«Судьба предателей мерзка и предсказуема»…

"Lucida Sans Unicode", "Lucida Sans", sans-serif]В эту ночь Мара была необычайно ласкова. Она принесла с собой целый кувшин неразведенного вина и в минуты отдыха, им щедро поила своего любовника. И лишь под утро, когда опьяневший художник с трудом мог произнести собственное имя, а над ним кружились уже ни одна, а целых две луны, измученная Мара поцеловала Аристархоса в живот и упорхнула из сада.
Ближе к полудню, в сад вбежала испуганная Глафира и с трудом разбудила ничего не понимающего художника.
- Вставай немедленно, Аристархос!
Вставай пьяница! Великий Царь Эвмен второй подъезжает к нашему дому. Вставай!
Едва успев прополоскать рот, Аристархос услышал со стороны дороги громкие звуки медных труб. Застегивая на ходу позолоченную фибулу, художник выскочил из дома и, спешно огибая бассейн, выложенный мозаикой, подбежал к воротам почти одновременно с малой колесницей правителя Пергамона.
Легкая пыль, потревоженная копытами пары снежно белых кобыл, запряжённых в малую царскую колесницу, полупрозрачным облаком повисло над пониклыми розовыми кустами.
В белом хитоне и белой же хламиде, с подкрашенными губами и глазами, царь Эвмен второй, был необычайно хорош собой.
-Приветствую тебя, наш басилевс.
Проговорил художник с поклоном.
- Рад, что наш скромный дом может принять такого дорогого гостя как ты, правитель славного Пергамона. Сейчас подадут вино и фрукты, и мы возляжем в тени, возле воды…
- Некогда мне, дорогой Аристархос. Некогда…
- Прервал его царь, не сходя с колесницы.
– Покажи - ка мне херсонесец , рисунок змееголового исполина Порфириона. Насколько я помню, это последний персонаж будущего алтаря? Того самого, эскизы к которому ты необоснованно долго рисуешь, самоуверенно испытывая мое терпение.
Кстати, кого из камнерезов ты мне посоветуешь нанять на изготовление большого фриза?
- Дионисад, Орест, Менекрат, Пиромах, Стратоник... Это все достойные мастера, мой государь. Пожалуй лучше их, тебе не найти на землях Мизии.
Проговорил, подумав Аристархос и протянув царю свернутый в трубку пергамент, излишне вольготно оперся о золоченый борт колесницы.…
- Да, художник, Боги живут в твоих пальцах.
Разглядывая рисунок, бросил басилевс раздраженно и вдруг, остро отточенным боевым топором, рубанул Аристархосу по пальцам.
- Воровать вздумал!? Предавать своего царя вздумал!? В Афинах ждут тебя, говоришь? С моими папирусами, моими кожами и набросками?
Зажав подмышкой изувеченную руку, художник сквозь слезы с ужасом смотрел в глаза разъяренному царю.
Только жуткий страх гнева Эвмена второго, пересилил боль Аристархоса и он молчал, отрицательно качая головой.
- Он левша, мой басилевс.
Неожиданно за спиной художника раздался мелодичный голос…
- Он Левша.
Рядом с колесницей появилась темнокожая Мара. В ионийском хитоне бледно-голубого цвета, она была очень красива.
- Мара, зачем? Ведь все это было сделано только ради тебя, ради нас…
В отчаянии простонал художник и вдруг заметил, что бронзового обруча на ее шее уже не было
- А…И ты такая же…
Скрипнув зубами, он, не глядя на царя, безнадежно положил левую руку на борт колесницы.
- Сам понял? Молодец.
Хохотнул монарх и ловко перехватив топор, тяжелым кипарисовым топорищем раздробил суставы левой кисти Аристархоса
— Это тебе из милости, херсонесeц . Если не карандаш, то хоть вилку и хлеб сможешь держать.
Все также смеясь проговорил Эвмен второй, и разворачивая колесницу крикнул громко и торжествующе:
- Proditores et fures nemo velit. fatum proditores est foeda et praedictio*.
P.S. Художник Аристархос с позором был изгнан из Пергамона, какое-то время скитался по городам Эллады, попрошайничал и пьянствовал, умер в нищете предположительно в 160 -162 годах до нашей эры, так и не увидев больше свою родину.
Чернокожая красавица Мара, ненадолго пережила художника. Где-то через полгода после изгнания Аристархоса из города, в порыве ревности, её задушил подушкой Василий, смазливый юноша, любовник великого царя Эвмена второго.
- - - - - - - - - - - - - -
* Предателей, как и воров никто не любит. Судьба предателей мерзка и предсказуема.