“12 августа 2000-го. Ходили по грибы втроём. Чистили до вечера. Утром сходила к Лене. В понедельник собираюсь подписаться на “Собеседник”. Начался, значит, грибной сезон. Лето в деревне всегда по одному неизменному сценарию: уборка, земляника, сенокос, голубика, грибы, брусника. А “Собеседник” – это важно из-за сканворда на последней странице. Я мечтала о кружке с логотипом газеты. Тем временем, в Баренцевом море погиб атомный подводный ракетный крейсер (АПРК) К-141 “Курск” – одна из самых современных на тот момент субмарин ВМФ России. “Курск” относился к проекту 949А, главным предназначением которого является борьба с крупными надводными кораблями противника, прежде всего – с авианосцами.По официальной версии, в результате взрыва торпеды на борту и последующей детонации боезапаса все 118 членов экипажа погибли. Об этом в дневнике ни строчки.
Одна строка появилось через некоторое время: “23 августа 2000-го. День траура. С мамой опять сходили в лес. Собрали почти столько же, сколько и вчера”. Судя по дате, началась эпопея брусничная. Это важно. В России — день траура. Во всех православных храмах и монастырях страны прошли панихиды по погибшим морякам атомохода «Курск». По всей стране в соответствии с президентским указом приспущены государственные флаги, телеканалы и радиостанции отменили развлекательные программы. Владимир Путин выразил соболезнования родным и близким погибших моряков. “27 августа 2000-го. Суматошный день. Сшила Марине маленькое чёрное платье. Скрытые таланты проявляются? И ещё мой враг (которого не очень-то ненавижу) повержен. А до этого и другой (который, собственно, мне не враг, но почему-то его больше ненавижу, не то слово, не перевариваю, короче, человек он мерзкий). Хватит злорадствовать, не до этого. И грех это”. Раз грех, то фатально. В то время не принято было говорить вслух “земля бетоном” или стекловатой. “31 августа 2000-го. Сватовство. Но эта партия мне не подходит – слишком стар. И зачем мне брак? Сходила к Наташе. Она вроде с Яковлевым (главой) в Мирный”.
Вот единственный день 2000-го года, который удостоился полстраницы сводного дневника трёх лет. “3 сентября 2000-го. Убогие записи. Между тем, дни полны, если не событиями, то чувствами, мыслями, своими маленькими радостями и горестями. Этим утром после неудачной попытки написать стих, мне захотелось начать прозу, которую не буду торопить. Пусть будет, как роман с продолжением. Моя маленькая цитадель. Буду писать изо дня в день, из года в год. Посмотрим, что получится. Вроде лирического дневника, но не совсем. Начать бы её, да некогда. Идём ягоды собирать – последний рывок. Завтра, может, для меня работа найдётся. Деньги – это важно. Но и сама жизнь, да, да, которой не устаю восторгаться, не даёт мне сосредоточится. Дальний поход (полтора ведра брусники), кино, Доренко (передача целиком посвящена “Курску” – вот уже 10 вечера. А завтра довольно трудный день – в школу сходить, тайное послание мадам передать, на почту заскочить, в магазин заглянуть, ещё в лес, если получится, сходить. И так изо дня в день. Какая фамилия звучная – Сологуб. Вот какие нелепости меня волнуют в данный момент”. Помнится, я не пропускала Доренко. Скандалы, интриги, расследования меня волновали больше, чем мы всё остальное. Кого после Доренко я полюбила? Именно после этого эфира Сергея Доренко уволили с телевидения. Хорош был он и на радио. Позднего Доренко я пропустила. Наверное, потому что этот период совпал с моей “аскезой”. А где обещанный роман с продолжением в виде лирического дневника? Ах да, такого рода эссе я когда-то писала. На своём языке. И это, естественно, ушло “в стол”.
