нетерпение: побыстрей бы закончить позорище, и по домам. Лишь один, начальник строевого отдела выступил, как положено, по штату, да и по внутреннему содержанию. Выступил и вопрос задал, почему, мол у тебя семья уехала. Олег недолго думал: «Задай вопрос кто другой, я бы ответил. А тебе на себя посмотреть, а потом и выступать». Ну, не подумал, так что ж теперь. Сиди за штатом, по карману крепко врезал строевик. И полгода выслуги теребнул. В общем, вынесли решение, неожиданное для командования: лечить Олега Ивановича, боевого, славного лётчика от алкоголизма, только-только это дело в вооружённых силах внедрялось. Вот так вот! От воспоминаний Сарин разъярился, повозил носом, опёрся руками о диван, подвинул ноги, встал. Постоял, скривившись в одну сторону, оттопырив стопу, потом ухватился за подоконник, ладонями на стену и потопал к двери.
Вспомнить, с каким чувством он ехал в госпиталь…, наверное, так падают на амбразуру. Вот смерть, а там вдруг не конец света, может другое будет…? А если нет…. И слава богу…. Олег почему то решил: если он бросит пить, то мир перевернется немедленно. Получал направление из дрожащей руки доктора и видел, что тот с жуткого перепоя. Нос до нижней губы свис, подпись вкривь, вкось, глаза вниз, но предупредить, припугнуть не забыл: «Ты смотри! Чтоб там всё! А то…! – «Что, «а то…»? - разозлился Олег, - что «а то …»? Может, вместе махнём, тетурамчику поглотаем?…». - Эскулап кулаки сжал, но голову не поднял. Олег Иваныч хлопнул дверью и пошёл домой, собираться в госпиталь. Ехать утром, первой электричкой, нужно всё в квартире прибрать, чтоб душа хоть тут была спокойна. Прошёлся по тропке, которая вилась сквозь густые кусты ольхи, рябины, орешника, перепрыгнул через канаву, минул низкий палисадничек и, стараясь не смотреть на встречных, прошёл к дому. Одним махом влетел на четвёртый этаж….
Теперь он в другом доме…. Пока лежал в госпитале, а лечили его целых два месяца, по приказу командования перетащили всё, что они с супругой нажили, в комнатушку в коммунальной квартире. Но это к слову сказать, нажили…. Скпруга всё ценное распродала. Что осталось, то и перетащили матросики. По дороге, что за пазуху уместилось, себе подарили, пластинки и часть книг сперли.
Для таких, как Олег, в корпусе душевнобольных была выделена комната на двадцать койко-человек офицерского состава. Окна зарешёчены, дверей нет. Срочная служба была представлена, в основном, закосившими под полудурков (большая часть), наркоманами и парой юных алкоголиков после белой горячки: бензину надышались, - все они расположились в пяти комнатах-казематах.
Поразило Олега голое, сиротливое крылечко две цементные ступеньки, железная дверь с маленьким окошечком, и звонок рядом: беленькая кнопочка на крашеном, тёмном фоне. Так это всё выглядело неприглядно, больше похоже на вход в заброшенный сарай, Олег приостановился, отступил на шаг, оглянулся, не видит ли кто. А если видит, то может скажет: ты, парень, проснись…. Чёрные, колючие кусты боярышника, старые, раскоряченные ивы да жухлые, сникшие ветками заросли бузины. Асфальтовая дорожка вильнула сюда и мимо вверх, там, сквозь ряд тополей, белёное здание. Олег робко прошёлся по дорожке, издали прочитал на отсвечивающей серебряным, рубиновой доске: «Комендантский взвод, в.ч….». «М-да!… Туда попал…. Туда!»….
