общем даже бездомные торговавшие какими-то безделушками или просто просящие денег не осмеливались приближаться к его машине. Андрей и впрямь испытывал чуть ли не физические мучения, ему хотелось бежать, бросить машину и найти убежище хоть где-то. Теперь ни дом, который он всей душой ненавидел, ни перспектива работы с понедельника по пятницу не были таким уж кошмаром. Всё было лучше, чем нахождение сейчас в этой машине наедине даже не с самим собой, сам Андрей как бы растворился в одном единственном вопросе «Неужели я был не прав?». Этот вопрос стал палачом для Андрея, сидел рядом с ним в этой самой машине и ждал какой приговор Рахимов сам себе назначит. Этого суда конечно можно было избежать. Бросить машину, напиться или пойти к проституткам, а потом повторять процедуру до тех пор, пока душа не захлебнётся в этом болоте из грязи. Андрей был уверен, что это сработает, раньше ведь работало, хоть судя по всему не безотказно. Но как он бросит свою машину? Для него это элемент статусности, и пожертвовать им из-за каких-то нахлынувших мыслях о том, что вся его жизнь лишена малейшего смысла или хотя бы какой-то позитивной нотки, было для него глупо. Шавка на которую одели золотую цепь уже никогда её не снимет как бы сильно она не давила, это страшная тайна, о которой никто из нас не знает, потому что никого она не касается, в том числе и Андрея.
 


            И хотел он того или нет, каждый когда-то принимает для себя неизбежность мучений перед совершёнными ошибками. Для него это момент наступил через пол часа после рокового звонка, да и наступил только потому что пробка не сдвинулась в перёд ни на метр. Но вряд ли мы сможем понять почему для Рахимова этот вопрос был так ужасен. Он и сам именно этим занимался. Если бы в этот момент кто-то рассёк его голову, то он увидел бы как вместе с кровью и серым веществом из черепа выходит что-то чёрное, вязкое, и пахнущее скорбью и свеженапечатанными купюрами. Это были воспоминания об обманутых или преданных людях, которым Андрей втирался в доверие, а потом обдирал до нитки. Его особо никогда не мучала совесть за это, он выполнял поставленные перед ним задачи. Какими способами? Какая разница, жизнь одна главное, что он этим обеспечивает свои хотелки. Только если бы он был прав разве не сидел бы он сейчас дома с женой или не отдыхал бы где-то с друзьями? Но он теперь сидит в этой дьявольской пробке, сидит тут потому что именно в тот момент, когда им с Антоном пришла пора расставаться он выбрал полностью забыть этого человека. Забыть специально чтобы воспоминания о нём не мешали ему подниматься наверх. Андрей стёр воспоминания о нём и том что он говорил и только поэтому мог веселиться и жить на полную. Только потому что не помнил Антона он столько лет спокойно смотрел в глаза жене которой изменял, врал и использовал друзей и радовался компании лицемеров, ползающих перед ним на коленях чтобы получать от него подачки. Он довольствовался и наслаждался этим только потому что вырвал с корнем сомнение в собственной правоте которое Антон так старательно в нём взращивал.
            Только вот и правда сложно допить чашу этого удовольствия до дна потому что на его дне всегда только горечь. На его дне всегда разочарование родных, недоверие окружающих и тотальное одиночество. Рахимов смог понять это, но что ему делать со всем этим? Как начать жить заново если он никогда не умел? Да и не слишком ли поздно?
 