Галопом, так галопом. Хотела распрощаться с годом 2000-м, но наткнулась на довольно интересные записи. Вот они – недостающие пазлы из рассказанного ранее. “25 сентября 2000-го. Наташа деньги за меня получила. Забрали письмо в администрации. И первым же рейсом в Якутск. Только вот самолёт попался не ахти. Всё время сбоку что-то сильно свистело. Или молитвы помогли, или мне просто показалось – мы благополучно приземлились. Марина, дочь, в первый раз в столице. Ей всё интересно, а мне-то всё равно. Остановились у Марининой тёти по отцу. Тепло встретили. Если бы не мой звонок Уххану, всё было бы ОК. Там у него Эля была. И я на всю ночь к ним подалась. Как два сиамских близнеца неразлучные сидели, и болтали всякую чушь”. Надо же было о чём-то говорить с хозяином квартиры. Мои шутки он не заценил. Сказал, что я, по сравнению с Элей, полная дура. Она же начала поддакивать знатоку фольклора, вставляя стандартные фразы. О фольклоре обязательно нужно было говорить, будучи поддатыми? Я не любитель умных разговоров за рюмкой чая. Всё равно забудется. Баян порвать, а не волосы на себе рвать, или умные вещи в голове искать. Умные есть буйные, если чуток повысить градус...
“23 сентября 2000-го. Бессонная ночь сделала своё дело. Никуда не поехала. Только с Элей до гостиницы “Таба” добрались. А она не отапливается, в номерах дубак, всё скверно. Марину ещё забрали. Ей парк, рынок показали. Она каталась на карусели, ела, наслаждалась. А мы потели, пыхтели и ели. Купила Марине шапочку красную, ботики на платформе. Её отвели до двери, а сами ушли. По дороге кое-кого встретили. А завтра свадьба. “Таба” – ты помнишь? Плачу, а слёз нет. Организм не вырабатывает жидкость. Тяжелый случай. “Таба” – и смех, и грех...”. Ещё долго мы с Эльвирой смеялись при слове “таба” (олень). Вспомню – что именно произошло в той гостинице ночью осенью 2000-го, напишу. Плакала я понарошку, смеха ради или реально что-то произошло?
Через день с пометкой сверху: 100-летие якутской литературы”. “25 сентября 2000-го. Второй уже день, но легче не стало. И день сумасшедший, к тому же дождливый. Беготня. Явилась в Союз. В Академии духовности вручили папки с антологиями (“Сто рассказов к 100-летию литературы” и “Сто поэтов”). Затем нас, Руфова, Дедюкина, Зверева, Осипова и меня отвезли в “Саханефтегаз” (К.Е. Иванов), где устроили приём. Вручили презент, цветы. Выступали, читали свои стихи. Я волновалась после блестящих ораторов, как Семен Руфов и Дмитрий Зверев. И не зря. Да ладно, пронесло. Затем приём в банкетном малом зале “Тыгын Дархана”, где Климент Егорович Иванов говорил о моём отце (прозвище Чарльз Дарвин). Всё на уровне. Я даже пела свой коронный романс “Утро туманное”. В 5 вечера мы с Мариной пошли в театр на празднование 100-летия. Я должна была в президиуме сидеть, да кто-то в последний момент, видимо, вычеркнул моё имя. Сидели на первом ряду. Праздник, как праздник. Выступал президент и все остальные. Я спать хотела, дочка кушать. Затем началось театральное представление. На чужом пиру – праздник-то тот союз организовал. Наконец-то мы с Наташей прозрели – до этого нам было всё равно, кто в каком союзе. Марину посадила в автобус, отправила к родственникам. Затем банкет, куда я чуток опоздала. Фуршет, лесть, песни, пьяные писатели. Мы с Наташей, Окороковой, Чукаром и остальными поехали в гостиницу “Тыгын Дархан””. Что было в гостинице “Таба”, не помню, а “Тыгын Дархан” в виде одного пазла уже использован ранее...
“26 сентября. Должны были на теплоходе на пикник ехать, да не вышло. Зато на собрании СП была. Злополучный договор с издательством подписала плохо”. “28 сентября. Последний день он трудный самый. Навёрстывание упущенного. Погоня за потерянным временем. Да ещё сюрприз – самый вроде святой, а туда же... Последняя ночь у чужих в чужом городе...”.
Раз в сто лет банкет, и сплошной бодун с перерывами на приставание “святых”.
Галопом, так галопом. Хотела распрощаться с годом 2000-м, но наткнулась на довольно интересные записи. Вот они – недостающие пазлы из рассказанного ранее.