Капля чистого, светлого...

Капля чистого, светлого…


Никто не сможет заменить Вас,  
и мы обязаны продолжить ваш нелегкий,
жизненно важный путь в воспитании  Человека.
Посвящаю Вам, Чингизу  Торокуловичу…

Вечность вечна сама по себе,
а человеку положено добиваться,
продлевать кредит на вечность
из рода в род единственным способом –
нравственным самосовершенствованием…
Чынгыз Айтматов


            Было жарко и душно. Казалось, что солнце живьем сжарит в собственном соку копошащихся внизу, подобно муравьям, людей.  
           В разноликой массе можно было выделить худенького, необычайно подвижного мальчишку лет 8-9, проныривающего через центральный вход, сквозь толпы покупателей, продавцов и просто зевак в самую гущу базара – его большой и малой родины. Из-под его синей кепки торчали отросшие кудри волос; выцветшая синяя футболка с черными джинсовыми шортами, бывшими ранее штанами, и того же цвета китайские макасы  завершали  весь этот скромный наряд, что весьма кстати подходил для его промысла и  позволяли мальчишке спокойно сливаться с толпой. Если присмотреться к нему повнимательней, то можно заметить на его шее тонкую серебряную цепочку – богатство и гордость мальчишки, в нижней части изогнутого дугой козырька его кепки черным фломастером были выведены четыре буквы: Б Е К А. Так звали его знакомые, но только не мама, не сестренка и, самое главное, не единственный друг, с которым он недавно познакомился. Они называли его, как положено, Бекжаном.
          Можно было видеть, как глаза Бекжана бегают по карманам увлеченных покупателей. Не заметит ли он чего интересного? И вдруг юркий взгляд мальчишки остановился на выпуклом боковом кармане мешковатых штанов. Дородный мужчина, владелец тех самых штанов, грузной поступью, с большущими сумками и толстенной палкой колбасы под мышкой, направлялся к выходу с базара.
           Сердце мальчишки екнуло на миг – добрый знак. За два года своей деятельности он уже не испытывал угрызений совести и еканье сердца, заставлявшее ранее робеть, краснеть, жалеть и сострадать. со временем превратилось в импульс, суливший неплохой барыш. Остановиться, одуматься, пожалеть? А кто пожалел его и голодную сестренку, когда мама, не в силах прокормить их, слегла в больницу. Об отце даже вспоминать противно, бросил, когда мама еще вынашивала сестренку. Слава богу, теперь-то ей четыре года, подросла и не донимает никого истерическим плачем.
            Мальчишка замедлил шаг, увидев остановившегося мужчину, который, опустив на пыльный проход  сумки, машинально вытащил из нагрудного кармана носовой платок и начал тщательно вытирать им рыхлую морду.    Через пару секунд мужчина почувствовал, что кто-то, будто ненароком, натолкнулся на его огромную спину. Выпуклость кармана тут же исчезла, а мужчина, оглянувшись, увидел безобидного ребенка, несшего большую и, видимо, тяжелую коробку.
           ― Извините, байке, ― выпалил мальчик, изгибаясь под тяжестью ноши, виновато подняв блестящие глаза на дядьку.
           Мужчина только буркнул и продолжил вытираться платком. Откуда ему догадаться, что этот невинный мальчик, которого он в глубине души пожалел, только что стащил его кошелек и что казавшаяся тяжелой коробка, на самом деле, совершенно пуста. Исчезнув с поля зрения мужчины, Бекжан быстренько вытащил из маскировочной коробки пухлый бумажник и тут же затолкал его в карман. Затем, свернув пустую коробку, отправил под чей-то прилавок и растворился в толпе. «Сколько же там денег? Хоть бы сто сомов, и на том бы спасибо сказал. А может там две тысячи или больше?» - с колотившимся сердцем сгорал от любопытства Бекжан. Чего только не извлекал он за эти два года из кошельков: сомы, доллары, визитки и всякие пластмассовые карточки, но больше всего мальчик не любил находить там паспорта или другие какие-нибудь документы. А если таковые все же имелись, мальчик относил их к старушке, у которой он иногда покупал по две булки хлеба. Скажет, что нашел, а она отнесет их в радиоузел и, возможно, даже получит вознаграждение. На вопрос – где взяла, ответит – нашла.  
