- Спасите! Помогите! Убивают! – Женский возглас, вырвавшись из-за обшитой дермантином двери, на высоких нотах несся по лестничным пролеткам, ударяюсь об углы и низкие своды. Но соседи не торопились набирать «02», ибо 10 квартира была в своем репертуаре. Там жила морщинистая тетка Марфа и две ее дочери – Лизка и Машка, перезрелые старые девы. Старушка была грузной кубышкой низкого роста, вечно одетая, как капуста – в затасканном халате, из-под которого назойливо выглядывал край застиранной сорочки. С резкими чертами лица, словно вырубленные топором неумелым столяром, редкими рыжеватыми волосами и пронзительным голосом тетка Марфа давно снискала среди дворовой детворы прозвище «Ведьма». Сколько себя помнили обитатели второго подъезда, коим не свезло с соседством, она всегда и всем была недовольная. Всё по ней было не так - то собаки лают не в той тональности, то ребятня шумит не по делу, то гром гремит не там, то облака не туда плывут. Но больше всего ее бесили бестолковые дочери, которых она так и не пристроила в замуж. В прочим, это удивляло только саму тетку Марфу, остальные же, гладя на мясистый нос, маленькие свинячьи глазки и фигуру, что напоминала грушу, где узкие плечи плавно перетекали в тяжелый живот и массивные, слегка кривоватые ноги, короче, всё то, чем мать щедро поделилась со своими дочерями, лишь недоумевали, и как только нашелся смельчак, рискнувший одарить ее потомством. Лизка и Мишка, несмотря на разницу в пять лет, старея, всё больше и больше напоминали близнецов, которых клонировали по приколу. Они были смурны, молчаливы и вечно ходили в чем-то сереньком, словно стремились не привлекать у мира внимание к своим персонам. Отработав в библиотеке и выйдя на пенсию, обе женщины посвятили себя здравию матери, которая, видно от рождения считая себя пупом Вселенной, получала истинное удовольствие частить их и в хвост, и гриву. Одна вечно плохо мыла полы, вторая – из рук вон готовила. И чем больше дочери старались, тем больше распылялась мать, словно отыгрывалась на отпрысках за что-то неудачно сложившееся в ее жизни. Может ей хотелось других детей - покрасивей да поудачливей, а может казалось, что дом маловат для ее растекающихся во все стороны чресел, а может и во все мнилось, что ее в роддоме перепутали, лишив иной судьбы – сытой и беззаботной. Но так или иначе, стены пятиэтажки вечно сотрясались от ее визгливых криков, коими она снимала напряжение. Но было у тетки Марфы и другое развлечение. Как никто в доме, она обожала лечиться. Да, да, болеть она не любила, а вот глотать микстуры и прикладывать лопухи к больным местам – обожала, вечно доводя местного терапевта до мелкого тика тем, что постоянно находила у себя все новые и новые болячки. Если верить тетке Марфе, то на ней давно уже не было живого места, и тому виной были и бестолковые дочери, и противные соседи, и тупые врачи, и неправильно сложившиеся звезды на небе. Правда, один недуг из всей ее медицинской книжки был реален – радикулит. Они встретились много лет назад, когда тетка Марфа, будучи еще молодой крепкой девицей, только-только переехавшей за лучшей жизнью в город, в одно лицо решила затащить на второй этаж рулон линолеума. На двадцать первой ступеньке их и столкнула карма. Он поразил ее с первого раза, не оставив надежды на расставание. Она же, отдышавшись и с трудом доползя до дивана, поняла, что он именно тот, кто ей был нужен. С тех пор так они и жили в обоюдной любви. Радикулит боготворил ее, навещая вечно без приглашения и сообщая о своем прибытии резкими болями, а она же посвятила свою жизнь поиску панацеи, чтобы сделать их встречи более комфортными для медленно, но верно стареющего тела. Он всегда был непредсказуем и никогда не повторялся, ставя ее в нелепые позы в самых неподходящих местах. И вот она уже замирала «на попа» у плиты с крышкою в руках, не смея тронуться с места, то, неловко повернувшись, перекрывала узкий проход в коридоре, а то могла и застрять в ванне, где поднимала пену выгнувшимися позвонками. В-общем, любые эротические фантазии меркли перед приступами радикулита. Тетка же Марфа не оставалась в долгу, в ход шло всё – и кирпич, раскаленный докрасна, и пчелы, оставившие в складках ее кожи не одно жало, и змеи, отдавшие свой яд во имя ее исцеления. Под натиском такой целеустремленности радикулит отступал, словно говорил: «Конечно, конечно, милая, всё как ты хочешь. Но обещаю – я вернусь!». И всегда сдерживал свое слово. Сдержал и в этот раз. Но старушка была готова к его визиту, заранее прикупив очередное «стопроцентное средство», разрекламированное телевидением. И именно его сегодня и опробовали в 10 квартире. И именно это средство вызвало столь сильные визги и крики о помощи.
Тетка Марфа лежала на спине и голосила, одновременно, елозя и затягивая под себя все постельное белье. Обе же дочери, прижавшись у края широкой кровати и перетаптываясь с ноги на ногу, тщетно пытались успокоить мать, а заодно и выдернуть свои руки, плотно прижатые грузным телом родительницы к матрасу.
