ХОЛОД СВОБОДЫ...ГЛАВА 8...(1825-2025)

… Наступающее утро, 14 декабря 1825 года, просыпалось тяжело, медленно и тяжко, словно дыхание усталого страждущего тепла путника, готовившегося к  видению чудес. Полумгла, будто нехотя, с трудом высвечивала дома и улочки пробуждающейся  столицы. Снег  небесным пухом  падал на землю. Город, после промозглой, сырой и холодной  ветреной ночи просыпался окончательно. В окнах горожан всё больше появлялись огни и  сквозь неприкрытые занавески виднелись заспанные словно "помятые " лики проснувшихся хозяек, торопливо и будто в спешке готовивших домашних к работе,а лица выглядели нервными и  озабоченными. Из одного дальнего приоткрытого окна соседнего дома, слышалась,как песня про бездомного мальчиша, а потом и повторяемая множества раз первая строка древнего гимна еврейской литургии; "- Леха доди ликрат кала..." ( выйди возлюбленный, встретить невесту-автор.) Князя удивила она, зная питерцев, ибо у этого  народа она исполняется по пятницам с приходом сумерек, и не иначе, как ему думалось, только в синагоге перед началом вечернего богослужения. Впрочем, он об этом тут-же забыл... Всё было как обычно, как в любом городе  великой России.  Белёсо-чернеющий дым от печей, с начало тонкими струйками,а потом и густыми клубами, словно тучи закружился над крышами домов и дворцов столицы Российской империи. Дворники, уже по всем улицам  мели мётлами снег, ещё лёгкий и пушистый, как сахар, синий в рассветной мгле. Звук шаркающих мётел и лопат, убиравших  тротуары усердных блюстителей чистоты, будоражили проснувшихся горожан. А их помощники, мальцы, очевидно их дети, сразу метали на землю песок из небольших тележек, не дай бог, кто из господ  может поскользнуться и упадёт… будет  трагедия. Извозчики-курьеры с гиканьем, чтобы  оберечь зазевавшихся прохожих от беды, молнией  проносились мимо его жилища, оставляя за собою вихри и клубы снега. Князь вернулся в квартиру. Время ещё было вполне предостаточно, и князь успел переписать завещание на случай своей смерти, а также письмо с извинениями  к матушке, княгине Ольге Мироновны и целое послание своей не состоявшейся невесте Оленьке Корф. Вещи, подготовленные им с вечера и  убранные в полотняное полотенце, он завернул в шёлковую ткань и убрал под одежду и в саквояж. Придерживая это всё рукою и выходя из комнаты, он в последний раз осмотрелся и проверил, всё ли правильно сделал, затем затушив свечи он вышел из квартиры в парадное дома. Холод как-то сразу освежил лицо, но вовсе  не успокаивал, даже лестница показалась длиннее обычного, впрочем князь и  не спешил. Сегодня, всё казалось каким-то необычным и красивым, даже подъезд дома, он увидел словно всё со стороны и в последний раз.

Город просыпался нехотя и лениво, домовые двери парадных начинали уже хлопать от выходивших хозяев или их слуг, обдавая холод улицы парами тепла. Жизнь и город безразличны к судьбам государства и людей, это он заметил ещё раньше, ещё будучи кадетом в корпусе. Сейчас  же он смотрел на всё с каким-то томящим сердце настроением. Дамочки - молоденькие  работницы шли мимо не спеша и балагуря с провожатыми работниками,  ясно было, откуда и куда они возвращались, в их корзинах был хлеб и молоко для хозяев. Их сонные усталые лица говорили о многом, жизнь  слуги и лакеев трудна и не благодарна, так было всегда,из века в век. Каждый город живёт своею жизнью, для кого-то царственной и ленивой,ждущей наступления вечера, чтобы вновь раствориться в балах и кутежах, в раболепие идола,и поклонении пред властью. Для других горем и  нищетой бытия, вечного, беспросветного бытия. В некоторых окнах домов ещё горели свечи и сквозь занавески виднелись дамы, приступающие  к туалету своему и царственному переодеванию. Князь, смущённо усмехаясь, вздохнул с грустью, увидит ли он завтра всё это, сейчас всё  такое приятное и обычное,а на завтра у него лишь несбывшаяся мечта. В воротах домовой арки его приветствовал дворник Мустафа с лопатой  в руках, большой, добрый и могучий, всегда вежливый и очень охочий до работы, И хотя он был уже пожилой, но совсем не похожий на  старика. Князь любил и уважал этого представителя народа жаркого востока. Узкий домовой тротуар, что у парадного, он уже почти весь  очистил, и даже деревянный настил-решётку успешно стряхнул от снега.