           Нырнув в проулок, ведущий  во вход огромного здания, где хаотично расположены всякие офисы, миницеха, компьютерные игры, столовые, парикмахерские и много других контор, предоставляющих за деньги любые услуги, Бекжан вошел в уборную, находящуюся в подвале. Убедившись в том, что кроме него никого нет, мальчик с нетерпением достал мягкое и потертое до блеска портмоне, еле помещающееся в ладонь. Он рванул магнитную пуговицу, выгнул сложенный надвое бумажник и, наконец, раскрыл.   О Боже! Что же он увидел! Бека, схватив деньги,  продолжал лихорадочно шарить в боковых карманах и застежках кошелька, но больше ничего путного не обнаружил кроме маленькой цветной фотографии и пятикопеечной монетки советских времен. Нечаянный взгляд вора запечатлел на фотографии того самого мужика – владельца кошелька, склонившуюся к нему миловидную и, возможно, добрую тетеньку и симпатичную девчонку между ними, примерно такого же возраста, что и Бекжан. «Ничего семейка, живете!» ― подумал воришка и, сунув фотографию обратно, застегнул пуговичку и бросил бумажник в унитаз. Никаких улик, теперь можно посчитать деньги. Сумма, которой он располагал, равнялась пяти тысячам тремстам семи сомам. Джек пот! В голове крутилось бесконечное количество планов, но все хотелось сделать одновременно! Да, так крупно ему никогда еще не везло. Неожиданно в памяти всплыл момент, когда он стащил лепешку у зевающей краснощекой девушки оттого, что дома нечего было есть. Это было первое, что он украл, а затем – пошло поехало: продукты питания, вещи, хозяйственная утварь, мелкая техника, и все это Бекжан крал либо с прилавков, либо у тех, кто страдал рассеянностью. Мама места себе не находила, все спрашивала и выясняла, откуда ее сыночек мог заработать так много, чтобы позволить себе купить эти вещи, но Бекжан находил самые подходящие оправдания так, что мама верила. «Как же мой миленький может воровать? Он такой честный и добрый, и как же я, бессовестная, могу подозревать его?» ― успокаивалась мать. Но все же сомнения взяли вверх, и она, для спокойствия сердца, решила проведать место работы сына. Бекжан, узнав об этом, поспешил  к Сашко, хозяину закусочной, если можно так назвать помещение, скорее смахивающее на хлев. Щупленький, с застывшей улыбкой на лице и очень хитрыми глазами, Сашко согласился сыграть роль работодателя. Деньги, предложенные мальчиком, мужичок не взял, а попросил или, вернее потребовал посвятить его в тайны, из-за которых он оказался при таких обстоятельствах. Мальчик был слишком наивен, чтобы понять коварные замыслы хитреца и поведал ему свою тайну, не всю конечно, но Сашко, дьявол во плоти, по крайней мере уже знал, как воспользоваться ребенком. Его противная улыбка стала еще противней и, сверля довольными глазами мальчика, он сказал, что мальчишка может не беспокоиться. Мама, узнав, что сын работает на Сашко, выполняя всякие мелкие поручения кухарок, успокоилась.
          В кабак заходили завсегдатаи, наслаждающиеся здесь курением травки. Вот эту-то травку, привезенную с Иссык-Куля большими сумками и присыпанную сверху зеленой махоркой,  должен был доставлять по выходным дням с автовокзала до притона Сашко Бекжан.
          Столько времени он попусту выслеживал жертв, что за последнее время даже на пирожки денег не было, а теперь можно две недели наслаждаться жизнью и почувствовать себя человеком.  Первым делом Бекжан решил найти друга, но Аман, его друг, какой-то странный, поэтому нельзя говорить ему каким способом достались деньги, иначе начнет наставлять на путь праведный, или хуже того поссорится с ним. Надежно спрятав деньги в пришитый внутренний карман, мальчик вышел из торгового комплекса и, ища в  толпе друга в сиреневой футболке, начал придумывать правдоподобную историю…
                       