- Мамочка, ну потерпи, - упрашивала разбушевавшуюся старушку Машка, мысленно отгоняя от себя образ своих пальцев, превращенных в тонкую рисовую бумагу.
- Потерпи?? – И голос тетки Марфы перешел в фальцет: «Я вся в крови!! Я умираю! Снимайте меня немедленно!».
- Мы стараемся, - робко залепетала Лизка, бросая тревожный взгляд на мать: «Стараемся… ты только помоги нам немного».
Сверкнув молниями в глазах, мамаша вновь перешла на визг: «Ты, что дура совсем!! Как я тебе помогу!! Я лежу на нем! И он меня убивает, а вам и дела нет!! Только и мечтаете от меня избавиться!! И зачем я вас только народила!!».
- Так, - решительно выдохнув, сказала на правах старшей Машка и, кивнув сестре, добавила: «Я сейчас ногой упрусь ей в бок, а ты тяни руки и толкай. Повернем, а там сама пойдет!». И она, задрав колено, начала приподнимать необъятный край тела, чтобы перевалить мать на один бок, Лизка же, сопя от старания, тянула руки на свободу, одновременно помогая себе толчками рыхлого живота. Дочери пыхтели, сопели и не обращали внимания на старушку, что вновь перешла на крики о помощи. Общими усилиями, а еще слезами, потом и обреченными вздохами, грузное тело, в конце концов, перевернулось на бок, чтобы затем принять сидячее положение.
- Что у меня там? – Раздраженно рявкнула тетка Марфа.
Лизка и Машка, разминая затекшие пальцы, молчали, с удивление созерцая идеально чистую спину, где не было не то, что крови, вообще никаких следов. Они недоуменно переглядывались, словно перебрасывали между собой право первой сообщить это матери, которая не осталась в накладе и вновь рявкнула: «Чего, дуры, молчите?? Что там??».
- Ни…че..го.., - робко протянула Лизка, продолжая дуть на пальцы.
- Что значит ничего? – Голос тетки Марфы, набрав силы из легких, рванул за пределы 10 квартиры, вновь застучав эхом по ступенькам и углам подъезда: «Что значит ничего??».
- Ма, - спокойным тоном начала Машка, встряхивая руками и возвращая жизнь онемевшим нервным окончаниям: «Там реально ничего».
- То есть, я, по-вашему, вру! – Тетка Марфа неожиданно резво поднялась с кровати и повернулась всем телом к дочерям: «Я вру?».
- Ма…, - начала Лизка, вечно теряющаяся при крике матери. Но та не дала дочери договорить, а затем, схватив с кровати аппликатор, на котором и лежала всё это время, вновь перешла на ультразвук: «Мне было больно!! А вы… а вы говорите, что там ничего! Дуры, вы, тупые!! Ничего нормально сделать не можете!!». И, размахивая прорезиненной пластинкой, украшенной маленькими красными квадратами с острыми верхушками, вышла из комнаты, переваливаясь с одной ноги на другую.
- Ну…, - протянула Машка угрожающе: «И кому же пришла блестящая идея, чтобы мы, прижав к ее спине аппликатор, дождались, когда она перевернется нам на руки??».
Лизка, трусливо сглотнув и втянув голову поглубже в плечи, лишь жалобно пролепетала: «Я хотела, как лучше. Я думала…». Но не успела оправдаться, как старшая сестра ехидно произнесла: «Думала она! Думать – это не твой конек. В следующий раз лучше молчи!». Лизка, открыв рот, так и не успела найти достойный ответ, ее опередила мать, заслонившая собой проем. Она стояла прямо, словно приступ радикулита никогда и не посещал ее тело, по лицу блуждало подобие улыбки, а голос, на удивление, даже отдавал чем-то схожим на дружелюбие: «Чё-то мне даже полегчало. Видно, штука неплохая. Сейчас передохнем и повторим снова!». И с видом, не принимающим возражений, потопала на кухню, где через секунду загремела посудой, наверное, решив подкрепиться перед очередной экзекуцией.
Машка повернула голову в сторону сестры. Лизкины глаза были полны страха, голова мелко дергалась, руки судорожно прижимались к тощей груди, а губы лишь шептали: «Только не это, только не это».
- Не бзди, - отмахнулась Машка: «Щас собачий пояс найду, привяжем к спине – пусть так гуляет, а руки…», - и она, в очередной раз сжав и разжав никак не отходящие от онемения пальцы, грустно добавила: «А руки нам еще для полов да борщей пригодятся».
Остатки визгов, ударившись эхом об выход на крышу, почили, погрузив подъезд в благодатную тишину. Соседи, расслабившись, перенесли раздумья на свои насущные дела. Жизнь пошла своим чередом – собаки лаяли, ребятня шумела, и даже облака плыли куда надо. Тетка Марфа была довольна. И лишь радикулит, отступив, понимал, он еще вернется, ведь его ждут. А разве правильно обманывать ожидания дамы, даже, если эта дама - тетка Марфа??