            Увязнув в куче вопросов о собственной жизни на которые дать внятные ответы для Андрея было непосильным трудом, он начал медленно ломаться под их тяжестью.
            Знаете, как понять, что у человека иссекает запас прочности? Он стремится как можно быстрее погрузится в сон. Для него эта кратковременная смерть способная хоть немного облегчить тяготы жизни. Груз мыслей для нас ничем не отличается от груза физического он несёт за собой усталость, только вот скинуть такой груз намного тяжелее.
            У Рахимова к сожалению не получилось. Четные попытки выбраться из-под завала экзистенциальных вопросов в купе с неподвижной пробкой сделали своё дело и унесли сознание Андрея в сладкое царства сна. Стоило ему прикрыть глаза и его унесло в дом. Не в тот дом, который он так рьяно ненавидел, а в тот о котором мечтал сколько себя помнит. Огромная просторная комната, залитая светом, ослепила Андрея и поразила своей белизной. На стенах весели картины, из которых на него смотрели красивые девушки, играющие в карты в каком-то кабаке благородные джентльмены в дорогих костюмах и гордо бегущие на него табуны лошадей, Андрею казалось, что они более живые чем он, ведь им сильнее хотелось бы стать живыми и покинуть свои рамки. Оторвавшись от разглядывания картин Рахимов упёрся телом на большой деревянный стол стоящий в центре комнаты с огромным количеством не менее искусно сделанных стульев которые покрылись большим слоем пыли, все кроме стоящего в торце стола, того где сидел хозяин. Сидевшему на этом стуле открывался вид огромного панорамного окна рамки которого были расписаны в виде вьющегося по окну плюща, а за стеклом царствовала чёрная непроглядная пелена ночи. Идя по другим комнатам Андрею открывалась красота винтовых лестниц в средневековом стиле, мебели ручной работы, живописи талантливейших художников и величайшие литературные произведения всех времён и народов, гордо стоящих на резных полках его комнат. Вернее, вся эта красота открылась ему если бы такие люди как он не привыкли видеть во всём только ценники. Его путешествие закончилось в какой-то заброшенной маленькой комнатушке которая судя по старой и скрипучей двери давно не отворялась. Открыв её и дав глазам привыкнуть к темноте стало ясно почему, комната была завалена тем что Андрей посчитал ненужным хламом. В углу стоял его первый велосипед, закрывавший кучу семейных альбомов и фотографий в невзрачных рамочках. По другую от него сторону валялся чехол от скрипки гордо стоявший на куче небольших безделушек, которые ему когда-то дарили, там же была небольшая стопочка детских сказок, которые его заставляла читать в детстве мама, и в самом низу под ними через темноту и летящую пыль еле виднелся корешок аттестата. В комнате было спокойно, слышалось как скрепят половицы под Андреем и какое-то странное тихое пение доносилось через небольшое окошко у самого потолка. Пододвинув какие-то коробки поближе к окну, он поднялся и увидел, как тьму окружающую дом разрезает как, раскалённый нож, маленький костерок. У огня на пне сидело огромное тело Антона, который обнимал гитару и старательно выжимал из неё такой громкий звук на который она только была способна, а рядом с ним на земле тихо покачивались их общие друзья старательно подпевавших певцу. Их лица в отличие от лица Антона были нечёткими, Андрей не мог их разглядеть, только угадывал отличительные признаки, но его всё равно захватывало непреодолимое желание пойти к ним, увидеть их лица, вспомнить слова той песни, которую они так старательно транслируют ему в самые тёмные уголки памяти.
            Он сорвался бежать так быстро что чуть не упал с коробок, и понёсся что есть сил мимо комнат и всей той бутафории что так старательно выпячивало его преимущества перед простыми людьми, прямиком к заветному выходу к которому вёл длинный украшенный картинами коридор. Бег Андрея ускорялся всё больше и больше по мере того как он понимал, что не приближается к заветному выходу. Коридор становился всё длиннее, всё богаче, на стенах появлялись новые картины, всё более дорогие статуи вставали на его пути, всё больше нулей вырисовывалось на их ценниках, которые летали перед его глазами, но дверь оставалась всё там же, в конце коридора, до которой не добраться. Постепенно тело Андрея утяжелилось настолько что он перешёл на шаг, а потом и вовсе остановился в растерянности и не успел сказать ни слова перед тел как открыл глаза и увидел перед собой свободную от машин ночную магистраль.
 



            Полиция приехавшая на место происшествия не нашла только телефон погибшего. Его выбросило в пшеничное поле недалеко от машины. Всё ночь на нём светилась фотография где Андрей улыбается весь перепачканный в мазуте в обнимку с Антоном, но на звонок так никто и не ответил.