Клавдия Ивановна устало уперлась обоими руками в столешницу кухонного стола. Тело не слушалось, налившись неприятной тяжестью, с которой давно не справлялись никакие обезболивающие. Всё крутило, тянуло и противно ныло. А ведь всего-то салат перемешала. Она вздохнула: «Да, возраст берет своё». Артрит, сердечная недостаточность, высокое давление и сахарный диабет давно не давали организму расслабиться, чтобы, хотя бы на пять минут, ощутить заветное состояние безболезненности. Она вздохнула еще раз, а затем, взяв салатницу двумя руками и шаркая ногами, обутыми в уютными тапки, поплелась в комнату. Здесь на маленьком столике Клавдия Ивановна накрыла свой праздничный пир в честь наступающего нового года. Программа была проста: оливье, клюквенный морс и голубой огонек, пока не сомкнутся глаза и она не уснет в большом кресле, придвинутом почти впритык к телевизору из-за плохого зрения и постепенно садящегося слуха. Опустившись на мягкое сидение, она, еще раз вздохнув, щелкнула пультом, чтобы усилить звук. На экране традиционно разыгрывалась трагикомедия с походом в баню и путаницей между городами. Вот и еще один год прожит. После выхода на пенсию она быстро потеряла счет месяцам и неделям, ведь дни стали однообразными, словно сиамские близнецы, сменялись только цифры на отрывной календаре, который она по привычке продолжала покупать ежегодно, чтобы, повесив его на кухне, каждое утро доставлять себе какое-то странное удовольствие в отрывании листочков. В прочим, весь ее жизненный уклад был одной ностальгией по прошлому. Она спала на старомодной кровати, задвинутой в угол комнаты. А, встав по утрам, аккуратно накидывала на сложенные ровной кучкой подушки вязанную салфетку. Вдоль стену стоял допотопный сервант, набитый всякой всячиной, купленной еще в период тотального дефицита и хранимой то ли на черный день, то ли на какой-то случай. Клавдия Ивановна давно уже и забыла, что именно лежало на полках, потому что привычка перетряхивать все это богатство отвалилась сразу, как наступили проблемы со спиной. Порой она смотрела на сервант, где за мутным стеклом стояли когда-то модные хрустальные бокалы и грустью думала, что, вот ее не станет и придет кто-нибудь чужой на ее квадратные метры и безжалостной рукой отправит всё это на помойку. Передавать по наследству нетронутые стопки ни разу не использованной посуды или постельного белья ей было некому. Замуж выйти так и не свезло, а родить для себя она так и не решилась. Вот и прожила жизнь одна-одинешенька. В прошлом году не стало и ее любимицы – кошки, которая почила от старости. Мурлыка была дряхлой и облезлой, вечно оставляла свою шесть на всем, куда бы ни мостилась. Любила вареную рыбу и вечно не успевала дойти до лотка, оставляя мокрые следы на потертом линолеуме. По вечерам она забиралась к хозяйке на колени, и они вдвоем слушали вечерние новости, сокрушаясь тому, куда катится мир. Забота о Мурлыке долгое время держала Клавдию Ивановну в тонусе. Она понимала, что, если с ней что-нибудь произойдет, кошку некому будет даже покормить. И эта мысль заставляла двигаться и радоваться по утрам, что проснулась и «это уже хорошо». Но с уходом Мурлыки и сама хозяйка начала стремительно сдавать, мысленно отсчитывая отведенные часы. Порой она проверяла спрятанные под матрас и завернутые в клетчатый платок деньги, отложенные на достойные проводы. И, убедившись в их сохранности, вновь укромно их прятала, утешая себя мыслью, что обо всем позаботилась.
Резкий звук дверного звонка выдернул ее из грустных мыслей, тут же одарив смутным беспокойством: «А кто же это может быть?». Торопливо дошаркав до двери и распахнув ее, Клавдия Ивановна с удивлением увидела троицу, которая светилась неподдельной радостью.
- Тетя Клава, а вот и мы! – Бодро произнесла молодая женщина, одетая в бело-зеленый лыжный костюм, и которая, поймав недоумение во взгляде хозяйки квартиры, тут же добавила: «Вы меня не узнаете? Я Маруся, ваша внучатая племянница из Житомира. А это мой муж – Влад и дочка Юля». Незнакомка говорила быстро, сначала головой кивнув в сторону высокого мужчины, также одетого в лыжный костюм только синего цвета, а потом выдвинув вперед шуструю девчушку лет десяти в красной куртке и смешной шапке с огромным помпоном.
- Маруся? – Переспросила Клавдия Ивановна, судорожно перебирая свою многочисленную родню, раскиданную по всей стране, и, что-то вспомнив, тут радостно добавила: «Ольгина дочка! Конечно, помню!».
И, отступив назад, запустила нежданных гостей в квартиру: «Заходите, заходите, чего на пороге топтаться». Маленькая прихожая наполнилась шумом и людьми. Родственники быстро разделись и прошли в комнату. Всё это время Маруся не умолкала: «Теть Клав, вы не волнуйтесь, мы проездом, едем на лыжах кататься, а то чё дома сиднем сидеть все праздники. Воздухом свежим подышим, да Юлька с горок прокатится. А то чё мы там в своем Житомире видим, кроме работы. Ой, от мамы вам большой привет, жаловалась, что не пишете и не звоните, мы уже волноваться начали, не случилось ли чего. А тут такой случай, вот и я решила, что дай - заедем и проведаем заодно. Да... я вам от мамы подарок привезла – вишневое варенье, своё, такой урожай в этом году был. И сами наелись, и на всех наварили», - и она, нырнув в большую сумку, вытащила баночку, наполненную красной тягучей сладостью. Вручив презент в руки Клавдии Ивановны, она продолжила болтать: «Город у вас большой, мы даже слегка заблудились, а потом раз – и мы доехали. Ой, да, что это я всё о себе и о себе, вы то как?».