         Аману осенью исполнится 9 лет. Внешне он ничем не отличается от всех остальных мальчишек, на чьи хрупкие плечи легла суровая реальность взрослой жизни, но после одной лишь встречи с ним всякий может выделить острую справедливость и благородство как главные черты его характера. Даже глупый Бекжан, хоть и не знал, но чувствовал всем сердцем, что Аман – самый честный среди всей этой толпы, оттого и тянулся к нему. Аман приехал в город вместе с отцом, который, распродав кое-какое имущество, решил попытать счастья на новом месте, но здесь его надежды потерпели крах. Ведь отец лично участвовал в той самой революции, произошедшей в начале весны. «Сынок, теперь все будет хорошо, мы начнем новую жизнь вместе с народом», – не переставал ликовать он после штурма Белого дома. Но прошло время, а ничего хорошего Аман не видел. Они снимали небольшую комнатку в общежитии. Имевшиеся деньги быстро закончились, отец подрабатывал грузчиком на базаре и мечтал о том, чтобы дать сыну достойное образование, но, видя, что заработанных денег хватает лишь на квартплату и питание, начал спиваться. Вначале это было безобидной «расслабухой» после утомительного дня, как он сам выражался, но постепенно похмелье превратилось в ежедневную и обязательную попойку. Затем отец вовсе перестал выходить на работу, а целыми днями пил и философствовал. Не раз комендант общежития угрожал выселить их, но алкоголик давил на жалость ребенком. Аман знал, что если они вовремя не будут платить за жилье, их выгонят, поэтому мальчик вышел, как говорится, на большую дорогу.
         Впервые очутившись на рынке, Аман немного растерялся.  Никому не было дела до него. Многотысячная толпа была подобна расшуганному косяку мальков на пруду. Суетятся, бегут, кричат, ругаются, бредут, толкаются. Все сливается в единый гул. Начал Аман с разгрузки арбузов. Выгрузит с тремя, четырьмя пацанятами грузовик арбузов и, вместо денег получив пять или шесть полосатых ягод, разрежет их на треугольные кусочки и, аккуратно сложив на поднос, продаст. Осенью, когда сезон арбузов заканчивался, но начинался сезон дождей и грязи, он сидел у прохода и натирал ботинки. Зимой расчищал дорожки от снега и долбил лед. Так прошел год, теперь Аман, лавируя среди прохожих, толкал тачку. Хотя он ходил в школу всего неполных восемь  месяцев, внутреннее чувство подсказывало ему, что мир велик и красив. Что мир не ограничивается грязным базаром, где за мелкую монету могут продать даже друзей.  Мир не ограничивается маленьким городом, где на темных улочках совершается нечто кровавое, и не ограничивается даже этой большой страной, где люди, постоянно выясняя свою родовую принадлежность, мешают друг другу жить. Ведь мальчик видел из окна автобуса, когда они ехали из Токтогула в Бишкек, всю красоту его большой Родины, ее величие и щедрость. А теперь, видя суету жизни и мелочность человеческих душ, мальчик недоумевал.
            Вот проталкивается сквозь тесную сутолоку, всем недовольная старуха, вдоль картофельного ряда и каждый раз, увидев очередной ценник, страшно морщит итак наморщенный, как сухая слива, нос и недовольно отмахивается рукой, бубня понятные только ей самой проклятия. Вот студенты с унылыми лицами закупают продукты, возможно, они не рады тому, что тратят всю