Грёбаная жизнь. Олег, постанывая, придерживаясь о стены, прошёл на кухню. Кухня теперь общая. А была его, долго пустовала коммуналка, теперь не протолкнуться, в большую комнату вселили молодых, после училища, лейтенантов. Тут стоял холодильник. Продал…, к чему он теперь? Стол да два стула. И плитка стоит на загнётке небольшой печки об одну топку. Намерился сесть, поглазеть в окно, но так давануло по всей спине и в ноги, что в ушах зазвенело, и рот скособочился от боли. Постоял, приходя в себя, зашаркал тапочками в ванную. Поглядел на пустые бутылки. Чего смотреть, Серёгу не дождаться. Самому помыслить да потопать в магазин…. Денег нет ни копья, куда топать? Сейчас уже думается, совсем бы неплохо на месячишко в то заведение попасть, с бушлатами, полежать, в себя придти…, все там равны. С непривычки, конечно, давит обстановка: толстенные стены, синей краской до половины окрашены, выше и высоченный потолок, побелёно. Света вот маловато: больно уж лампочки высоки. И пол посветлее б, а так, ничего. Народ-то какой! не дай бог!… Кап два из штаба авиации. Но этот ненадолго. Из запоя вытянут, и опять на службу. Олегу б таких друзей, но так у подводников, у них традиции. У них же в полку: молодые придут после училища – не нарадуешься на ребят. Вот как Серёга, романтики…! выше кепки…, потом ссучатся. Начнут вначале скромненько плечиком давить, оттирать дружка, хоть и лучшего, любых пакостей ждать можно. Не пакостные тут, в психушке, или на гражданке у пивнушки валяются. Хотя… махнул рукой. Не вали с больной головы….
Из двадцати офицеров в палате лишь один лейтенантик проходил по настоящему диагнозу «крыша съехала». Неплохой парнишка, Олегу понравился. Всё удивлялся: «Так за что они тебя?» Ну, а тот тараторит, тараторит…, вроде как инициативный слишком на первый взгляд, только и отметил недостаток. Но дело серьёзнее оказалось. Олег ходил за бельём: банный день, придуркам раз в две недели разрешали помыться. То же шутовство в свете…. Хоть оправка, хоть душ принимаешь, - медсестра, косая сажень, глаз с тебя не сводит. Вот уж кого на сульфазин посадить. Отвернёшься, вроде неудобно, подмыть интим надо, так сразу: не положено, лицом ко мне. Старались в дежурство Валюши душ принимать, молоденькая, симпатичная девчонка, отвернется, или вообще уйдет. Размывайся в свое удовольствие.
Такие дела…. Ханурики т.е. алкаши и психи - контингент душевно ранимый, тонкой субстанции их духовная и умственная структура: и своих больных товарищей, и медперсонал не хуже рентгена зрили. От косяков, понятно, ждать чего угодно можно, но… им марку держать надо. А так все в основном нормальные мужики в психушке, с временными отклонениями, через неделю хоть в космос. Ну а так то всяких казусов хватало, специфика….
Олег дня три не мог опорожниться, пока присматривались к нему: пять открытых кабин, просмотр из сестринской через проём и коридор, а проём во всю ширь кабин, под око молодой, симпатичной…. Мужики укатываются, Олег зеленеть начал. Потом, плюнув на всё, снял штаны, голову между ног…. Вскоре и лечение началось, ничего сложного. Принимаешь таблетки, тетурам, потом грамм семьдесят водочки, мутит тебя, голова лопается…. Нормальный похмельный синдром, смех и горе а не лечение.
Жизнь с Олегом Иванычем много шутила, много и всерьёз говорила. А он, дурачок, не хотел серьёзного. Романтикой, да порядочностью, да скромностью хотел её удивить.
-Ничего!…- лечащий доктор с сочувствием посмотрел на Олега, - первый летун в нашей практике….
-И последний, - добавил Сарин.
Тот устало покачал головой, - нет, дорогой, нет! Тенденция угрожающая, боюсь, необратимая.
-Ну уж!
-Смотри, думай…. Вспомнишь мои слова. Ты вот глянь на себя, на собратьев: здоровы, молоды! Вон молодцы какие! В глазах только страх и тоска, и… безвыходность. Многого вы еще не понимаете. По инерции будете цепляться за всё, что имеете, потихоньку, помаленьку сползать.
-А я думал, всё, на дне уже….