- Трепыхаюсь помаленьку, - ответила Клавдия Ивановна, прижимая к себе баночку с вареньем и всё еще не приходя в себя от внезапного нашествия. А потом, словно вспомнив, что-то важное, быстро затараторила: «Ой, а чего это я стою, вы же с дороги, голодные поди? Сейчас что-нибудь соображу. Мне то одной даже на праздник одного салатика хватает, а вам пельмени отварить?». И она поспешила на кухню.
- Теть Клава, теть Клава, - заторопилась ее оставить племянница: «Да не волнуйтесь, мы всё в собой привезли, только столик у вас маловат, всех не поместит. Влад, давай, аккуратно неси с кухни стол, за ним точно все поместимся. А табуретки-то у вас есть еще?».
И Клавдия Ивановна засуетилась, табуреток-то и не было. И она, взяв с собой Юльку, протопала на лестничную площадку, чтобы позвонить соседке. «Гости ко мне приехали, вот внучку привезли», - произнесла она с гордость, беря одолженные табуретки. По возращению в квартиру ее ждал стол, ломящийся от еды, о которой она уже или забыла давно, или никогда не пробовала. Колбаса трех сортов, нарезанная и красиво уложенная на тарелочке бок о бок с ароматным сыром, курица, запеченная на гриль, шампанское и коньяк с пятью звездочками, фунчоза с острой морковкой, а в огромной вазе лежал виноград вперемешку со свежей клубникой и ананасом, нарезанный ломтиками. Маруся по-хозяйски вынула из серванта и лучшие тарелки, и богом забытые бокалы, а, затем отмыв их до блеска, выставила на стол. А, увидев беспокойный взгляд, брошенный хрусталь, тут же произнесла: «Теть Клав, не волнуйтесь, не побьем! В такой день можно и гульнуть! И мы с вами свиделись, и Новый год вот-вот наступит! Ну, что садимся?». «Да, и то правда!», - махнув рукой, произнесла хозяйка, усаживаясь за щедрый стол. Бой курантов встретили криками «Ура!» и пробкой шампанского, ударившей в потолок. За столом было оживленно, все говорили много, что-то вспоминая, что-то забывая, перескакивая с одной темы на другую, то задавая вопросы о житье-бытье каких-то давно забытых родственников, то начиная желать друг другу и здоровья, и счастья, и везения во всем. Клавдия Ивановна постоянно ловила себя на странном ощущении, похожем на счастье. В ее дома давно, да, что давно, никогда так не было шумно и весело. Ей было легко и с болтушкой Марусей, у которой не закрывался рот, даже, когда она жевала, и с немногословным Владом, от которого веяло какой-то мужской силой, что на душе становилось мирно и спокойно, и с егозой Юлькой, которой было всё любопытно в маленькой квартире родственницы.
- А пойдемте на улицу, фейерверк запустим, а? – вдруг предложила Маруся, организм которой вечно бастовал против тихого течения жизни.
- А пойдемте, - неожиданно для себя согласилась Клавдия Ивановна.
Улица была полна людей. Все вокруг смеялись, шутили, запускали цветные ракетницы в темное небо, чтобы потом загадать желание на разлетающиеся в разные стороны огоньки, поздравляли друг друга с праздником, искренно надеясь, что наступивший год будет хоть чуть-чуть лучше ушедшего. Пока Влад пристраивал фейерверк для запуска, неугомонная Маруся подбила дочь и тетку слепить Снеговика. Он получился небольшим, но забавным, а вместо морковки у него торчал какой-то сучок. А потом они любовались яркими вспышками, что заполнили всю темноту над двором. Клавдия Ивановна стояла, задрав голову и любуясь желтыми, голубыми и розовыми брызгами. Стояла и думала, что это самый счастливый Новый год в ее жизни!
- Ну, - произнесла Маруся: «Хорошего понемножку, пора нам и честь знать!».
- Как?? Вы уже уезжаете? – Встревожилась Клавдия Ивановна: «А я думала, вы у меня поживите. Как же так??».
- Не обижайтесь, теть Клава, у нас через час поезд, нас ждут лыжи и горки, но обещаем, на обратном пути – погостим, и по городу погуляем, и наболтаемся вдоволь, хорошо?».
- Хорошо, - с легкой грустью произнесла старушка, а потом беспокойно спросила: «А точно заедете, точно??».
- Точно! - Одновременно произнесли родственники. И все дружно рассмеялись над случайно сложившемся синхроне.
[justify]Клавдия Ивановна долго смотрела в след отъезжающей машине, высматривая в темноте желтые огоньки фар и лишь, когда они слились в одно яркое пятно с другими огоньками, медленно потопала к своему подъезду, осознавая, что ночь выдалась насыщенной, но утомительной. Сейчас ей хотелось одного – уютно устроившись под теплым одеялом, отбыть в прекрасный мир снов. Но, закрыв глаза, ее вдруг осенило. «Стоп, Олину дочь зовут не Маруся!». От этой мысли сон развеялся, как утренняя дымка. Она резко села на край кровати, забыв по привычке сунуть ноги в тапки. «Кто же это был тогда? Кто?». Мысль о том, что в ее доме были и пировали совершенно незнакомые люди, то кидала в холодный пот, то обдавала жаром. «Господи, меня ограбили!», - пронеслось в голове, и, резко соскочив с кровати, она с непривычной для тела резвостью, откинула матрас в сторону и сунула в потайное место руку. «Нет, деньги на месте», - успокоилась она, вновь опускаясь на край кровати. До утра она проворочилась без сна, и лишь, успокоив себя
