Произведение ««Судьба предателей мерзка и предсказуема»…» автора Владимир Александрович - Литературный сайт Fabulae (страница 1 из 2)

«Судьба предателей мерзка и предсказуема»…

Крупная, отливающая зеленью муха, тяжело опустилась на щёку молодого человека, лежащего на невысоком, сбитом из пахучих кипарисовых досок ложе, старательно протёрла лапками выпуклые, радужные глаза и с громким сердитым жужжаньем улетела. Мужчина, на греческий манер называемый Аристархосом, молодой, талантливый художник из Херсонеса, недовольно вздохнул и, потянувшись всем телом, проснулся. Ярко-белое солнце торчало, словно прибитое в самом зените. Тень от старой смоковницы, плотная и спасительная поутру, сейчас усохла, уползла к самым корням дерева.
Аристархос устало приподнялся с влажной от пота простыни и потянулся к кувшину с разведённым водой вином. Кувшин на солнце нагрелся и питье скорее раздосадовало художника, чем освежило.
С отвращеньем сплюнув, Аристархос уселся на жесткую скамеечку, под усыпанным плодами гранатовым деревцем.
Последний летний месяц в Пергамоне, выдался жарким и засушливым, плоды граната лопались, выворачивая наружу переспевшие зёрна.
Если бы не спешная работа, художник, сейчас с гораздо большим удовольствием прохлаждался бы в прохладных водах бассейна, недавно обустроенного перед домом, но…
Но царь Эвмен второй, правитель Пергамона, отличался не только щедростью, но и крутым нравом. За малейшую провинность он мог собственноручно казнить даже своих соотечественников, скульпторов и камнетесов, а про приезжих, иноземных мастерова и говорить-то нечего и это откровенно говоря пугало Аристархоса.
Художник громко хлопнул в ладоши и, тотчас же перед ним появилась Глафира, с недавних пор его законная супруга.
В очередной раз, поразившись её расторопности, Аристархос проговорил с плохо скрываемым раздражением.
-Великий и прославленный царь Эвмен второй, обещал мне прислать новых натурщиков. Уже завозят белоснежный мрамор, добытый в каменоломнях Каррары на склонах Апуанских Альп, по болотам, кишащими ядовитыми гадами, уже собирают хвощ для полировки камня, а фигура Порфириона, одного из сильнейших гигантов сына Ургана и Геи, до сих пор не нарисована даже в наброске. А это один из самых главных персонажей большого фриза алтаря.
- Сорок рабов - натурщиков, дожидаются вашего пробуждения, муж мой Аристархос.
Позвать?
- Да...И еще...Позови мальчика, мухи одолели, наверно к дождю.
Глафира повернулась, чтобы уйти, но задержалась и проговорила с вызовом.
- Мой отец спрашивал меня, нравится ли мне мой супруг, художник из Херсонесa? Как часто он заходит на мою половину дома? Хороши ли его ласки?
-Да неужели?
Аристархос расхохотался, оглядывая Глафиру, её коренастую фигуру, коротковатые ноги, поросшие темным волосом, короткую сильную шею и лицо с грубоватыми чертами.
- Передай своему отцу, гетайру, что я нравлюсь его царю, великому и прославленному Эвмену второму, и что мне это кажется более значимым, чем нравлюсь ли я гетайру или его дочери.
- Я передам, обязательно передам.
С тихой угрозой бросила она и скрылась за миртовым кустом.
Неожиданно за спиной все еще смеющегося художника, раздался шорох и ему на колени, вспорхнула обнажённая чернокожая девушка, с бронзовым обручем рабыни, на шее. Тонкую в кости фигурку рабыни, можно было бы считать совершенной и лишь груди, были, пожалуй, слегка тяжеловаты.
-Зря, ты надсмехаешься над Глафирой. Она ревнивая и обидчивая женщина. К тому же её отец пользуется благосклонностью самого царя.
-Не думай о малом, Мара... Сегодня к вечеру или самое позднее завтра к обеду, я закончу рисунок исполина Порфириона, рассчитаюсь с царём, через вторые руки выкуплю тебя у Глафиры и отправлюсь в Афины.
Там меня, вернее сказать, нас с тобой, уже давно ждут. И есть с чем.
Лишь боги знают, сколько свитков драгоценного папируса с уже готовыми рисунками я позабыл отдать Эвмену второму, сколько серебряных карандашей, сколько неучтенного пергамента ждет своего часа в моем сундуке? А это все деньги, Мара, это большие деньги. Это наше счастливое безбедное житье на моей Родине, в Херсонесe...
Если б ты знала, любимая моя Мара, как мне надоел этот город, Пергамон. Город, где от женщин, как от солдат пахнет чесноком и потом, а солдаты, даже женатые, совокупляются с овцами. Город, где в платных туалетах испражняются одновременно мужчины и женщины, а прокисшей мочой стирают белье.
Как мне надоели полчища этих гнусных, навозных мух, от которых кажется, гудит сам воздух нижнего города. А крысы? И это все прославленный Пергамон!?
Который по роскоши и культуре якобы превосходит даже Александрию!?
Эх Мара, Мара…Если б ты видела Херсонес. Наши небольшие, утопающие в садах селения, где каждый знает каждого, тебе полюбятся гораздо больше, чем красивейшие города Эллады. А наши горы, наше море… Да что там говорить, скоро сама все увидишь.
А сейчас уходи. Глафира возвращается с рабами - натурщиками. Беги ради всех богов. Ночью я тебя жду. Скоро, совсем скоро я сниму с тебя этот позорный обруч. Ты будешь свободной!
…Рабы как натурщики, оказались совершенно никчемными: гладиаторы местных арен, тучные и усталые, они явно не подходили на роль исполина Порфириона. И хотя Аристархос понимал, что лишний жир спасает гладиатора от глубоких резаных ран, настроение его тотчас же испортилось.
- Ну и кого ты мне привела, драгоценная Глафира?
С издёвкой бросил художник, осмотрев рабов.
-Где у них мышцы пресса, где мышцы спины, бедер, рук? Где всё это?
Вот разве что ты, воин ...
Сегодня до вечера и завтра весь день, если потребуется, простоишь на коленях?
– Да. Простою. Легко.
Лидийская монета из электрума, подброшенная Аристархосом, пропала в огромной ладони воина, сопровождающего гладиаторов.
— Вот только отведу их в казарму и вернусь.
…Аристархос, несмотря на свою нечистоплотность, рисовальщиком был отменным. Уже к вечеру набросок исполина был готов.
Даже мальчик, с ног до головы, измазанный мёдом, своего рода живая ловушка для мух, пчёл и ос, во множестве расплодившихся в нижнем городе и тот, отбросив опахало, застыл в немом восторге, бросая быстрые взгляды то на обнаженного воина, стоявшего на коленях, в неудобной, напряженной позе, то на рисунок исполина, выполненный на большом куске пергамента. Впрочем, наблюдая за уверенными движениями художника, хитрый мальчишка не забывал и о себе, тайком слизывая липкий мед с рук.
[font="Trebuchet MS", Helvetica, "DejaVu Sans", "Lucida Grande",