Доктор, старый совсем пень. Нос сливоватый, брови густой шапкой. Щёки в мелкую, синюю прожилку. Лишь глаза, хоть и поблекли, но и с хитринкой, и добром глядят. Откинулся на спинку кресла, раздёрнул щетину тонометра, снял его с руки Олега, - как у космонавта, - остро глянул Сарину в глаза, - ты мужик, не дурак. Прижало тебя крепко. Что-то внутри тебя щёлкнуло, вырубилось, и на дно ты опустишься…. Но если осознал, что конец…. Потому и подумалось тебе так, вроде дно, а если… значит, испугаться должен. Значит, бороться будешь не на жизнь, а на смерть…! Человек так устроен, до последнего о жизни думать будет, - положил тяжёлую руку на плечо Олега, - Цепляйся, лётчик, за жизнь! Цепляйся и днём, и ночью, по крохам, по кровиночки, не сдавайся, - ещё раз глянул Сарину в глаза. Дрогнула седая щёточка усов. – Ты, парень, борись…! Люби жизнь, больше себя люби…. Борись!…
Олег поковылял к себе в комнату. Люби…, борись…, да вроде рук не опускаю. А лейтенантика того…, в месяц комиссовали. Прошлёпали взлёт…, всей палатой вязали. Росточком и сложением не богатырь, а так тужился, что одно полотенце порвал. Всё же зафиксировали, сульфазином по всем точкам прошлись. На бедного смотреть жалко было. Кисти, щиколотки синие, с кровью через содранную кожу. На губах кровь. К концу второй неделю поднялся. В глазах муть, тоска, как в болоте жижа липкая, прорва, а не тоска. Конца и края нет. Придвинутые, почему-то, Олега любят. Неделю Сарин с лейтенантиком нянчился, а когда прощался, у того голубые глаза слезами наполнились, прильнул парнишка к его плечу. Ух…, сам Олег прослезился, - Не горюй, Сашка! Ты молодой, всё у тебя впереди. – Сдал на руки родственникам – с другого конца страны приехали. Выпустили Олега в тамбурочек, между входной и дверью, к психам…. Смотрел как Сашку уводили, в полном сознании парень… как жить то ему.
Сарин осторожно вошёл в комнату, крякнул: «Прибраться б…». Да чёртова спина. Всё же одной рукой поправил одеяло, подушку на диване, подвинул к окну стул, зацепил пальцем банку, отнёс, вылил в раковину. В дверь неожиданно загрохотали. Глянул на часы, Серёге рано. Всё ж открыл.
-Привет, начальник! – через порог шагнул носатый, чернявый капитан. Китель расстёгнут, галстук съехал на бок, фуражка залихватски сбита на затылок, - ну, что ты скрючился? По стопаревичу, и по девкам!
-Ты, Женя, уже…, мог бы и занести.
-Олег! Угостили, не во рту ж…. Пробовал, но пролилось.
-Надеюсь, не наружу.
-Да брось ты! Давай на пузырь, сбегаю.
-Давай, беги!
-Что? Уже всё?
-А у тебя?
-Ты понимаешь…, своей отослал, долги раздал.
Олег задумчиво смотрел на Женьку. Дерьмо, мужик: пил беспробудно, колобродил по гарнизонным бл…м, но держался на плаву. Летал праваком на МИ-6, перекинули его с вертикальщиков, с ЯК-38. Месяца два назад у Сарина пропали деньги, и было подозрение, что Женька руку приложил, Олег его чуть отвёрткой не проткнул, ребята скрутили, успели. Но больно уж Женька преданно смотрел цыганистыми, шальными глазами на мир. Не верилось, что рубаха-парень, заводила и компанейский мужик, мог быть так чёрен душой.
-Ни копья нет, - буркнул Олег.
-Может, толкнём что…. есть у тебя материал какой?
-Опоздал. Шинельное пропили ещё в том году. Синий на китель и чёрный на брюки, ещё раньше. Так что…!
Женька выпукло блестел карими глазами, - а я вчера кортик пропил. Жалко, сил нет.
-Ну ты совсем сбрендил!
Опять раздался стук в дверь. Женька Блинов открыл, стоял рядом.
-Ой, мальчики, как я рада!…
Вперёд сумкой протиснулась плотная, в болоневой, до колен, синей куртке, женщина: размалёванные краской губы до ушей, и глаза туда же. Задиристо шмыгнула курносым личиком, - Ну, что мальчики молчим? Не ждали?!
Первым очнулся Женька. Он вожделенно подхватил сумку, баюкнул её в руке, - ой, Катюша! Ой, как ты вовремя. Мы в тоске и горе. Олега скрючило и сплющило, и в гроб ложит. И уложит непременно. – Обнял женщину, повёл в комнату, - что-то у тебя звякает? И тяжела поклажа!
-Звякает! Только с