— Любезный Мустафа – попросил Дмитрий Александрович - не почтите за труд, не забудьте сосульки стряхнуть с моего балкона,иначе кому-то  достанется и вас будут ругать, чего я не хотел бы! Да и знаете, если я вдруг не приду сегодня, завтра, не беспокойтесь, и передайте  мои вещи, ключи и прочее, моей матушке или батюшке Усову. И не поминайте лихом, если я вас чем-то обидел. Да, жить меж двух миров,  наша беда, но наконец-то мы возьмёмся за настоящее для дворянина дело, за народ. Дворник с удивлением и даже сочувствием посмотрев на офицера, хмыкнул в недоумении. Ему с того с не сего, словно видение из тьмы, вдруг почудилось, что князь Дмитрий Александрович лежит  в гробу, от этого мимолётного видения блика, он даже встряхнул головою, снимая шапку. Если кто уходит из этого скорбного  мира, да  помилуй меня Аллах, значит, так было угодно Всевышнему. Всякая судьба, как и жизнь, имеет свой путь. Интересно, подумалось князю, а  вот нашему Мустафе нужна свобода, или нет, и как он её понимает? Другой веры, другого уклада жизни, семьи. Как он? Одно дело трудиться в рудниках и на заводе по шестнадцать часов, а другое дело в столице махать метлой или как сейчас зимой лопатой. Хотя и это тяжёлый труд, В усадьбе он ни один раз разгребал с отцом сугробы снега завалившие дорожки и сам дом. Труд оказался поистине тяжкий и достоин

уважения и похвалы, ведь  для этого труда нужно недюжее здоровье и сила богатыря. Князь склонил голову в знак уважения, приветствия  и вышел из ворот дома. Морозило, сквозь мундир тянуло диким холодом и жгучим морозом. Дмитрий Александрович нервно передёрнул плечами,  и стараясь поплотнее замкнуть меховой воротник мундира. Свёрток, что он взял с собою, оттягивал карман и меховой плащ, оглянувшись, князь зашёл под арку 9 дома, подошёл к кирпичной стене,и приоткрыв дверь чёрного хода вошёл в парадное с другой стороны. Там он открыл ловким невидимым движением под лестничную крышку и,вложив в неё свой свёрток предварительно осмотрев место закладки, затем вновь прикрыл его. Прилегание сокрытого тайника было таким плотным и надёжным, что даже вблизи оно было абсолютно не видно надёжно сокрытое потайным камнем.  Дальняя родня Кусовниковы и матушка княгиня Ольга Мироновна, были заранее предупреждены письмом, и осторожно подготовлены к назревавшим событиям князем, они знали где искать в случае чего документы, и его личные вещи: медаль, иконку, копии писем Вольтера,  и семейную реликвию "бунтовщика", родовой крест привезённый ещё их предками в одну из поездок на Афон. Завершив положенное, тем же  путём офицер вернулся на улицу, где работавший дворник Мустафа, был чрезвычайно удивлён вновь увидев постояльца. Посмотрев на своего  ныне опоздавшего к нему "своего" извозчика с которым постоянно ездил в казармы, князь махнул ему рукою, и обождав когда тот подъедет, сев в сани поспешил на службу.  На пути он остановился, и как всегда, зайдя в магазин Семёнова, который всегда открывался ни свет, ни заря, купив любимую с детства французскую булку,издававшей невероятный аромат и тепло, сунул её под мундир и пешком, отпустив извозчика,неторопясь пошёл к уже близким казармам полка. Крикнув, оборотясь почему-то  при этом к купцу: 

« Спасибо, что не скучали со мной… - и добавив тихо - Уважаемый друг ». По пути, он с наслаждением ел ещё не остывший хлеб, вспоминая такое далёкое детство,когда повариха или как её чаще называли стряпуха, пекла пирожки и, угождая молодому барину, тайком от батюшки и матушки давала ему по два, три пирожка с пылу с жару. Он, будучи тогда ещё малым, и знавший все тайные ходы в доме, забирался к голубям на чердак и ел с ними пирожки  с мясом и вареньем. Последними своими "сокровищами" он уже не делился, а полностью съедал сам и когда через час он выходил к завтраку,  то был уже сыт,  за что матушка не знавшая в чём причина такого каприза ругала его соответственно, но любя, чисто по матерински...

До казарм оставалось идти каких-то десять минут, и штабс-капитан оттягивал вынужденную встречу, переходя на мелкий шаг. Ноги скользили по снегу, идти было сложно и князь пожалел, что отпустил возок. Выйдя на мост набережной реки Фонтанки и увидев полукружье казарм, князь с грустью вздохнул, и  остановившись на мосту неспеша раскурил трубку набитую им терпким "кружевом" турецкого табака. Ему сильно нездоровилось со вчерашнего дня и хотелось хотя бы денёк отдохнуть, выспаться и отлежаться, но долг и данное слово товарищам, превысил

всякое желание вернуться. Офицер, как мог оттягивал момент начала службы, стоял на мосту смотря за прихватившую морозом воду реки, и потягивая старую, ещё суворовских походов отцовскую трубку. Его сильно знобило и он торопливо поднял воротник шинели. Казалось что в  этом мире не изменилось, но он ясно понимал, что жизнь сделала крутой оборот, минуя натянутую ленту прямо перед самым финишем. На полном скаку его забега в неизвестность, тёмную и вязкую пучину событий истории. Он тронул трубку замёрзшими губами, пытаясь затянуться, Но как-то забывшись... Потом, совсем другими глазами, не тем вчерашним привычным взглядом посмотрел на так, вдруг ставшими для него  родными и любимые им казармы. Здесь ход мыслей прервался, он заметил как из  арки казарм, через чёрно-белые ворота, быстрым шагом выехала пара колясок и возок, они были пусты. Князь, пропуская их поймал себя на мысли:

«— Выехали за командиром полка, а вторая была адъютантская, и очевидно помчалась в штаб, в возке же он заметил промелькнувшее лицо знакомого фельдъегеря, укрытого от снега шерстяною накидкой». В голове, как–то совсем неожиданно, а в последние месяцы это было с ним  часто, родились  строки вырванные  будто бы из небытия: